— Но и с тебя, Хрисипп, он тоже спустит шкуру, — рассмеялся мальчик.
— Отдай розгу, или все расскажу отцу. Он-то знает, что делать с непокорными! Не видел разве, как он сам клеймил каленым железом беглых рабов? А одного даже на крест отправил… Не дашь сам по-хорошему, велю слугам отнять! — пригрозил безжалостный наставник, направляясь к юноше, по-прежнему неустрашимо, с вызовом смотревшему на него.
Тут дверь открылась, и на пороге появился Умбриций, секретарь хозяина, с трагическим выражением лица.
— Что случилось, Умбриций? Может, не нравятся мои методы? — спросил Хрисипп с наглым видом. — Господин доверил мне воспитание своего единственного сына, и я отвечаю только перед ним!
— Сейчас принесли послание из Антия, — озабоченно сообщил секретарь. — Плохие новости. Праздник на вилле[12] получился довольно бурный, и хозяин немного перебрал с едой и вином. Он упал и ударился головой.
— Рана серьезная? — пожелал узнать Хрисипп, в то время как Аврелий удивился про себя, что не испытывает никакого сочувствия к человеку, подарившему ему жизнь. Вот ведь, когда кормилица Аглая заболела, он заботливо ухаживал за ней день и ночь, пока наконец…
— Он умер, — еле слышно произнес Умбриций.
— Умер? — побледнел наставник, растерянно глядя на мальчика, гордо стоявшего перед ним с лицом исполосованным розгой.
Умбриций обратился к Аврелию и заговорил торжественным тоном:
— Приношу мои соболезнования, благородный Публий Стаций, отец семейства Аврелиев.
Потом, отступив на шаг, глубоко поклонился новому господину, который с этого момента становился полновластным хозяином в доме.
Молодой человек выпрямился и почувствовал, как закружилась голова. Еще минуту назад он был всего лишь беззащитным ребенком, которого любой мог безнаказанно оскорблять, а теперь… Он слегка улыбнулся, взглянув на Хрисиппа, и еще крепче сжал в кулаке только что отнятую у того розгу. Но уже через мгновение на лице его, залитом кровью, появилась маска невозмутимости.
— О Аврелий, да благословят тебя боги! — воскликнул Парис, бросаясь к другу и желая поцеловать ему руку, но тут же в растерянности остановился и пробормотал: — Хозяин…
— Держись, Парис, — шепнул ему Аврелий. — Наши мучения закончились!
И, не промолвив больше ни слова, он прошел в перистиль, где в две шеренги выстроились все рабы, которые, узнав новость, поспешили собраться, чтобы выразить ему почтение.
— Хозяин… — с уважением приветствовали его все, кто жил в доме.
Умбриций пропустил Аврелия вперед, Аквила склонил голову с особым подобострастием, а наиболее разбитные рабыни перешептывались, бросая на нового хозяина лукавые взгляды. Лукреция укрылась за колонной и мрачно поглядывала на него, гадая, какое будущее ждет ее теперь.
— Почему ты прячешься? — с иронией спросил Аврелий, и тон его не предвещал ничего хорошего.
Лукреция неуверенно посмотрела на него, стараясь забыть, что часто унижала этого гордого мальчика, которому теперь охотно отомстила бы за издевательства его отца. Новый отец семейства еще очень молод, думала она, и достаточно слегка приласкать его, чтобы управлять потом в свое удовольствие.
Аврелий взглянул на нее с явным любопытством, затем взял ее руку с браслетом, усыпанным драгоценными камнями.
— Этот браслет тебе очень идет, Лукреция, но не забудь возвратить его мне, — сказал он так властно, что осторожная матрона даже на минутку испугалась.
Она уже хотела ответить какой-нибудь хитрой лестью, но, посмотрев на него, встретила ледяной взгляд. Лукреция издала невнятный звук, скорее напоминающий стон или рыдание, чем изъявление согласия. Еле обозначив поклон, она поспешила в свои комнаты.
— Какие будут приказания, dominus? — почтительно спросил Аквила.
— Надену мужскую тогу в день рождения, как только закончится поминальный ужин. Приготовь все, что нужно для церемонии на Капитолии, — решительно распорядился мальчик и гневным жестом сорвал с шеи детскую подвеску.
— Тебе только шестнадцать лет, господин, — возразил Умбриций. — Было бы разумнее подождать, пока исполнится семнадцать…
— Зачем? Полководца Германика объявили взрослым в пятнадцать лет.
— Хозяин, но Германик — член императорской семьи! — ужаснулся старший слуга.
— А я — Публий Аврелий Стаций, римский патриций из семьи сенаторов и отец семейства! — отчеканил юноша и опустился на предназначенный для него стул с высокой спинкой в центре комнаты. — А теперь займемся ограблением…
— Как, прямо теперь? Когда в доме такая тяжелая утрата… — с сомнением произнес секретарь, не решаясь нарушить условности.
— Я постараюсь пережить это, — сухо ответил Аврелий, и никто не посмел перечить ему. — Объясните мне, как все произошло вчера ночью.
— Хозяин давно подозревал, что управляющий Диомед обманывает его, и недавно велел одному знатоку проверить все счета, — сказал Аквила.
— И счета оказались в полнейшем порядке, насколько мне известно, — заметил Аврелий.
— И все же… Речь идет о пряжке! — вмешался Умбриций. — Хозяин сказал мне на днях, что заметил пропажу пряжки с изображением богини Авроры, той самой пряжки, которую Аквила нашел в комнате Диомеда. Очевидно, управляющий хотел завладеть драгоценностями семьи Аврелиев, воруя их одно за другим.
— Пряжка? Выходит, вот эта? — Аврелий раскрыл ладонь и показал ее, но так, чтобы не видно было изображения.
— Не знаю, я никогда не видел ее раньше, — неуверенно ответил Умбриций. — Она всегда лежала в сундуке, вместе с другими драгоценностями. Могу только передать тебе, что говорил хозяин, — неохотно добавил он.
— Пряжка со львом — не единственный ценный предмет, пропавший из дома, — возразил Аквила. — Недостает также двух ожерелий, нескольких тонких браслетов, золотых чаш для важных гостей, дорогого браслета с восьмиугольными пластинами, украшенного сапфирами, и нескольких греческих изделий.
— А рубиновая печать? — поинтересовался Аврелий.
— Она лежала рядом с Диомедом, когда мы нашли его без сознания. Несомненно, этот отъявленный мошенник собирался завладеть и ею, — заявил Аквила.
— На самом деле все, что говорит управляющий Диомед, сплошная ложь, хозяин, — продолжал Умбриций. — Он утверждает, будто его кто-то ударил, когда совершенно ясно, что ему просто стало плохо как раз в тот момент, когда он намеревался опустошить сундук.
— А куда в таком случае делось украденное?
— У него, конечно, был сообщник в доме, он-то и спрятал вещи, — вмешался наставник Хрисипп.
Ни Аквила, ни Умбриций не добавили больше ни слова, но все тотчас посмотрели на юного Париса, покрасневшего как рак.
— Что говорит Диомед в свое оправдание?
— Никто еще не допрашивал его, хозяин. Мы ждали возвращения хозяина, чтобы он сам судил, согласно старинному праву отца семейства.
— Приведите его ко мне! — приказал юноша.
Вскоре управляющего приволокли в таблинум и бросили к ногам Аврелия.
Диомед сразу же заявил о своей невиновности:
— Я не воровал твои драгоценности, хозяин! Твой отец слыл заядлым игроком и разорялся, делая долги. Наверное, он уступил некоторые из этих драгоценностей какому-нибудь кредитору, как бывало уже не раз.
— Речь идет не о браслете с сапфирами? Мне кажется, я заметил его несколько дней тому назад где-то тут, — произнес Аврелий, оборачиваясь к красавице Лукреции.
— Я в самом деле надевала браслет, когда мы ездили на праздник во Фронтон, но я отдала его твоему отцу, как только мы вернулись домой, — объяснила женщина, стараясь скрыть раздражение из-за того, что вынуждена почтительно разговаривать с мальчиком, которого еще совсем недавно безнаказанно обижала.
— И с тех пор ты не видела его?
— Нет, у господина не было больше случая одалживать его мне.
— Даже для того, чтобы ты отдала рабыне почистить его? Ты уверена?
— В этом доме не принято доверять служанкам драгоценности. Но господин… — с раздражением заговорила матрона.
Аврелий резко прервал ее:
— В этом доме я — господин, Лукреция. Стоит запомнить это раз и навсегда, — посоветовал он подчеркнуто высокомерно, и она, опустив голову, сдержала негодующий возглас.
— Итак, Диомед, ты утверждаешь, что некоторые недостающие предметы мог использовать мой покойный отец, — продолжал юноша.
— Парадный комплект, конечно, нет. Я сам чистил его вчера, чтобы приготовить к твоему дню рождения, — вмешался Аквила, злобно глядя на управляющего, стоявшего на коленях перед Аврелием.
— Что тебе известно о пряжке, Диомед? — спросил юноша.
— Пряжка со львом все время была в сундуке вместе с другими драгоценностями. Понятия не имею, как она оказалась в моей комнате, — простонал управляющий.
