сердцем. Как было не разволноваться, Петечка. Ты появился так неожиданно, мы уже и не надеялись. Юрий Николаевич, очень хороший врач, он сказал, что сейчас ее заберет, но не позднее, чем через три дня отпустит домой.
Она отстранилась от меня и протянула зажатую в кулачек сморщенную, как и вся она, ручку.
На моей ладони засверкал бриллиантовыми камушками изящный крестик. Он был привязан за верхнее ушко к черной веревочке, я сразу же надел его себе на шею и понял, что буду носить его всегда, хотя я и не крещенный.
– Что случилось с моим отцом?
Старушка тяжело вздохнула и неуверенными шагами спустилась с крыльца. Я пошел следом за ней, уже догадываясь, куда она идет. Мы постояли молча около вазона с красно-оранжевой настурцией, на котором была выбита дата – 15 июля 1939 года.
– Его нашли утром. Он был убит ночью выстрелом в упор. Накануне он передал в редакцию свой последний роман. Вечером 14-го он сказал, что пойдет немного пройтись, чтобы мы ложились и не ждали его, погода чудесная, он может задержаться.
Позже нам сказали, что из-за антисоветского романа его должны были со дня на день арестовать, если мы не хотим, чтобы его сын всю жизнь слыл сыном врага народа, мы не должны поднимать шум. Так это и осталось тайной.
– Только не для меня, – подумал я и спросил: – А вы действительно не читали его бумаги?
Она посмотрела на меня внимательно.
– Нина очень щепетильна в этих вопросах. Раз Егор просил, для нее это свято.
Еще один внимательный, чуть виноватый взгляд, и я понял, что она читала эти письма. Я показал ей скомканную записку и спросил:
– Это вы поставили дату.
– Да. Он получил ее накануне. Ее принес солдат. Ты знаешь, кто ее написал?
– Знаю, – ответил я и впервые назвал его: – Мой отчим.
Через неделю я забрал из больницы Нину Колокольцеву и вместе с Варварой перевез к себе в загородный дом, где после отъезда жены к дочери в Италию жил один. Хлопочу о перезахоронении праха отца в могилу его старшей сестры, умершей в младенчестве. Я сменил имя. Вчера только получил паспорт на имя Петра Егоровича Ветрова.
