Верона – город, не придерживающийся единого стиля. Взять окна. Здесь есть и готическое цветение каменных рам Венеции, и строгие ренессансные полукруги Болоньи, и растесанные в прямоугольники с сандриками бойницы Флоренции. И еще десятки других проемов – обязательно украшенных цветами.
В чем еще очарование Вероны? Я чувствую, что это живой город. Он музеефицирован не до конца. В некоторые дома ввели формалин, но на Арене по-прежнему показывают спектакли, на Эрбе торгуют, а в муниципалитете есть огромные картины – «побоища, испанские клинки, и чары в два ведра, и барабаны» [29] – с победами веронцев. Но туда не водят экскурсии. Никогда, ни в какие «дни культурного наследия».
Верона – город уютный. Если Венеция – парадный зал, Флоренция – гостиная, Рим – капелла или кабинет, для занятий, то Верона, скорее, будуар. И не из-за романтической истории Ромео и Джульетты, к реальному городу, как вы понимаете, не имеющей никакого отношения. Верона стремится не ошеломлять, а радовать. Здесь есть все, но не в промышленных, а в бытовых масштабах.
При этом в городе несколько уникальных мест, где вы получите тот сложный букет ощущений, за которыми мы и едем в Италию. Главные церкви Вероны – Дуомо, Анастасии, Ферма и Дзено – отодвинуты от туристического центра. Когда на площадях Эрба и Бра фестивальное кипение, где сбегающих пеной в магазины и кафе все время дополняют новыми автобусными порциями, в кафедральном соборе вы можете оказаться единственным посетителем. А веронские церкви не уступают богатством римским. Каждая – уникальная коллекция резного дерева, цветных мраморов, архитектурных деталей. Я не говорю о фресках и иконах. Можно отправить своего ребенка считать виды поделочного камня или сказочных животных, и вам хватит времени угадать самую древнюю фреску из сохранившихся, и пару раз проверить, не доверяя своему английскому/итальянскому, что статуи, кажущиеся такими современными, вырезаны, действительно, в XVI веке.
Музейная культура приучила нас вычленять одно произведение. Оно должно висеть на удобной высоте, быть надлежащим образом освещено, и тогда мы скажем: «Да, какие удивительные медовые оттенки у Веронезе!» Но создавались-то эти произведения для церквей. Однажды заказчики забраковали готовую работу Донателло. Они увидели ее в мастерской на верстаке при тусклом свете, возможно, вокруг валялось то, что должно валяться в мастерской: доски, инструменты, листы с набросками, старые шляпы, остатки трапезы… А предназначалась статуя для цеховой церкви и должна была быть укреплена на наружной стене храма на высоте пяти метров в нише цветного мрамора. «Не вопрос! – ответил скульптор. – Я поправлю, приходите через месяц». Солнечным утром он показал заказчикам работу на балконе, за ее спиной были навешены цветные тряпки, имитирующие нишу – табернакль. «Другое дело!» – обрадовались заказчики. Статуя была та же самая…
Нам, вскормленным выжимками музеев и пастеризацией персональных выставок, надо учиться видеть красоту не одного произведения, а ансамбля, где произведения разных авторов и эпох живут вместе. И Верона – идеальное место не только для вивисекции с извлечением отдельных авторов, а для наслаждения всем букетом итальянского искусства. Недаром сто лет назад Павел Муратов написал про Верону: «В саду Италии это одно из самых обильных живыми соками и самых богатых плодами дерев».
Рим представлен аркой, воротами и гигантским амфитеатром – из выстоявшего. Есть крепостные башни и театр, но в руинах. Мантенья приезжал в Верону осматривать храм Сан-Дзено, куда ему заказали алтарный образ, и зарисовывал римские барельефы. Мантенья имел слабость к древностям, из этого даже выводят особую скульптурную твердость очертаний и неподвижность его святых…
От эпохи Скалиджери, когда веронское государство было одним из крупнейших на юге Европы – Вероне повиновались Мантуя, Падуя, Парма, Лукка – сохранились башни с гиббелиновскими зубцами ласточкиным хвостом и резные порталы храмов, перед которыми верными сторожевыми псами застыли когтящие драконов грифоны из розового веронского мрамора.
В эпоху Возрождения Верона стала родиной живописца Веронезе и архитектора Санмикели. Рассуждениям о влияниях в живописи я всегда предпочитаю бытовые подробности. Мне было интересно найти работу отца Веронезе, он вырезал в Санта-Анастасия горбуна под чашей для святой воды. Вы его отличите по мрамору «глаз куропатки» – с обилием мелких раковин.
Санмикели знают меньше. Он «делал маникюр» на загребущих руках Венецианской республики – строил крепости на границах. В Вероне можно проверить себя: удастся ли опознать руку гения на утилитарном сооружении – городских воротах? Санмикели для нашего удобства сделал те, что выходят на железнодорожную станцию, – ворота Паллио и Нуова. Архитектор оставил в Вероне архитектурную хрестоматию – церковный фасад, церковный интерьер, церковь целиком, алтарь и колокольню Дуомо, двое ворот, входной портал Дворца Капитанов и три палаццо. В Вероне невозможно миновать центральную улицу – проспект Кавур, на нем как раз находятся дворцы работы Санмикели – дворец кардинала Каносса и богатого торговца лесом Бевильаква. Манера Санмикели – виртуозное комбинирование классическими деталями, разбираешь и видишь огромное разнообразие элементов, а в сложенном виде – целостный образ. Можно обойти дворец Каносса, как раз со стороны римской арки Гави, давшей Санмикели часть элементов, и убедиться, что набережная еще не воспринималась улицей в древней Вероне. Речной фасад – нагромождение служебных корпусов, выходящих на пристани, и мельницы. И те и другие исчезли только в XX веке. Любопытно, что в Венеции Санмикели строил как раз фасады, выходившие на каналы. То, что вода – украшение города, – в Венеции поняли на века раньше.
Знаменитые столичные музеи – пещеры Хасана, заваленные до сводов сокровищами. А веронское Кастельвеккьо – то, что взял оттуда Али-Баба, именно сколько нужно для счастливой жизни. «Вот я взял, незаметно сколько взял, даже стало еще больше в зеркалах» [30]… И если осмотр Уффици напоминает однодневный бросок на Джомолунгму – дойдешь ли до Тициана, через Джотто, Боттичелли, Липпи, Леонардо, и это при том, что голландцев, испанцев, французов оставишь шерпам, то посещение веронского Кастельвеккьо – это приятная прогулка среди картин, перемежаемая выходами на стены и башни замка. Здесь сохранились все ухищрения старой фортификации – рвы, подъемные мосты, гиббелиновские бойницы, внутренние дворы и башни с затащенными туда средневековыми статуями. Бонусами идут селфи в перспективе зубчатых стен и великолепная смотровая площадка с видом на укрепленный мост над изгибом Адидже.
Вот и вечером 19 ноября 2015 года грабители не пошли в Уффици. То ли боялись не дойти до 85-го зала за тот момент закрытия музея, когда он уже очищен от публики, но еще не поставлен на охрану полиции, таков был их – сработавший! – план, то ли не хотели погореть, на жадности. А в Кастельвеккио взяли 17 работ – сливки: Пизанелло, Мантенья, Беллини, Рубенса… Трое бандитов в масках, угрожая оружием, изолировали охрану и служителей, затем один остался их сторожить, а двое отправились наслаждаться живописью. Для конспирации они не произнесли ни слова, и мне интересно, как они жестами объясняли друг другу преимущество Тинторетто перед Брузасорци? Их и выговорить-то сложно… Затем полтора часа вынимали из рам и выносили работы. Видите, если добавить еще полчаса на селфи – два часа – время, за которое можно не торопясь осмотреть главный веронский музей!
Кстати, недавно украденные картины были найдены и возвращены в Италию. Теперь в Кастельвеккьо можно поинтересоваться не только, долетит ли арбалетная стрела до середины Адидже, но и действенностью современных охранных систем.
Статуй в городе немного. Осматривая Верону, я был удивлен малому количеству городских монументов. В Вероне практически нет скульптур на улицах, мало по сравнению с городами, охваченными монументоманией, такими как Ереван или Москва. Если не брать в счет фигуры на карнизах палаццо и надгробия, то именно статуй на площадях меньше, чем пальцев двух рук. Меньше, чем на одной площади Синьории во Флоренции. Причина такой мраморной скромности, я думаю, во влиянии Венеции. Римские статуи не сохранились. Во времена Скалиджеро статуи жили лишь в храмах, прорывом было вознести конные изображения самих правителей на верхушки саркофагов – выше святых. Затем в эпоху Возрождения, когда Флоренция выдвинула из строя живых бойцов мраморных Давидов, для воодушевления и подражания, Венецианские города, в том числе и Верона, стимулировали своих героев не идеологией, а материальными благами. Ну а в новейшее время власти понимали, что статуи надо ставить или много или хорошие. В первом пункте было не перещеголять площадь-луг Падуи с 78 статуями, а хорошие статуи не всегда родятся в изобилии. К изваяниям у благородных веронцев был строгий спрос.
