– Один русский художник по фамилии Грановский, – отвечал Джузеппе.
– Но почему он так орет?
– Потому что считает себя гением.
– И много у вас тут таких гениев?
– Каждый первый.
Сержант, кажется, хотел спросить что-то еще, но тут входная дверь распахнулась настежь. На пороге стоял грузный человек лет сорока с тяжелой короткой дубинкой в руках, правый глаз его был закрыт черной повязкой.
– В чем дело, дружище? – проревел он. – Что за крики тут? Тебя что, грабят?!
И он с угрозой устремил единственный глаз на полицейских, поигрывая своей дубинкой.
– Не совсем, – отвечал Джузеппе. – Эти господа из полиции.
– Кто это такой? – спросил сержант.
Оказалось, это коллега Джузеппе, член его бригады синьор Энрике Коста.
– Энрике Коста? – оживился полицейский и, вытащив из кармана небольшой блокнот, заглянул в него. На лице его выразилось удовлетворение, и он кивнул. – Отлично, вас мы тоже обыщем…
Впрочем, ни обыск у Энрике, ни обыск у Джузеппе так ничего и не дали. Собственно говоря, там и искать-то было негде, ну, разве что обшарить синьору Кьяру.
– Я пас, – решительно заявил маленький полицейский.
– Замолчите, дуралеи, – велел сержант. – Дело только начато.
Тут не выдержал одноглазый синьор Коста.
– Да что вы ищете, черт побери?! – воскликнул он с обидой, после того, как весь его нехитрый скарб был перевернут. – Скажите откровенно, синьор ажан, может, мы сами вам все отдадим!
Сержант отвечал, что они ищут похищенную из Лувра картину итальянского художника да Винчи, которая называется «Мона Лиза дель Джоконда».
– Джоконда?! – загрохотал Коста. – Так что же вы молчали?! Надо было сразу сказать. Я знаю, у кого надо искать…
Он перевел взгляд на Джузеппе, тот заморгал глазами.
– Не может быть…
– Еще как может! – проревел одноглазый. – Если кто и украл, так только он.
Сержант внимательно посмотрел на синьора Косту: кого тот имеет в виду?
– Винченцо Перуджу я имею в виду – вот кого!
– Вашего бригадира?
Коста махнул рукой: да какой это бригадир, это Божье наказание, а не бригадир! Он обещал им премию, а не выплатил, он все время пытался их обжулить, этот человек своей выгоды не упустит. Перуджа украл Джоконду, Перуджа – и больше никто!
Ничего удивительного, что спустя какой-нибудь час неизвестная, но решительная рука уже крутила звонок съемного жилья бывшего бригадира оформителей Винченцо Перуджи, которое располагалось в многоквартирном доме в Ситэ.
Из-за двери раздался осторожный голос:
– Кто там?
– Откройте, полиция, – отвечали снаружи.
– Одну секундочку, – заторопился голос, – я сейчас.
Однако открывать почему-то не торопились. Спустя полминуты снаружи нетерпеливо загрохотали кулаками.
– Открывайте, мсье, или вы вышибем дверь!
– Да-да, уже сейчас, – и спустя мгновение дверь все-таки открылась. На пороге стоял невысокий испуганный итальянец с темными волосами, крупными ушами, небольшими пушистыми усами под носом – и голый по пояс, в одних только кальсонах. В глазах его отражалось беспокойство.
– В чем дело, синьоры? – забормотал он, переводя взгляд с сержанта на нижних чинов и обратно. – Я законопослушный человек, все документы у меня в порядке.
– Почему вы так долго не открывали? – спросил сержант, чьи усы брезгливо зашевелились при виде хилого торса синьора Перуджи. – Вы что-то прятали?
– Я? Что я мог прятать? Я мылся, – отвечал тот испуганно.
– Вот как, – сказал полицейский, переступая через ведро для физиологических отправлений, стоявшее опасно близко к двери. – У вас, похоже, нет туалета, но есть ванная?
Перуджа отвечал, что ванной у него нет, но он моется в тазу. Все дело в том, что он патологически чистоплотен и в отличие от многих других, которые не моются годами, он моется раз в неделю, а иногда даже и два. И действительно, торс Перуджи был влажным, а на кровати у него лежало небольшое застиранное полотенце.
– Заходите, – велел сержант, и в комнату вошли два нижних чина, а следом за ними – и одноглазый синьор Коста.
– Здорово, Винченцо, – проговорил он с неприятной ухмылкой. – Поди, не ожидал меня увидеть?
Перуджа поморщился, видно было, что этот визит ему неприятен.
– Энрике, – проговорил он вяло, – что ты здесь делаешь?
Одноглазый хохотнул. Тут синьоры из полиции интересовались скромной персоной Перуджи, вот он и решил их проводить, оказать, так сказать, помощь следствию. Он, Коста, не такой, как другие, у кого дырявая память. Он все помнит, и ничего не забывает – ни хорошего, ни плохого.
Помрачневший Перуджа отвернулся от него, мимоходом подвинув влево от себя ведро с отправлениями. Полицейские тем временем оглядывали его жилище, хоть и небогатое, но обставленное гораздо лучше, чем артистические соты в «Улье». Железная кровать, буфет и даже поцарапанный, но вполне пригодный к использованию светло-коричневый комод. Корзина для белья, ящик с инструментами. Мольберт, кисти, краски. В глубине квартиры стояла керогазовая плита, стол с большой разделочной доской на нем, на столе лежало несколько грязных кухонных приборов и испачканный в сале нож. Вообще, в комнате было грязновато и, видимо, по этой причине полицейские не спешили браться за обыск.
– Вы бы оделись, – заметил ему сержант, – все-таки вам тут не дом терпимости.
– Да-да, конечно, – он растерянно забегал из стороны в сторону, потом стал напяливать на себя штаны и сорочку. – Так чем могу служить, господа?
Сержант поморщился: клиент бы ему явно не по душе. Конечно, если бы можно было выбирать, полицейские Парижа имели бы дело исключительно с танцовщицами Мулен Руж. Но выбирать, к несчастью, не приходилось.
– Сержант Дюбуа, – представился он, затем вытащил из кармана записную книжку, и начал ее листать. Листал он ее неторопливо, с каким-то особенным удовольствием, наконец остановился и хмыкнул, не поднимая глаз на хозяина дома.
– Вы – Винченцо Перуджа, итальянский гражданин. Все верно?
– Точно так, мсье ажан, – льстиво закивал Перуджа.
– С какой целью вы явились во Францию?
– С какой целью явился? – в глазах Перуджи зажегся тревожный огонек. – Я ни с какой ни целью, я просто искал работу…
– Это и есть цель, – пробурчал сержант. – Ладно, идем дальше. Вы входили в состав бригады, которая по заказу директора Лувра создавала защитные приспособления для музейных картин?
Они оба покосились на одноглазого Косту, который все еще стоял на пороге.
– Все верно, мсье ажан, именно туда я входил, – Перуджа торопился, проглатывая окончания. – Я думал, что все по закону, я не знал, что нельзя с ними сотрудничать.
– С кем нельзя сотрудничать? – прищурился сержант.
– С ними, с Лувром. А ведь моя итальянская мама меня предупреждала, она говорила: французы все жулики, положишь им палец в рот, откусят всю руку…
– Мсье, я француз, – прервал его сержант.
Перуджа испуганно заморгал. Какое удивительное совпадение! Но господин полицейский не должен обижаться, его мама с ним даже не знакома, она имела в виду совсем других французов.
– Этот макаронник, кажется, круглый дурак, – негромко заметил один из нижних чинов, тот, который пониже.
Сержант бросил на него суровый взгляд: о том, кто тут дурак, а кто нет, будет судить он, как старший по званию. А они покуда пусть займутся обыском.
– Как обыском? – похолодел Перуджа. – Почему обыском?
– У нас есть основания подозревать вас в преступлении, – кратко отвечал сержант.
Его? В преступлении? Да он самый законопослушный итальянец в Париже!
– Законопослушный итальянец – редкость, – заметил второй нижний чин, тот, который повыше и с небольшими усиками. – По-моему, это итальянцы придумали мафию.
Однако особенно распространяться на эту скользкую тему ему не позволил сержант.
– Хватит с вас философии, займитесь-ка лучше делом, – велел он подчиненным.
Те разошлись по комнате, Коста тоже двинулся, словно желая им помочь. Однако из-за повязки на глазу он не увидел ведра с испражнениями, которое незадолго до этого подставил ему под ногу Перуджа и опрокинул его набок, залив нечистотами пол.
