Ознакомительная версия.
А совсем недавнее новшество? При опускании на дно лодка пренеприятно ударялась брюхом, и это бы еще полбеды. Но в большинстве случаев она так плотно ложилась на грунт, что становилось невозможно выбраться наружу, поскольку люк водолазного отсека располагался снизу. «Неужели придется заказывать новый корпус, с выходом сбоку? – посетовал Эраст Петрович. – Или будем мучиться, болтаясь на якоре?»
Мистер Булль решил затруднение просто и гениально: приделал к днищу «Лимона-2» три каучуковых колеса, как на детском велосипеде. Во-первых, они смягчали удар; во-вторых, оставляли достаточный зазор для выхода и возвращения водолаза; в-третьих, на них вполне можно было катиться, если дно более или менее ровное.
Вот каким великолепным техническим помощником наградила карма Фандорина. Разве можно пенять прекрасной розе за то, что у нее колючие шипы?
Подводная лодка «Лимон-2» была на девяносто процентов творением Пита Булля и только на десять процентов – самого Фандорина. Вклад Масы ограничился тем, что он придумал герб, нарисовал его водонепроницаемой краской на стальном щитке и прицепил флагшток со своим творением к хвосту лодки. Герб был исполнен глубокого символизма: острая стрела (господин, устремленный к нужной ему Цели) и натянутый лук (верный вассал, помогающий господину на его Пути); лук был такой же пузатый и короткий, как Маса. Второй смысл герба заключался в том, что места для Пита Булля эта геральдика не предусматривала.
Свое цитрусовое название субмарина получила за то, что силуэтом очень напоминала продолговатый лимон (правда, с цилиндрическим наростом-рубкой на верхней части), а номер обозначал вторую модификацию, которая, благодаря вкладу мистера Булля оказалась много удачней первой. Теперь корабль обзавелся двойным корпусом из особенного сверхпрочного, но все равно легкого алюминия, так что водоизмещение не превышало 5 тонн. Скорость подводного хода получилась беспрецедентно высокой – до 8 узлов, максимальная глубина погружения – до 60 метров. Вместо одного двигателя два: дизельный и электрический. Вне всякого сомнения, «Лимон-2» был лучшей субмариной на свете.
Теперь дело, к которому Фандорин относился, руководствуясь древним японским принципом, что движение к цели важнее ее достижения, стало казаться осуществимым.
Полтора года назад, будучи в Мехико и роясь в архивах бывшего новоиспанского вице-королевства с надеждой отыскать какие-нибудь сведения о гипнотическом искусстве ацтекских жрецов, Эраст Петрович наткнулся на отчет губернатора Эспаньолы, где сообщалось о гибели галеона «Сан-Фелипе», унесенного бурей во враждебные голландские воды.
В феврале 1708 года корабль, нагруженный двадцатью тоннами золотых слитков, затонул в нескольких милях к зюйд-зюйд-весту от острова Аруба, на сравнительно небольшой глубине. Капитан разведывательной шхуны нашел место крушения и даже разглядел под водой верхушку уцелевшей грот-мачты. Значит, галеон лег на дно всего в тридцати пяти или сорока метрах от поверхности. Но водолазам восемнадцатого столетия этот близкий локоть было не укусить. Точность, с которой в донесении были указаны координаты утонувшего судна, побудила Эраста Петровича произвести некоторые подсчеты. Получалось, что искать галеон следовало в секторе площадью всего в две квадратные мили.
Так у Фандорина, ведшего довольно рассеянный образ жизни, при котором короткие всплески активности сменялись длинными периодами бездействия, появилась превосходная мечта.
Свободного человека, не имеющего ни обязательств, ни семьи, ни постоянного дела, ни отечества, привлекла не столько мысль о богатстве (хотя и она тоже, поскольку богатство, если к нему правильно относиться, дает больше свободы), сколько сама идея неспешного, долгого-предолгого поиска. Появится какая-нибудь интересная детективная работа – можно будет прерваться. Галеон пролежал на дне двести лет, подождет еще.
А кроме того, Фандорина очень давно, еще с гимназических лет, когда он прочитал только что вышедшие романы Жюля Верна о капитане Немо, интриговали тайны подводного мира. Благодаря знаниям, полученным на инженерно-механическом факультете Массачусетского технологического института, и врожденной самоуверенности, Фандорин не сомневался, что сумеет построить если не «Наутилус», то аппарат, который позволит вести изыскания на глубине в несколько десятков метров.
Первый «Лимон» был неуклюж, вертляв и опасен для жизни маленького экипажа, первоначально состоявшего из двух человек – самого Эраста Петровича и его друга Масы, которому, впрочем, больше нравилось называть себя «вассалом». Настоящая работа началась лишь с постройкой «Лимона-2».
Зона поиска была поделена на пятьсот квадратов по полгектара каждый. Больше за один день осмотреть не получалось. За два века корабль, конечно, покрылся слоем ила и водорослей, а то и оброс рифами. Водолазам приходилось тщательно осматривать и даже ощупывать чуть не каждый метр. При этом погружались далеко не каждый день. То прозрачность воды была недостаточной, то мешали погодные условия, то приходилось чинить оборудование, или же Пит Булль требовал сделать перерыв, чтобы усовершенствовать какой-нибудь элемент конструкции. За без малого год удалось осмотреть всего пятьдесят семь квадратов.
А Фандорин никуда и не торопился. Его такая жизнь идеально устраивала. Поставленная цель должна сиять, как двадцать тонн испанского золота, но при этом быть очень далекой и не даваться в руки. Разве мерцание океана менее прекрасно, чем блеск слитков? Разве каждый день не наполнен содержательным трудом, преодолением трудностей и надеждой? Так и жить бы на этом странном острове год за годом. По вечерам пить ром с ананасовым соком, курить чудесные гаванские сигары, размышлять об интересном, спорить с Масой о тонкостях поведения благородного мужа и прочей чепухе.
Эраст Петрович опасался только одного: что со своей утомительной везучестью найдет галеон много раньше, чем хотелось бы. Но что делать? С кармой не поспоришь.
Вышли в заданный на сегодня квадрат. Фандорин выпустил якоря, они немного поволочились по дну, зацепились. Лодка дрогнула, замерла.
Подтянуться лебедкой книзу.
Легкий скачок на упругих колесах. Выровнялись почти идеально. Готово.
– Маса, пошел!
Чуть колыхнулся воздух – это японец открыл герметичную дверцу водолазного отсека. Щелчок – снова запер. Минут пять ушло на то, чтобы выровнять давление в водолазной камере с забортным (Фандорин следил по манометру).
Субмарину качнуло – это спрыгнул в люк Маса. Некоторое время спустя он показался по ту сторону иллюминатора, изобразил ритуальный поклон, что в воде было не так-то просто, подмигнул, выпустил красивую струйку серебристых пузырьков. Распластался над водорослями, медленно поплыл, похожий на белобрюхую овальную рыбу-пузырь. В отличие от Фандорина, японец никогда не пользовался водолазным костюмом. От спокойной арубской жизни и морской кухни Маса разъелся и еще больше округлился. Ему под водой не было холодно.
Поглядывая на часы – надо было следить, чтобы японец не увлекся и не пропустил время возвращения, – Эраст Петрович решил, что, пожалуй, тоже погуляет по морскому дну. Видимость такая замечательная, что вполне можно прочесать не один квадрат, а два. И заколебался – сам ведь себе говорил, что торопиться незачем. Это проклятая западная культура теснит восточную: погоня за результатом в ущерб наслаждению ходом жизни.
– Нет, как вам это нравится? – сказал по внутренней связи мистер Булль, переходя на русский.
Он был человек схематический: про Россию говорил по-русски.
– Читали сообщение агентства «Рейтер»? Они выперли в отставку Витте, единственного хоть чуточку вменяемого министра в их сумасшедшем доме! Моя бабушка говорила: не мешай дураку мылить веревку, пускай вешается.
По-русски он изъяснялся с той же еврейской певучестью, что и по-английски. Как этого человека звали на родине, до того, как он стал Питом Буллем, Фандорин так и не выяснил. Мистер Булль сделался американцем навсегда и без оглядки. О бывшей стране проживания он отзывался исключительно в уничижительном тоне, именуя ее «страной дураков», «Расеей» или просто говоря «у них там». Замечания делать было бессмысленно – от этого инженер делался еще более желчным.
– У них там к власти пришла воровская Безобразовская клика, – с удовлетворением продолжил Булль. – Я говорил вам: эта несчастная страна катится в тартарары, а вы спорили. Обреченное государство скотов, управляемое свиньями – вот что такое ваша Расея.
Эраст Петрович сто раз давал себе зарок не втягиваться с инженером в политические споры, но все же не сдержался.
– Если вам неприятна и неинтересна Россия, зачем же вы так внимательно следите за всем, что там п-происходит?
Прикусил язык, но поздно.
Телефон умолк, но зато донесся лязг, грохот. Люк, ведущий вниз, откинулся, в рубку просунулась голова Булля. Задранное кверху лицо – костлявое, обрамленное черной шкиперской бородкой, зловеще посверкивающее зелеными очками (инженер страдал глаукомой) – задвигалось в воинственном тике.
Ознакомительная версия.
