Я ошалело кивнула головой – оказывается, пожилые интеллигентные учительницы тоже умеют врать. Впрочем, эта ложь, скорее всего, тоже во спасение.
– Завтра воскресенье, – спокойно продолжала бывшая учительница, – Андрей Васильевич будет свободен, он меня и подвезет. Не будешь возражать, Танюша?
Танюше такое и в голову бы не пришло.
По дороге назад мне жутко хотелось спать, и, как только мы приехали, я оккупировала кровать за так называемой лежанкой. Натальины вопросы о розах и черенках остались без ответа.
– Выспалась? – ехидно поинтересовалась подруга, когда я подала первые признаки пробуждения. – Одного не пойму: как твоя нервная, впечатлительная натура пережила момент шумной уборки нашей избы, сопровождаемый исключительно матерной поддержкой с крыши? Все вместе было похоже на артобстрел.
За меня заступилась Танюшка, рассудительно заметив, что моя нервная, впечатлительная натура окосела от успокоительного лекарства, ей было наплевать на все артобстрелы. Я сползла с высокой кровати, прошлепала в большую комнату и… не узнала ее. Все чудесным образом преобразилось. На окнах висели кокетливые новые занавески. Такая же скатерть красовалась на столе. Стены, пол и потолок были отмыты. Это меня окончательно сразило. Ну пол-то понятно, но я и не подозревала, что бревна на стенах можно мыть. И потолок… Изба просто светилась чистотой. Я вернулась назад. В маленьком отсеке не убирались, наверное, не хотели меня тревожить. Только откуда-то приволокли сюда старенький холодильник, который тихим ворчаньем доказывал свою жизнеспособность. Через открытые настежь окна с крыши донесся звонкий голос Степы-носа, не очень уважительно поминавший маму графа Монте-Витьки. Вслед за этим раздался глухой стук и тревожный комментарий Натальи:
– Четвертый лист!
Я поинтересовалась, сколько уже уложено.
– Ни одного, – сухо ответила подруга. – Ободрали дранку с одной трети крыши, постелили, как сказал Степа, «рубероль» – я за ним еще раз в Николинское моталась, – теперь вот ждем-с. Я почти созрела для шиферных работ. Еще пара загубленных листов – и не выдержу! – заорала она во все горло. На крыше воцарилась тишина, а затем послышался обнадеживающий стук молотка.
Намеченный «руберолем» фронт работ на сегодня был завершен до темноты. В основном без потерь. Довольные, цокая и восхищаясь, мы взирали на третью часть крыши. Завтра добьем! – заверил сверху Степа-нос, обрадованный произведенным эффектом. «Берегись!!!» – послышался чей-то вопль, сопровожденный шуршанием. Наталья с Танюшкой испуганно шарахнулись в сторону, а я, как всегда, застыла на месте. В ту же секунду шуршание прекратилось и мне, в буквальном смысле, сел на шею граф Монте-Витька. Я выдержала и не упала только потому, что уселся он не очень основательно. Этому помешала веревка, которая с графского пояса слезла к подмышкам, а затем и совсем вырвалась бы на свободу, если бы граф не сообразил за нее уцепиться. Второй конец веревки был закреплен где-то наверху. Я растерялась, не зная, что делать – отойти и оставить графа болтаться на веревке или ждать, когда он ослабит хватку и свалится на меня окончательно. Степа-нос сквозь плевелы отборного мата пытался донести до моих подруг рациональное зерно выхода из создавшегося положения. Не сразу поняли, что с другой стороны крыши имеется лестница, которую надо мигом перенести на эту… Тем временем с ног графа слетели растоптанные штиблеты, и я поняла, что Наташка, рванувшая за спасательным инвентарем, скорее всего, не успеет – второй раз вдохнуть воздух, пропитанный ароматом потных грязных носков, я не смогу, лучше умереть от удушья. Судьба графа меня уже не волновала.
Однако Наташка сработала оперативно. Лестница заняла мое место чуть позже, чем я отскочила в сторону, но Монте-Витька шлепнуться не успел – через несколько секунд свободного висения он встал на лестничную ступеньку. И все это в полном молчании. Из его рта не вылетело ни одного слова. Предположение об аристократической выдержке графа рассыпалось в пух и прах, когда он выплюнул на ладонь огромного черного жука, не подававшего признаков жизни. После этого он переплюнул в выражениях своего напарника, оседлавшего конек крыши. Смысл этой речи заключался в необходимости немедленно снять посттравматический шок с больной перепуганной души, иначе… Мы и представить не могли, где он намеревался видеть нашу крышу.
Танюшка решила было сбегать в магазин, но Степа решительно пресек ее попытку, сообщив, что за такие деньги он приобретет аж четыре бутылки самогона. На этом мы с работничками и расстались.
После ужина сидели на крыльце и удивлялись большому количеству комаров, которым давно уже надлежало отправиться на зимнюю спячку.
– Это еще что! – заметила Татьяна. – Вот летом здесь вечером без ветки не выйдешь. Тучами летают!
– Какой же тогда здесь, как ты говорила, рай? – удивилась Наталья. – Не представляю себе рай с комарами. Если только он… не комариный. Очевидно, вы тут живете исключительно для комариного благополучия – чтобы они с голоду не сдохли.
Татьяна засмеялась:
– Так получилось, что когда мы покупали этот дом, то ничего о комарах не знали. И Лариса Никифоровна не предупредила. Впрочем, у местных к ним отношение спокойное: зимой их нет, ранней весной и поздней осенью тоже. Летом полеты затруднены во время сильного ветра, ну а в дождь их вообще не увидишь. Мы купили дом ранней весной. А потом привыкли. Остальные-то люди живут…
Я подумала, что в Москве один-единственный комар, залетевший скрасить свое одиночество к нам, способен оставить без сна на всю ночь население всей квартиры, и поежилась, представив тучи разгулявшихся кровопийцев.
Наутро я поняла, что изба мне окончательно и бесповоротно нравится. До поздней ночи мы успели привести в полный порядок и кухню, и отгороженный отсек большой комнаты. Предпринявшая попытку организовать повтор вчерашних посиделок Нина огорченно поплелась домой, поняв, что генеральную уборку на «Рябину на коньяке» мы не променяем. Наталья довольствовалась моей отмашкой «все завтра», больше по поводу черенкования роз не приставала. Оставалось ждать визита Ларисы Никифоровны.
Утренние хлопоты начались с поисков главного производителя работ. Опять похолодало, мелкий холодный дождь заявил о себе протечками на кухне. Мы с трудом лавировали между мисок и кастрюль, как по минному полю. Монте-Витька валялся в придорожной канаве в пределах видимости из окна и наперекор погоде красивым тенором выводил: «Светит солнышко на небе ясное…» Очевидно, продолжения он не помнил, да ему и так было хорошо. Нам – нет. Во-первых, из-за протечки, во-вторых, эта строчка уже приелась, мог бы и сменить репертуар. Кроме нас, графом никто не интересовался. Даже Нинка прошла мимо, с чувством сплюнув в сторону мужа. Мы сделали вывод, что песня ей приелась больше, чем нам.
Степы-носа не оказалось ни дома, ни на «даче». Амбар, как и вчера, был закрыт снаружи на щепочку. Возвращаясь, наша поникшая под зонтами процессия уже и не смотрела на крыльцо Степиного дома: всего несколько минут назад было зафиксировано отсутствие там хозяина. Поэтому мы несказанно удивились, услышав с крыльца его голос:
– Шашлычка хочется!
Оторопев от нечаянной радости, мы с восторгом смотрели на Степу, одиноко скучавшего на ступеньках, уложив нос в подпиравшие подбородок кулаки.
– Курицу зарубить, что ли? – последовало продолжение. – Одной больше, одной меньше…
– А сколько их у тебя всего? – спросила Татьяна, решив помочь ему в решении вопроса.
– Две, – коротко ответил Степа.
Татьяна замялась, не зная, что сказать.
– Купил бы куриных окорочков – в Николинском, я видела, продаются, вот тебе и шашлык, – посоветовала Наташка.
– Ишь ты какая шустрая! А денег где взять? Да и воспоминания у меня не очень хорошие от этих окорочков…
– Отравился? – посочувствовала Танюша.
– Если бы… Не успел. Я ведь в котельне работаю. Ну той, что телятник отапливает. Кочегаром. Смастрячил себе из бочки коптильную установку. Я два дня не пил, Витька – день. Купили этих окорочков, закоптили. Ну выпили, как положено. А утром – ни он, ни я не помним, пробовали эти окорочка иль нет… Домой пришел, а везде кости куриные валяются и два недогрызенных окорочка. Прям Куликово поле. Витькина Чумка постаралась.
– Кстати, этот Витька рядом с нашим домом в канаве валяется, – вклинилась в разговор Наталья. – Простудится и воспаление легких заработает.
– Никогда! – решительно запротестовал нос Степы. – Витька – никогда! Это он до вас не дошел, сказать, что в дождь работать не будем. Сейчас немного отдохнет и переоденется. Ему же лучше – и в баню ходить не надо. Последний раз он валялся в канаве вчера, а последний раз болел – в три года. Дизентерией. За крышу, Танька, не волнуйся. Потечет и перестанет. Как сделаем, так и перестанет. Часам к трем распогодится. Вишь – ветер?
