Генерал сделал паузу, устало посмотрев в угол комнаты.
— Не знаю, был ли принц Конде причастен к заговору. Простите мне мое высказывание, но его жизнь была довольно никчемной. А вот смерть… Смерть — другое дело. Она принесла пользу Франции. Народ снова един, как и раньше. Когда Наполеон вознамерился стать императором, девять из десяти французов отдали за него свои голоса. А империя, сударь мой, это вам не республика. Слово «республика» бесхребетно, а в слове «империя» слышится бряцанье оружия. Топот тяжелой конницы, грохот сапог… Так шли по земле легионы Цезаря и Александра Македонского, и никто, ни одна сволочь не смела встать у них на пути… Вот за что умер ваш герцог, — Ординер усмехнулся одним уголком рта. — Видите, как легко я открыл вам государственную тайну.
Я прислонился к стене и закрыл глаза: подходи и бери меня голыми руками.
— Знаете, — сказал Ординер, — а вы мне нравитесь. Такая преданность своему господину, такое горячее желание отомстить за его смерть делают вам честь.
Плевать мне было на его мнение. Я открыл глаза. Его превосходительство неспешно вернулся за стол, взял в руку лупу, и — дьявол меня задери — принялся снова разглядывать монету, от созерцания которой я его столь бесцеремонно оторвал.
— Я вижу, стрелять вы передумали? — осведомился он, как о чем-то неважном. — Что ж, правильно. Мы уже воюем с Англией, Австрией и Пруссией. Недалек день, когда мы схватимся с Россией — схватимся так, что шерсть полетит из загривков. И мы победим в этой войне, потому что с таким императором нельзя не победить, — Ординер помолчал, поджав губы. — А теперь идите, месье. Никто из моих людей вас не тронет. Идите и подумайте над моими словами.
И я пошел. Ноги сами двинулись по направлению к двери, мне оставалось только подчиниться. Однако Ординер вдруг остановил меня.
— Услуга за услугу. Как вы все-таки вошли в кабинет? Ведь дверь была заперта.
Я помедлил секунду. Вернулся, вынул из кармана ключ (зачем мне теперь этот ключ?) и положил его на стол.
— Мне дала его маркиза де Ламираль, — ответил я чистую правду. Подумал и бросил рядом с ключом пачку банкнот. — Это задаток, который госпожа Летиция заплатила за ваше убийство. Я мог бы сам вернуть его ей, но, думаю, вы сделаете это с гораздо большим удовольствием.
Хозяин вдруг побледнел. Сразу, страшно, будто от апоплексического удара. Или от удара ножом в живот.
— Врете.
Я не ответил. У меня и вправду не было ни единого доказательства: ключ я мог украсть, деньги вытащить из сейфа в магазине, где служил приказчиком, выследить генерала в его кабинете — через окно, взобравшись на дерево… Я лишь молча повернулся к двери, намереваясь уйти — и ушел бы, если бы не натолкнулся на удар.
Давно меня так не били. Я и увидеть-то удар не успел, не то чтобы защититься. Высокая черная фигура возникла надо мной, словно ожившая тьма: длинное вечернее платье, темная пелерина, некое бледное пятно с яркими губами вместо лица — так и должна выглядеть смерть: не древней старухой с косой, а прекрасной дамой, пусть зловещей, но оттого еще более привлекательной…
— Сволочь, — сказала мадам Летиция, поднимая пистолет (кажется, весь этот дьявольский дом наводнен оружием). — Какая же ты сволочь…
Мой собственный пистолет, из которого я собирался застрелить генерала, отлетел в сторону. Да если бы и не отлетел… Я поднял руку ко лбу и отнял ее: ладонь была выпачкана в крови.
— Значит, правда… — донесся до меня голос Ординера — далекий и тонкий, как комариный писк.
Я устало прикрыл глаза. И открыл только тогда, когда раздался выстрел.
По комнате плавал дым и отчетливо пахло жженой пробкой. Летиция растерянно посмотрела на меня, на своего мужа — и упала, громко стукнувшись затылком об пол. Пуля из моего пистолета, из моего «Лефорше», проделала в ее груди аккуратную круглую дырку — непонятно, как я разглядел ее на фоне темного платья…
Генерал безразлично уронил пистолет на пол и сказал:
— Уходите.
За дверью, в коридоре, послышались торопливые шаги и возбужденные голоса. Пожалуй, выбраться мне не успеть.
— Через окно, — пугающе спокойным голосом произнес Ординер. Подошел к двери повернул ключ в замке. — Правда, третий этаж… Но внизу, шагах в пяти от стены, есть клумба. Вы молоды и сильны, если повезет, допрыгнете.
Пять шагов. Плюс темнота, плюс серьезная рана на голове, от которой перед глазами нежная круговерть.
В дверь требовательно постучали.
— Ваше превосходительство, откройте! Ваше превосходительство!!!
Главное — посильнее оттолкнуться, успел подумать я, вставая на подоконник. Главное — посильнее…
«Герой Итальянского и Египетского походов обвиняется в убийстве женыСтрашная трагедия буквально потрясла вчера весь Париж. В первом часу пополуночи 5 фрюктидора (22 августа) в доме бригадного генерала Огюста де Ординера, что расположен на улице Вивьен, раздался выстрел.
Встревоженные слуги тотчас выбежали из своих комнат и собрались у дверей кабинета своего господина, попытавшись войти, ибо оттуда, из кабинета, и был слышен этот леденящий душу звук. Взору вошедших предстала ужасающая картина: его превосходительство, постаревший в эти роковые секунды на добрых два десятка лет, одетый в домашний халат и шлепанцы, стоял над телом своей жены, маркизы Летиции де Ламираль, которая с простреленной грудью неподвижно лежала на полу. Его превосходительство находился в глубочайшем шоке от содеянного, и все попытки выведать у него подробности трагедии успеха не возымели. Единственными его словами были: „Я убил ее. Я убил ее сам…“ — их слышал личный камердинер генерала капитан Морис д’Экуа. Он же после короткого совещания с товарищами вызвал в дом полицию.
Что же подтолкнуло блистательного сына французского народа к хладнокровному убийству собственной жены? Официальное следствие склоняется к версии с сакраментальным названием „Ревность“. Но — так ли все просто?
Ваш покорный слуга, автор этих строк, воспользовался некоторыми старыми связями, чтобы войти в курс полицейского расследования. Однако, признаюсь, это скорее породило новые вопросы, чем дало на них ответы. К примеру, завсегдатаи салона мадам Жермены де Сталь, куда маркиза де Ламираль по обыкновению прибыла в пятницу к девяти часам вечера, рассказали, что уже в половине двенадцатого маркиза посмотрела на напольные часы в гостиной, извинилась перед хозяйкой и спешно покинула салон, хотя видимой причины для беспокойства не было. Что же встревожило мадам де Ламираль? Почему она, сев в карету, велела кучеру (согласно показаниям последнего) что есть мочи гнать домой? Что привело ее в столь взволнованное расположение духа? Может показаться, будто маркиза спешила на любовное свидание — но с кем оно должно было состояться? И, главное, где — в собственном доме? Вопросы, вопросы…
И уж вовсе таинственными выглядят следы на свежевскопанной клумбе под окнами кабинета. Полиция не позволила автору этих строк (как и другим репортерам) приблизиться к клумбе и рассмотреть ее, но знакомый дознаватель шепнул мне в приватной беседе, будто следы на ней явственно указывают на падение сверху некоего тяжелого предмета — вероятнее всего, человеческого тела. Не потому ли генерал Ординер спешно запер дверь в кабинет буквально перед носом своих преданных слуг, что на самом деле участников трагедии было не двое, а трое? И одному из них удалось беспрепятственно скрыться через окно? Однако почему его превосходительство умолчал об этом таинственном третьем (читай: укрыл! Мало того, возможно, взял на себя чужой страшный грех)? К сожалению, сам генерал Ординер вряд ли прольет свет на эту загадку: происшествие вызвало у него сильнейший нервный шок, в котором он пребывает по настоящий момент. Обследовавшие генерала врачи настаивают на скорейшем его переводе из тюремной камеры в специальную палату для душевнобольных.
В общем же, повторюсь, убийство на улице Вивьен еще долго будет будоражить умы своими неразрешенными пока загадками. Хватит ли полиции ее хваленой проницательности, чтобы найти разгадки? Следите за нашими публикациями!
Жан-Ален Ренескье, ведущий раздела уголовной хроники».(«Monitour», 4-я страница).
Они сидели вдвоем в кабинете следователя в здании областной прокуратуры: Николай Николаевич Колчин рассеянно листал какие-то бумаги, изредка отвлекаясь на телефонные звонки, Егор по другую сторону письменного стола мял в пальцах сигарету и мрачно разглядывал линолеум под ногами.
— Не могу поверить, — глухо произнес Егор. — Мария отравила собственного мужа… Чушь. Вы же ее совсем не знаете.
