Елена Хорватова - Сезон долгов

– Хм, прелестно! – хмыкнул следователь. – Надеюсь, господа, вы еще не успели подкупить или запугать ее и склонить к даче ложных показаний? Это было бы в вашем стиле, любезный князь!

– Простите, – снова вмешался Колычев. – Но вы обвиняете князя в несвойственных ему грехах. Ничем, кроме непростительного легкомыслия, он не страдает...

– Благодарю вас за мудрое замечание, господин Колычев, но если это возможно, мне в настоящий момент хотелось бы поговорить с князем с глазу на глаз.

– Я с удовольствием предоставлю вам такую возможность, господин следователь, но сперва позвольте мне сказать несколько слов...

– Извольте, но прошу вас, короче. У меня мало времени.

– Короче просто невозможно, – улыбнулся Колычев и добавил: – Мне удалось раскрыть убийство княгини Веры.

– Да? Интересно-с! – скептически заметил следователь. – А вы, милостивый государь, никогда не страдали излишней самоуверенностью?

– Случалось порой, – пропустил мимо внимания эту шпильку Колычев, – с кем не бывает. Но сейчас отнюдь не тот случай. Прошу вас ознакомиться с бумагами в этой папке, и вам многое станет ясно.

И Дмитрий протянул судебному следователю кожаную папку с гербом князя Рахманова. Тисненая папка была наполнена бумагами и теперь уже не казалась пустой.

– Конечно, беседы со свидетелями записаны мной произвольно, только чтобы изложить суть показаний, я ведь не имел права вести официальное следствие и кого-либо допрашивать, – продолжил Дмитрий. – Но если вы сочтете нужным подвергнуть выявленных мной свидетелей официальному допросу, полагаю, никто из них не откажется от своих слов...

– Как знать, – скептически заметил следователь, – ваш Заплатин, к примеру, от своих первоначальных показаний легко отказался.

– Поэтому полагаться при дознании пришлось на показания тех людей, чье слово более весомо, – парировал Колычев.

Следователь открыл папку и погрузился в чтение. Читал он молча, избегая всяческих комментариев, но по мере того, как он переворачивал лист за листом, лицо его, поначалу хмурое, прояснялось.

– Да, Дмитрий Степанович, интересно, весьма интересно! В вас чувствуется следовательская хватка! Но ведь все эти записи следует еще неоднократно проверить и перепроверить.

– Несомненно. Это ваш долг. К тому же в ходе проверки вы, возможно, обнаружите много такого, что укрылось от моего взора, найдете новые улики, новых свидетелей. Начинать проверять и перепроверять можно уже сейчас. Показания госпожи Коноплянниковой написаны собственноручно, но, полагаю, для вас важно лично побеседовать с девушкой и задать ей какие-то дополнительные вопросы. Вы позволите ее пригласить? Я мог бы предложить вам свои услуги в качестве письмоводителя для составления протокола, но ежели желаете, мы с князем вас оставим, и вы побеседуете со свидетельницей с глазу на глаз.

– Благодарю вас, это не уйдет. С вашего позволения, я еще раз внимательно прочту показания девушки, записанные ею собственноручно.

Следователь достал из папки и развернул плотные голубые листы, исписанные аккуратным почерком прилежной гимназистки.

«Я, Вера Коноплянникова, дворянка, не замужем, место жительства имею по адресу: Санкт-Петербург, 15-я линия Васильевского острова, собственный дом госпожи Теренкович, по делу об убийстве княгини Веры Рахмановой имею сообщить следующее.

... сентября 1907 года я и моя приятельница Валентина Агапова сопровождали в поездке наших знакомых: купца второй гильдии Тиграна Ованесова и его приказчика Ашота. При посадке в поезд, еще в Петербурге, я обратила внимание на красивую молодую женщину, которую провожал высокий мужчина в кителе чиновника путей сообщения. Она сильно плакала, расставаясь с ним на вокзале, а потом вошла в наш вагон.

Дорогой я несколько раз сталкивалась с этой дамой в вагоне и успела хорошо ее рассмотреть. По предъявленной мне господином Колычевым фотографии княгини Веры Рахмановой я узнала ее и утверждаю, что дама в вагоне поезда и княгиня Рахманова на снимке – одно и то же лицо.

Наша с Ованесовым поездка проходила весело – у нас были с собой вина, закуски, граммофон, гитара, мы посещали рестораны на крупных станциях, где у поезда была долгая стоянка, короче говоря, скучать не приходилось. Княгиня все это время провела в своем купе, из которого почти не выходила.

В Харькове в наш вагон села еще одна дама с детьми и гувернанткой, как оказалось, знакомая купца Ованесова, супруга земского начальника из его города, и все веселье сразу кончилось. Ованесов боялся, что эта дама распустит о нем сплетни и доложит его жене, что он путешествовал в компании посторонних женщин. Поэтому Ованесов все время заставлял нас сидеть тихо, как мыши.

Из-за этой скуки пришлось слишком много пить – других развлечений уже не было, а я не привыкла к такому количеству вина; к тому же, мы смешали шампанское и красное вино, отчего ночью, ближе к утру, я почувствовала себя дурно.

В купе первого класса есть туалет, но мне показалось неловко им воспользоваться – в вагоне так тесно, что вся компания услышала бы, что со мной происходит. И мне было бы конфузно, пардон, «поехать в Ригу» при всех... Мне и сейчас писать об этом ужас как стыдно.

Я вышла из купе и хотела пройти в другой класс, где меня никто не знал и где туалеты общие, в конце вагона. Но идти было далеко, а я нехорошо себя чувствовала, и мне сделалось плохо в переходе между вагонами, там, где сцепления... Потом я дошла до туалета, умылась, замыла платье и пошла обратно в свой вагон, думая, что укроюсь где-нибудь в свободном купе, отдышусь, обсушу одежду и вернусь в компанию Ованесова.

Но когда я собиралась пройти в тамбур нашего вагона, я услышала там громкие женские голоса и затаилась между вагонов, что называется «на тормозе», хотя там было и страшно оставаться долго. Мне не хотелось, чтобы чужие видели меня такую жалкую и в мокром платье. Через маленькое окошечко в вагонной двери я наблюдала за тем, что происходит в тамбуре, чтобы узнать, когда эти дамы уйдут. За окнами еще не совсем рассвело, но в тамбуре горел фонарь, и мне все было хорошо видно.

Там было две женщины, они ссорились, говорили про какого-то Алексея и обзывали друг друга проститутками. Одна из них была, как теперь мне стало понятно, княгиня Вера Рахманова, а вторую я не знаю.

Потом эта вторая, молодая рыжеволосая женщина, закричала: «Я тебя предупреждаю – Лешку лучше не трогай, а то будешь иметь дело со мной!Не порадуешься тогда!» А княгиня ей ответила: «Иметь дело с тобой? А кто ты такая? Дешевая подстилка из провинциальной дыры? Не хотела я трогать Лешку, не для того еду, но теперь волей-неволей придется, чтобы тебя, убогую, уму-разуму поучить. Мне только пальцем стоит поманить, и никуда твой Лешка не денется. Таким, как ты – в базарный день пятачок пучок красная цена, а я для него – единственная, он всю жизнь меня забыть не может...» «Гадина ты последняя!»– закричала в ответ рыжая. «Может быть, и гадина, но изволь называть меня ваше сиятельство и на «вы», я – княгиня и тебе, чумазой, не чета!»– ответила первая.