По дороге в Дейр эль-Медину профессора настигла новость, что его призывают в армию, так что теперь ему нужно было отправляться в Сирию. Там сосредоточились турецкие армии, и англичане боялись нападения на Суэцкий канал. И тут выдался счастливый случай: по дороге домой профессору Шелли и Омару повстречалась агитационная машина британской армии с громкоговорителем. На крыше автомобиля, который медленно катился по улицам, была установлена большая черная воронка. Из нее доносилась музыка, прерываемая призывами вступать в египетский рабочий корпус. Обрывки музыки и призывы заглушали даже голос муэдзина.
Спустя два дня Омар ехал на поезде в Каир. Он думал, что предложит себя лишь в качестве рабочей силы, на самом деле Омару предстояло продать свою душу. Но что он мог понимать в то время? Звонкая монета заставит танцевать даже шайтана, а два фунта в неделю были большими деньгами для шестнадцатилетнего парня. Все вагоны поезда были четвертого класса, что ничуть не смущало Омара. Он ведь и третьим-то классом никогда не ездил. Мешало только то, что добровольцев загоняли в вагоны, как телят на скотобойню. Хорошая зарплата, бесплатное питание и кров привлекли тысячи людей. Они ехали отовсюду: из Асуана, Ком-Омбо, Эдфу и Арманта, Куса и Кены, — и целью их была Исмаилия у Суэцкого канала. По договору им предстояло строить железнодорожную ветку, идущую оттуда в Синайскую пустыню.
За те два дня, которые поезд шел до Исмаилии, добровольцы покидали вагон только дважды, и то лишь для того, чтобы справить естественные потребности. Во время поездки выдавали сухари, лепешки из плохой муки и чай в жестяных кружках. О сне ни днем, ни ночью нечего было и думать. Одни горланили раскатистые песни, другие отпускали похабные шуточки.
Оглушенный болтовней неугомонных соседей, Омар сидел на своем узелке с пожитками и пытался прогнать мрачные мысли. Он, конечно, не хотел работать на строительстве железной дороги в Исмаилии, а мечтал отправиться собственным путем, но куда он его приведет?
Рано утром, когда на востоке заалела заря, поезд прибыл в Исмаилию. Британские полковники в униформе цвета хаки орали, отдавая команды, но их никто не понимал. И только с помощью жестов им кое-как удалось выстроить три сотни добровольцев в шеренги.
По узким переулкам города с наполовину разрушенными низкими домами гулял порывистый ветер. Перед домами стояли тазы с тлеющими углями, высились горы мусора, стояла нестерпимая вонь. Мимо испуганно пробегали женщины в черных паранджах с привязанными за спиной маленькими детьми и исчезали за низкими дверьми. Другие жители выходили из домов и посмеивались над добровольцами, встречая их непристойными жестами. Мальчики вприпрыжку бежали рядом с колонной, пытаясь маршировать в ногу с добровольцами. Бездомные псы громко лаяли, куры в панике разлетались в разные стороны. Так мужчины добрались до большого палаточного лагеря, разбитого на окраине города.
Вокруг поднятого флага в шахматном порядке располагалось бесчисленное множество продолговатых грязно-зеленых палаток. Среди них были палатки с продовольствием, складские палатки, открытый загон с верблюдами, мулами и ослами. В качестве резервуаров с водой использовались тележки-цистерны для навозной жижи, а отхожие места были отгорожены натянутым брезентом.
На Синайском полуострове, между Суэцким каналом и заливом Акаба, простиралась каменистая пустыня, похожая на степь. На юге за ней высились высокие горы, а на севере — обширные карстовые возвышенности, на которых редко встречались вади[6] или оазисы с финиковыми пальмами, мальвами, зарослями утесника и саксаула, которые могли дать хоть какую-то пищу. Но здесь было много диких животных: опасных змей, каменных козлов и газелей, за которыми ночью гонялись гиены и шакалы. В этой враждебной для человека местности температура зимой падала ночью до нуля, а днем нещадно палило солнце.
Мужчины устремились в нищенски обставленные палатки, словно они отличались друг от друга своим оснащением: брезент на песчаной земле, на каждого — одно одеяло, в центре палатки — металлический стеллаж с жестяной посудой и обтянутыми войлоком полевыми фляжками. Омар неожиданно оказался среди девяти мужчин, которые были почти вдвое старше его. Он выбрал себе место прямо у входа, бросив свой узелок на покрывало, лежавшее на земле. Но это сразу не понравилось какому-то высокому, тощему старику. Не говоря ни слова, он оттеснил парня в сторону и кивнул в дальний угол. Омар повиновался. Мужчину звали Хафиз, больше из него ничего нельзя было вытянуть, по крайней мере, сначала.
Первый день начался у флагштока с приветственной речи полковника Роберта Солта. Он сообщил через египетского переводчика об условиях труда: нужно было по десять часов в день работать киркой и лопатой, цель — прокладывать одну милю железнодорожного полотна в день. Некоторые мужчины что-то недовольно проворчали. Солт наугад вытащил несколько человек из толпы и наорал на них так, что переводчик едва поспевал за полковником. Потом Солт собственноручно погнал их из лагеря кожаной плеткой, которой обычно похлопывал по левой ладони, когда что-то говорил. Все это с первого дня должно было продемонстрировать, что Солта следует бояться.
В то время как Солт, окруженный дюжиной британских солдат, еще произносил речь, стоя на небольшом деревянном помосте, на севере поднялась буря. Сначала ветер лишь немного кружил песок на земле, потом он усилился, и у собравшихся мужчин начали слезиться глаза. Но Солта это не волновало, он орал, несмотря на ветер, сообщая, что постройка железнодорожной линии через Синай не задание британского правительства. Англичане лишь помогают строить эту дорогу, и для каждого египтянина честь работать в этом инженерном отряде. Несколько мужчин попытались защитить глаза от песка, но тут полковник принял угрожающую позу и закричал, что долг каждого добровольца — стоять по стойке «смирно», и тот, кто не в состоянии соблюдать британский порядок и дисциплину, может сейчас же уйти из лагеря. Но никто не сдвинулся с места — Солт другого и не ожидал.
На полковнике была сшитая на заказ униформа, над верхней губой он носил тонкие усики, как у денди. Солт был старым матерым лисом и знал, как обращаться с солдатами. Он вырос в семье валлийского торговца книгами и по желанию отца должен был стать священником, но в возрасте восемнадцати лет Солт вместо сутаны надел униформу.
Его оценки в кадетской школе были удовлетворительными или вовсе плохими, однако Роберт с самого начала отличался смелостью и твердостью характера. Он привык решать исход битвы кулаками, а не головой и, поскольку сначала не увлекался женщинами и ирландским виски — два порока, очень распространенные в армии, — то сделал в войсках удивительную карьеру. В девятнадцать лет он вместе с Гордоном безрезультатно сражался в Хартуме, позже, при лорде Китченере, Солт с большим успехом командовал военным подразделением и достиг бы невероятных высот, поднявшись по карьерной лестнице, если бы не пал жертвой странной болезни, которая для всех врачей осталась загадкой. Как бы там ни было, Солт два месяца провалялся с жаром и не мог встать на ноги. Никакие медикаменты не помогали. Когда он все же поднялся с постели, о полном выздоровлении не могло быть и речи. И Роберт Солт стал совершенно другим, казалось, он изменился как личность. Виски и женщины стали смыслом его жизни, но больше его одолевала страсть к игре. При любой возможности он вытаскивал карты, и его карточные долги в казино и перед сослуживцами намного перекрывали размеры его жалованья. Он добровольно вызвался командовать египетским корпусом, но это задание больше походило на понижение в должности, и не только потому, что его карьера подходила к концу.
Завершив речь, Солт приказал всем, кто умеет читать и писать, выйти вперед. Таких было около двух сотен. Потом он спросил, кто из них хорошо говорит по-английски, чтобы эти люди переводили его приказания рабочим.
Омар отозвался.
— Как тебя зовут?
— Омар Мусса, сэр.
— Сколько тебе лет?
— Восемнадцать, сэр, — соврал Омар.
Полковник обошел вокруг парня, осмотрел его с головы до ног и, постукивая плеткой по руке, спросил:
— Учился в школе?
— Нет, сэр. — И, заметив удивленный взгляд полковника, добавил: — Я четыре года работал у английского профессора. Он был призван в армию Его Величества, сэр.
Омар стоял ровно, положив руки на бедра, словно на нем была не галабия, а британская униформа, подбородок он задрал немного вверх, как обычно делают солдаты на построении, — вернее, он думал, что именно так делают солдаты, стоя перед командиром. Омар не сдвинулся с места, когда Солт обратился к остальным с тем же вопросом.
Из всех осталось человек двадцать, которые умели читать, писать и знали английский. Из них у одного вместо ноги был деревянный протез, другой, скрюченный в три погибели, мог ходить, только опираясь на палку. Солт неохотно отмахнулся от них, как от надоедливых москитов.
