Подождав, пока процессия, сопровождаемая ханским гвардейцем, скроется за краем площади, Бадр-ад Дин засобирался и сам:
— Нужен ещё один писец. Пусть запишет все показания и доложит мне. Ты поедешь? — обратился к наибу.
— Придётся. Иноземец видно важная птица и франки обязательно пожалуются везирю, а то и самому хану. Потребуют найти убийцу. Хотя, конечно, лучше бы всё это оказалось правдой. Оскорбил верующих, да ещё в священный месяц, сгоряча убили. Нехорошо, конечно, но, если бы его в суд притащили, всё равно бы не сдобровать. Знаю я это место. Там как раз стена к стене с Сулеймановым двором мечеть стоит — они несколько соседей, для своих поставили. Можно ведь подтянуть, что богохульник в молитвенное здание метил, имама оскорбил. А за это по Ясе — смерть.
— Зачем же жаловаться пришли, коли сами убили?
— Покойника этого ночная стража перехватила. Его тайком везли на телеге к реке. Ещё бы немного, и концы в воду. А шум многие слышали. Если бы не стража, мы сейчас поехали бы к франкам виновного искать. А он исчез. Известное дело, в ответе те, кто остался. Им лишний скандал не нужен — стали бы откупаться. Расчёт верный. Да, видно шайтан попутал.
— В святую ночь на земле тесно от ангелов, — назидательно поправил кади, — Они и не дали свершить несправедливость.
Чтобы не сидеть в полутёмном Диване — окошечки там маленькие, узкие, чтобы зимой их легче было плотно закрыть, наиб увязался за Бадр-ад Дином. Тот решил, пока суд да дело самому прогуляться за писцом, которого нужно послать в квартал злосчастного Сулеймана.
Главный кади Сарая Бадр-ад Дин ал-Арадж был полным тёзкой верховного кади Бадр-ад Дина ибн-Ибрахима, но, в отличии от того политику не любил и старался держаться подальше от сильных мира сего. Человек благочестивый и книжный, он помимо судейских обязанностей возглавлял медресе, не так давно воздвигнутое в столице ханом Узбеком.
Великая Яса Чигизхана писалась в степи для воинов и пастухов, жизнь которых проходила в седле, а всё имущество состояло из скота и оружия. В городах же судьям всё больше приходилось разбираться в хитросплетениях торговых сделок, мудрёных и запутанных договорах, выслушивать оценщиков, советоваться с нотариусами. Чтобы не заблудиться в этих лабиринтах, где очень часто справедливость ищут по принципу «вор у вора дубинку украл», нужно было самому хорошо ориентироваться во всех закоулках мусульманского права-фикха, созданного за века великими правоведами и богословами. Здесь к правдивому и честному сердцу требовалась умная и знающая голова.
Бадр-ад Дин долго собирал по свету мёд мудрости, пока, наконец, не осел в Богохранимом Сарае. Теперь, когда благодаря Всевышнему и мудрому правлению хана в Улусе Джучи росли города, расцветали базары, появлялось всё больше купцов, ремесленников, чиновников. Стали нужны грамотные кади, умелые счётчики, составители договоров. Вот Узбек, да продлиться его благословенное царствование, и повелел построить в своей столице при главной мечети медресе и собрать туда учёных людей, чтобы подданным не нужно было отправляться за знаниями за тридевять земель.
Этому медресе и посвящал всё время, свободное от судейских обязанностей, Бадр-ад Дин. Не было для него лучшего занятия, чем беседы с шакирдами и лучшего отдохновения, чем уединённые часы, наедине с исполненными мудрости манускриптами.
Вот и сейчас учёнейший кади воспользовался случаем, чтобы самому прогуляться до своей излюбленной обители мудрости. Благо располагалась она совсем рядом, на той же площади. Возле главной ханской мечети.
Солнце, несмотря на ранний час, было уже высоко, и на пыльные улицы Богохранимого Сарая потихоньку наползала жара. Подступала самая макушка лета, когда благочестивый человек едва успевал заснуть между вечерним и утренним намазом. Площадь перед ханским дворцом была безлюдна. Дома знати, окружавшие её были сейчас пусты, во дворе главной мечети тишина. К оставшимся при эмире чиновникам тоже мало кто заглядывал. Зато весёлый шум главного базара долетал даже сюда.
Один только вид милого сердцу медресе вернул Бадр-ад Дину благодушное настроение.
— Уже через три дня пост заканчивается. Отпразднуем и снова за занятия.
— А сейчас чем занимаются?
— Я их на весь месяц посадил за переписку. Заниматься сейчас тяжело. Ночи короткие, не высыпаются. Да и на пустой желудок ученье тяжело идёт. А распустишь — того хуже. Юноши молодые, пост им держать тяжело. Особенно в большом городе, где много иноверцев и соблазнов. Нужно ведь привыкать смолоду. Выучатся, выйдут в люди — сами будут судить и учить. Ну, а за полезным занятием и время быстрей идёт и пока переписывают, тоже много познают. Сказано ведь — кто переписывает, читает дважды.
Наиб, чтобы поддержать разговор, сказал:
— У нас тоже сейчас пост. Только постимся по другому. Мясо нельзя — только рыба.
Наиб был русским. Его отец был раньше священником в православной церкви, а сын вот подался на ханскую службу. Сейчас на нём был длинный коричневый халат, запахнутый на одну сторону, как на обычном писце-битакчи и маленькая шапочка на коротко остриженных русых волосах. Издали, если не рассмотришь румяного лица и светлой бороды — монгол монголом.
В медресе было тихо, прохладно и сумрачно. Почти, как в Диване. Самые освещённые места близ узких окон и открытой двери заняли ученики-шакирды, корпящие над листами. Перед каждым маленький столик с чернильницами, тушечницами, перьями и бумагами. В лучах, падающих из окон, висели золотистые пылинки. Пахло пылью и погребом.
При виде кади, все разом вскочили и склонились в низком поклоне.
Бадр-ад Дин подозвал невысокого худенького юношу.
— Это Илгизар. Один из самых прилежных учеников. Приезжий. Город знает плохо, сидит всё время в библиотеке, — кади улыбнулся, — Пусть поработает с тобой, жизнь посмотрит. Возьми, юноша хороший пенал с запасом чернил и каламов. Работы будет много. Будешь помогать почтенному наибу, а потом принесёшь записи мне для доклада.
Чтобы подбодрить ученика, опасливо косившегося на своего нового начальника, наиб дружески похлопал его по плечу:
— Меня зовут Злат. Пенал я тебе дам. Хороший. В Диване есть. Я ведь тоже можно сказать, писец. Битакчи.
Он повернулся к площади.
— Тем более, что нам нужно скорее возвращаться. Это, кажется по нашу душу.
Через площадь к ханскому дворцу ехали два всадника. Франки, один в дорогом парадном кафтане.
— Проведали уже. Интересно откуда?
— Поторопимся, дети мои, — оживился кади, — И всё узнаем.
Однако, когда он со спутниками переступил порог Дивана, посетитель уже закончил свою речь. Судя по всему, только-только. И ещё не получил ответа. Потому что оба седобородых яргучи весело улыбались, а на лице франка лежала печать недоумения по поводу столь неуместной реакции.
Это был уже немолодой, но ещё крепкий и живой человек с тяжелым свинцовым взором. Одет он был подчёркнуто по нездешнему. Пурпурэн тонкого сукна до пупа, золотая цепь на шее, берет на голове. Вышитый плащ застёгнут изящной заколкой. Даже на ногах красовались не сапоги, а узкие щегольские башмаки.
— Это по твою душу, уважаемый наиб, — один из судей развернулся к вошедшим. — Почтенный… э-э-э…
— Бонифаций из Матреги, — пришёл на помощь франк, — приказчик дома Гизольфи.
— Почтенный Бонифаций из Матреги просит защиты и помощи. От него вчера сбежал помощник. Вместе с хозяйскими деньгами. Он просит, чтобы мы немедленно передали всем заставам приметы этого коварного злодея. Повтори, приметы, уважаемый и я уверен, что похититель будет тебе предъявлен быстрее, чем ты успеешь вернуться домой.
Но, наиб не дал посетителю заговорить:
— Скажи, у твоего помощника был дорогой плащ из синего сукна?
Бонифаций кивнул. Наиб сделал ему знак рукой и пошёл во двор.
Теперь немая сцена повторилась уже с участием наряженного франка. Только выдержки у него было побольше, чем у Сулеймана с Таифой.
— Много было денег?
Бонифаций молча кивнул. Было видно, что он не знает, что делать дальше.
— Мы сейчас отправим тело в миссию к монахам. У вас есть опись похищенного? При убитом ничего не было обнаружено.
— Где его убили? — наконец разомкнул уста франк.
— Всему своё время. Думаю высокий дом Гизольфи будет больше интересовать, кто это сделал и где похищенные деньги? Этот несчастный ведь тоже генуэзец? Уверяю тебя, почтенный Бонифаций, что я, наиб самого сарайского эмира, немедленно лично займусь этим делом. Список похищенного у тебя с собой?
— Я торопился, не думал, что в этом есть такая необходимость. Нужно было не дать уйти похитителю.
— Как видишь, уйти ему не дали. Поэтому попрошу тебя никого не впускать пока в комнату убитого и приготовить список похищенного. Там и поговорим поподробнее. А пока, думаю, нам нечем больше занимать внимание высокого Дивана.
