Прежде чем присяжные разошлись, спеша заняться своими делами, Пазаир вынес еще один, на сей раз неожиданный приговор: пять палочных ударов помощнику-писцу за проволочку в рассмотрении тяжбы. По учению мудрых, уши человека находятся у него на спине, так что он услышит голос палки и впредь не допустит небрежности.
– Судья уделит мне несколько минут?
Пазаир обернулся, озадаченный. Этот голос…
Возможно ли?
– Вы!
Беранир и Пазаир обнялись.
– Вы… в деревне?
– Возвращаюсь к истокам.
– Пойдемте под смоковницу.
Двое мужчин расположились на низких сиденьях под большой смоковницей, где в тени отдыхали старейшины. На одной из ветвей висел бурдюк с прохладной водой.
– Помнишь, Пазаир? Ведь именно здесь я открыл тебе твое тайное имя после смерти твоих родителей. Пазаир, «провидец, тот, кто различает вдали»… А ведь совет старейшин не ошибся, дав тебе его. Чего еще хотеть от судьи?
– Я перенес обрезание, селение подарило мне мою первую набедренную повязку, я отбросил игрушки, отведал жареной утки и пригубил красного вина. Какой чудесный праздник!
– Мальчик быстро стал мужчиной.
– Слишком быстро?
– У каждого время идет по-своему. У тебя юность и зрелость уживаются в одном сердце.
– Вы же меня воспитали.
– Ты прекрасно знаешь, что нет; ты сделал себя сам.
– Вы научили меня читать и писать, вы дали мне возможность познать закон и посвятить ему жизнь. Если бы не вы, я стал бы крестьянином и с любовью пахал бы землю.
– Ты человек другой породы. Величие и счастье страны зависит от того, какие у нее судьи.
– Быть справедливым… это ежедневное сражение. Кто может похвастаться, что всегда побеждает?
– Ты хочешь этого, вот что самое главное.
– Наше селение – тихая гавань; эта досадная тяжба – исключение.
– А разве тебя не назначили смотрителем хлебного амбара?
– Управитель хочет, чтобы я занял пост управляющего полем фараона, чтобы избежать конфликтов во время сбора урожая. Мне это совсем не нужно и, надеюсь, этого не случится.
– Я в этом уверен.
– Почему?
– Потому что тебя ждут другие дела.
– То есть?
– Я приехал с поручением, Пазаир.
– Дворец?
– Суд в Мемфисе.
– Разве я нарушил закон?
– Наоборот. Вот уже два года, как чиновники, наблюдающие за сельскими судьями, составляют лестные отчеты о твоем поведении. Тебя назначили в провинцию Гизы на место умершего судьи.
– Гиза, так далеко отсюда!
– Несколько дней по реке. Ты будешь жить в Мемфисе.
Гиза, знаменитейшее место, Гиза, где высится Великая пирамида Хеопса, таинственный жизненный центр, от которого зависит гармония всей страны, гигантский памятник, куда может проникнуть один лишь царствующий фараон.
– Я счастлив в своем селении; здесь я родился, здесь вырос, здесь тружусь. Уехать отсюда – слишком большое испытание.
– Я поддержал твое назначение, так как считаю, что ты нужен Египту. Не такой ты человек, чтобы руководствоваться эгоистическими интересами.
– Решение окончательное?
– Ты можешь отказаться.
– Мне надо подумать.
– Тело человека больше хлебного амбара, и в нем бесчисленное множество ответов. Выбери верный. А неверный держи взаперти.
Пазаир направился к берегу. В этот момент на карту была поставлена его жизнь. У него не было ни малейшего желания отказываться от своих привычек, от мирных сельских радостей, от фиванских просторов ради того, чтобы затеряться в большом городе. Но как сказать об этом Бераниру, человеку, перед которым он преклонялся? Он поклялся откликнуться на его зов, невзирая на последствия.
По берегу реки величаво ступал большой белый ибис с черными перьями в хвосте и по кромке крыльев. Гордая птица остановилась, опустила свой длинный клюв в ил и обратила взгляд на судью.
– Птица Тота выбрала тебя, – раздался хриплый голос пастуха Пепи, отдыхавшего в тростнике. – У тебя нет выбора.
Семидесятилетний Пепи был по натуре ворчлив и не любил ни в чем себя стеснять. Одинокое существование среди животных казалось ему верхом блаженства. Не желая подчиняться ничьим приказам, он ловко орудовал своей сучковатой палкой и умел вовремя укрыться в зарослях папируса, когда в селение, как стая воробьев, слетались сборщики налогов. Пазаир решил не вызывать его в суд. Старик не терпел жестокого обращения с коровой или собакой и охотно брался проучить виновного, поэтому судья считал его в некотором роде своим помощником.
– Приглядись к ибису, – настаивал Пепи, – длина его шага – локоть, символ правосудия. Да будет поступь твоя столь же пряма и тверда, как у птицы Тота. Ты ведь уезжаешь, правда?
– Откуда ты знаешь?
– Ибис летает далеко в небе. Он указал на тебя.
Старик встал. Его кожа потемнела от ветра и солнца, на нем была только тростниковая набедренная повязка.
– Беранир – единственный честный человек, которого я знаю. Он не пытается обмануть тебя, не желает тебе зла. Когда станешь жить в городе, опасайся чиновников, придворных и льстецов: их речи несут в себе смерть.
– Мне не хочется уезжать из селения.
– А думаешь, мне хочется идти искать заблудившуюся козу?
Пепи исчез в зарослях тростника.
Белая с черным птица поднялась в воздух. Огромные крылья отбивали одной лишь ей ведомый такт; она полетела на север.
Беранир прочел ответ в глазах Пазаира.
– Приезжай в Мемфис к началу будущего месяца; поживешь у меня до вступления в должность.
– Вы уже уезжаете?
– Я больше не практикую, но все же кое-кто из больных нуждается в моих услугах. Я бы тоже с радостью остался.
Носилки исчезли в дорожной пыли.
Управитель окликнул Пазаира.
– Нам предстоит разобрать одно щекотливое дело: три семьи претендуют на владение одной пальмой.
– Да, знаю. Тяжба длится уже три поколения. Поручите это моему преемнику; если он не справится, я разберусь, когда вернусь.
– Ты уезжаешь?
– Меня призывают в Мемфис.
– А как же пальма?
– Пусть растет.
Пазаир проверил прочность своей кожаной дорожной сумки, снабженной двумя деревянными стержнями, которые втыкались в землю, чтобы мешок сохранял вертикальное положение. Когда сумка будет полной, он понесет ее на спине, привязав к туловищу широким ремнем.
Что же туда положить? Прямоугольный кусок материи для новой набедренной повязки, плащ и, разумеется, плетеную циновку. Сделанная из тщательно скрепленных полосок папируса, циновка служила кроватью, столом, ковром, навесом, ширмой у двери или окна, оберткой для ценных предметов. Последний раз в жизни человека она использовалась как саван: в нее заворачивали тело. Приобретенный Пазаиром экземпляр обладал редкой прочностью и был лучшим предметом обстановки в доме. И еще бурдюк, сшитый из двух дубленых козьих шкур: вода в нем часами оставалась прохладной.
Стоило открыть дорожную сумку, как тут же подбежал песочного цвета пес и принялся ее обнюхивать. Трехлетний Смельчак был помесью борзой и дикой собаки; у него были длинные лапы, короткая морда, висячие уши, встававшие торчком при малейшем шорохе, и хвост, загнутый кольцом. Хозяина он обожал. Любитель долгих прогулок, он мало охотился и предпочитал готовую еду.
– Мы уезжаем, Смельчак.
Пес с тревогой смотрел на сумку.
– Пешком, потом на судне, пункт назначения – Мемфис.
Пес сел; он явно ждал чего-то плохого.
– Пепи приготовил тебе ошейник; он хорошо вымочил кожу и обработал ее жиром. Очень удобный, правда.
Смельчака это не убедило. Однако он позволил надеть на себя ошейник, розово-зелено-белый, с шипами. Если какому-нибудь собрату или хищнику вздумается схватить пса за горло, последний будет надежно защищен; кроме того, Пазаир сам сделал на нем иероглифическую надпись: «Смельчак, спутник Пазаира».
Судья Пазаир накормил пса свежими овощами, которые тот радостно проглотил, не переставая следить за хозяином краешком глаза. Он чувствовал, что сейчас не до игр и развлечений.
Жители селения во главе с управителем пришли проститься с судьей; некоторые плакали. Ему пожелали удачи и вручили два амулета: один с изображением барки, другой – крепких ног. Они станут охранять путника, а он в свою очередь каждое утро должен будет возносить свои мысли к богу, дабы талисманы не потеряли силу.
Пазаиру оставалось лишь взять свои кожаные сандалии – не надеть их на ноги, а нести в руках. Как и все соотечественники, он отправится в путь пешком, а ценная обувь послужит ему в тот момент, когда, омыв дорожную пыль, он вступит в помещение. Он проверил, прочен ли ремешок между первым и вторым пальцами и в каком состоянии подошва. Удовлетворенный, судья покинул селение, ни разу не обернувшись.
Когда он ступил на узкую дорожку, которая вилась среди холмов, возвышавшихся над Нилом, правой руки Пазаира коснулась мокрая морда.
– Северный Ветер! Ты сбежал… Придется отвести тебя обратно в поле.
