Виконт рассмеялся, его смех был коротким, резким, с ноткой горечи.
— Мы далеки от намерения обвинить вас в совершенном злодеянии, если вы этого опасаетесь, — произнес Джарвис мягко.
— Какое облегчение. Заметьте, это было бы довольно затруднительно, учитывая тот факт, что я за весь вечер не покинул музыкального салона.
— Тем не менее нашлись и такие, кто распространил слушок, якобы ваше присутствие на сегодняшнем суаре было… как бы это выразиться… не случайным.
— Понятно. Поэтому найти убийцу — прежде всего в моих интересах. Вы это имеете в виду?
— Нечто в этом роде.
Виконт прошелся по комнате, задержавшись на секунду перед какой-то мифологической зверушкой из золота на шпалере.
— Если бы меня заботило, что обо мне думают люди, наше предложение могло бы меня заинтересовать, — сказал он, не поворачивая головы. — К счастью, мне все равно.
Джарвис плавно сменил тактику: улыбка на его лице померкла, голос зазвучал громко и серьезно:
— К сожалению, это убийство пришлось на критический момент в истории нашего государства. Войска на Пиренейском полуострове, вопреки ожиданиям, действуют не так хорошо, к тому же, как ни печально, но, по всем признакам, урожая в этом году может и не быть. Народ обеспокоен. Вы представляете, как скандал подобного рода скажется на стране?
Девлин резко повернулся, блеснув своими странными желтыми глазами.
— Разумеется, я догадываюсь, как он может отразиться на популярности Принни, и без того не слишком большой.
Вновь потянувшись к графину, Джарвис налил себе бренди и задумчиво пригубил.
— Боюсь, дело не только в принце. Вы слышали, о чем поговаривает народ? Мол, не только король безумен, это, дескать, недуг всей династии Ганноверов.
Естественно, Джарвис не собирался ни о чем таком говорить, но дело не ограничивалось одними этими слухами. В последнее время к нему стали поступать тревожные отчеты об опасных идеях, получавших все большее распространение. Некоторые люди уверяли, якобы династия Ганноверов не просто безумна, она проклята, и Англия тоже будет проклята до тех пор, пока на ее троне восседают представители этого рода.
По виду виконта можно было понять, что разговор ему слегка наскучил.
— В таком случае смею предложить вам отдать приказ местному судье, чтобы тот, не теряя времени, приступил к поискам убийцы.
— По заключению нашего весьма уважаемого местного судьи, маркиза Англесси совершила самоубийство.
Девлин помолчал немного, после чего произнес:
— Судя по тому, что я видел, ей пришлось проявить чудеса ловкости.
— Вот именно. — Джарвис еще раз приложился к бренди. — К сожалению, люди, которые по долгу службы имеют отношение к подобным делам, просто чересчур опасаются оскорбить сильных мира сего, а потому толку от них никакого. Нам нужен человек умный и находчивый, который не побоится докопаться до правды, куда бы его ни привело это расследование.
Нет, этот Девлин был не дурак. Его губы слегка скривила презрительная улыбка.
— В таком случае, подключите к расследованию сыщика полицейского суда. Да какого черта, наймите хоть всех сыщиков.
— Если бы тут был замешан какой-нибудь головорез с улицы, то такого шага было бы достаточно. Но вы не хуже меня знаете, это дело гораздо серьезнее. Нам нужен представитель нашего круга. Тот, кто понимает жизнь высшего общества и в то же время знает, как выследить убийцу. — Джарвис выдержал многозначительную паузу. — Вы делали это раньше. Почему бы не сделать вновь?
Девлин направился к двери.
— Прошу прощения. Я приехал в Брайтон только для того, чтобы провести несколько дней с отцом… Завтра меняя ждут в Лондоне.
Джарвис дождался, пока рука виконта не сжала дверную ручку, и только тогда сказал:
— Прежде чем вы уйдете, я бы хотел, чтобы вы взглянули на одну вещицу. Она имеет непосредственное отношение к вашему семейству.
Как и ожидал Джарвис, виконт замер, резко обернувшись.
— Какую вещицу? — спросил Девлин.
Джарвис отставил в сторону бокал.
— Я вам сейчас покажу.
Себастьян привык видеть смерть. Шесть лет кавалерийских атак с саблями наголо и разведка за линией фронта оставили в его памяти ужасные картины, до сих пор часто являющиеся к нему во сне. Он с трудом заставил себя последовать за Джарвисом в кабинет принца.
Дрова в камине сгорели до мерцающих головешек, но в комнате по-прежнему было тепло, в душном воздухе стоял густой сладкий запах смерти. Тихо ступая по ковру с пестрой расцветкой, Себастьян пересек кабинет. Гиневра Англесси лежала на боку, наполовину соскользнув с дивана, в той позе, в какой ее оставил перепуганный принц. Себастьян постоял над ней, неторопливо коснулся взглядом гладкого лба, щеки, изящно изогнутых губ.
Она была очень молода, лет двадцати — двадцати двух, не больше. Встречались они лишь раз, она присутствовала со своим мужем на званом обеде, который как-то устроил Гендон. Виконт вспомнил красивую женщину с бойким язычком и темными печальными глазами. Ее мужу, маркизу Англесси, было под семьдесят.
Себастьян оглянулся на Джарвиса, который так и остался стоять на пороге и оттуда наблюдал за происходящим.
— Смерть любого человека, столь молодого, трагична, — произнес недрогнувшим голосом Себастьян, — и тем не менее это не мое дело.
— Приглядитесь повнимательнее, милорд.
Себастьян неохотно перевел взгляд на женщину. Переливчатый зеленый атлас вечернего платья был спущен с плеч, тесьма развязана, лиф почти полностью открывал пухлую гладкую грудь. С высоты своего роста он мог разглядеть лишь усыпанную драгоценными камнями рукоять кинжала, засевшего у нее в спине. Зато украшение на шее было видно хорошо.
Он прищурился и перестал дышать, резко опустившись на колени рядом с женщиной. Он потянулся было к ожерелью, но тут же отдернул руку и прижал кулак к губам.
Это было старинное украшение, изготовленное из серебра, в виде замкнутого трискелиона[4] на гладком каменном диске голубого цвета, какие часто находят в загадочных древних каменных кругах в Уэльсе. По легенде, это ожерелье когда-то носила жрица друидов из Кронуина. Говорили, будто это украшение в течение нескольких веков переходило от одной женщины к другой, ожерелье само выбирало новую хозяйку, становясь теплым и начиная вибрировать в ее руке.
Себастьян ребенком был околдован этим украшением. Он частенько забирался на руки к матери и слушал ее тихий мелодичный голос, пока она рассказывала древнюю легенду. Он помнил, что брал в руку необычную безделушку, мысленно приказывая ей начать излучать тепло и вибрацию. В последний раз он видел украшение на шее матери, когда она махала ему рукой с палубы небольшого двухмачтового судна, нанятого кем-то из друзей для прогулки одним ясным летним днем. Себастьяну в ту пору было одиннадцать.
В тот день стояла необычная жара, с моря дул легкий свежий ветер. Но потом вдруг солнце закрыли черные тучи, ветер усилился. Двухмачтовое судно не выдержало бури и пошло ко дну со всеми людьми на борту.
Тело графини Гендон, как и ожерелье, которое на ней было в тот день, так никогда и не нашли.
— Не может быть, — произнес Себастьян. — Это не то ожерелье.
Он даже не сознавал, что мыслит вслух, пока ему не ответил лорд Джарвис.
— То самое, — сказал Джарвис, подходя и останавливаясь рядом. — Взгляните на тыльную сторону.
Себастьян осторожно перевернул трискелион, едва коснувшись кончиками пальцев холодной плоти. В мигающем свете бра он разглядел инициалы «А. К», искусно переплетенные со второй парой букв — «Д. С».
Гравировка была старая — не такая, как само ожерелье, но все же с годами она порядком истерлась. Прошло более полутора веков с тех пор, как Аддина Кадел пометила ожерелье своим именем, а также именем своего любовника, Джеймса Стюарта, который позже взошел на британский престол как король Яков II.
— Как вы узнали? — спросил он через секунду. — Как вы узнали, что это ожерелье когда-то принадлежало моей матери?
— Она однажды позволила мне рассмотреть его поближе, когда я невольно им восхитился. У этого украшения интригующая история. Такое не забывается.
— А вы знали, что оно было на ней в тот день, когда она погибла?
Джарвис лишь слегка округлил глаза — вот и вся реакция.
— Нет. Не знал. Как… любопытно.
Себастьяну не давало покоя секундное прикосновение к холодному телу. Обуреваемый любопытством, он наклонился, чтобы лучше рассмотреть мертвую женщину. Кончики ее пальцев успели посинеть, мускулы шеи свело трупное окоченение. Тем не менее цвет лица оставался неестественно розовым.
— Сколько времени прошло? — спросил он Джарвиса.
— Что вы имеете в виду?
