— Господи, я и не пытался… Я просто хотел напомнить о нашем договоре…
— Который, собственно говоря, не выполнен, — не без жесткости произнес Бестужев. — А если Штепанека не окажется и там? Если и там он, прискучив, пустился неведомо куда? В нашем мире, дорогой Карл, такими деньгами не разбрасываются.
Ему показалось, что у незадачливого репортера сейчас слезы брызнут из глаз. Похоже, он уже привык считать эти пять тысяч своими, возможно, мысленно уже и нашел им применение. У Бестужева мелькнуло в душе нечто похожее на сочувствие — так, легонький проблеск, вовсе не делавший его добрым филантропом…
Он обернулся, заслышав цоканье копыт и стук колес — вдалеке, в аллее, показался открытый экипаж, запряженный парой каурых, направлявшийся прямо к воротам.
— Ну хорошо, — сказал Бестужев. — Я все же попытаюсь что-то для вас сделать, Вадецкий. Ситуация, конечно, подлежит двоякому толкованию, однако… Я приглашен к барону Моренгейму в семь вечера… вы, коли уж имеете доступ в дом, должны непременно оказаться там на часок, а то и на два пораньше. Вы разыщете Штепанека и подготовите его к нашей встрече. Скажете, что его изобретением заинтересовался… ладно, пусть это и в самом деле будет Швеция, кто узнает? Заинтересовался шведский полковник, уполномоченный своим военным министерством предложить за аппарат сто тысяч золотом… и, разумеется, пригласить Штепанека в качестве консультанта за отдельное жалованье. Уяснили? Только я вас прошу… — Его голос стал вовсе уж жестким, а глаза смотрели недобро. — Не вздумайте в этой ситуации выкраивать какой-нибудь куртаж для себя. Достаточно вам будет и тех пяти тысяч. Уясните это себе накрепко.
— Да, конечно…
— И еще, — продолжал Бестужев безжалостно. — Не забывайте, что я сейчас, собственно говоря, единственная ваша надежда и опора. Господа французские анархисты взялись за вас крепенько. И ваше бюро, и квартира им прекрасно известны и сейчас наверняка под наблюдением, так что показаться там было бы самоубийством. Ну а люди, которых я представляю, способны обеспечить и защиту, и укрытие…
— Я понимаю… Понимаю…
— Вот и прекрасно, — сказал Бестужев уже дружелюбно. — А посему мы с вами сейчас отправимся к одному моему другу, который приютит вас до вечера и присмотрит, чтобы вас ненароком не обидели эти дурно воспитанные французы…
— Да, конечно, я с радостью…
Экипаж подкатил к ним. Кучер, как и сидевший рядом с ним лакей были опять-таки одеты по моде трехсотлетней давности — очаровательная Илона была последовательна в своих увлечениях. Правда, сабель при них не имелось — милая графиня не склонна доводить пристрастия к старине до абсурда…
Лакей, спрыгнув с козел, проворно распахнул дверку и склонился в поклоне:
— Господин князь…
Бестужев непринужденно уселся, рядом с ним примостился Вадецкий, нахохлившийся, грустный. Страж у ворот проворно распахнул оные, и коляска выехала на широкую аллею, обсаженную раскидистыми вязами.
— Куда прикажете доставить ваше сиятельство? — почтительно осведомился лакей, повернувшись вполоборота.
— В квартал Бельведера, — не раздумывая, распорядился Бестужев.
Он не собирался устраивать Вадецкого ни на собственной квартире, ни на той, что снял Лемке: при удаче на какой-то из них и предстояло на время поселить Штепанека с аппаратом. Так что Вадецкого, человека безусловно чужого (да еще оказавшегося на крючке у анархистов), никак не следовало на эти квартиры наводить. А поселить его лучше всего будет на той квартире, где обосновались два филера из петербургского летучего отряда, по предложению Бестужева прибывшие в Вену: мало ли какая необходимость возникнет, люди опытные, огни и воды прошли, немецким владеют сносно, от них репортер не сбежит. И потому…
Он встрепенулся, перегнулся через лакированный борт коляски и посмотрел вперед из-за спины кучера. Впереди, довольно близко, стоял большой черный автомобиль с поднятым верхом: так, что перекрыл широкую аллею и объехать его было невозможно ни справа, ни слева…
Прежде всего Бестужев подумал о передовых взглядах Гравашоля на технический прогресс, то есть о привычке использовать авто. Раздобыть его в Вене не труднее, чем нанять фиакр, были бы деньги…
Потом он покосился на Вадецкого, казавшегося всецело углубленным в собственные невеселые мысли — и в голове возникли вовсе уж печальные подозрения. Человек, с превеликой охотой продающий свои знания за деньги, сплошь и рядом одним «торговым партнером» не ограничивается, а старается вести себя подобно ласковому теляти из русской мужицкой поговорки. В конце концов, Гравашоль мог именно его подвести к Бестужеву вместо обычной слежки. Что до взрыва бомбы в пресс-бюро Вадецкого… Это могло оказаться искусной инсценировкой, укрепляющей доверие к «подсадной утке». В свое время, внедряя Бестужева к венским революционерам-эмигрантам, даже инсценировали убийство им «царского сатрапа», да так убедительно, что у опытных боевиков и сомнений не возникло…
Он мимолетно коснулся потайного кармана, где покоился браунинг с парой запасных обойм. Если бы из авто стали выскакивать уже знакомые рожи французского происхождения, он превосходно успел бы загнать патрон в ствол, выпрыгнуть из коляски, укрыться за одним из могучих вязов… У них наверняка есть и бомбы, но не пулеметы же…
Кучер начал понемногу натягивать вожжи. Вадецкий вел себя абсолютно равнодушно, и Бестужев подумал: а зачем, собственно, Гравашолю устраивать этакую засаду? Хотя… Он может именно за Вадецким охотиться…
Бестужев опустил руку под пиджак, легонько сжал пальцами рифленую рукоятку, чтобы моментально выхватить при нужде. Правая передняя дверца большого мощного авто распахнулась без излишней спешки, неторопливо вылез человек в сером костюме и, помахивая тросточкой, двинулся навстречу экипажу.
Бестужев тут же разжал пальцы и убрал руку. Потому что к ним приближался старый знакомец, не имевший никакого отношения к революционерам всех мастей — то есть он к ним имел самое прямое касательство, но исключительно в том смысле, что неустанно за ними охотился с бульдожьим упорством. Граф Герард фон Тарловски, бывший офицер гвардейской кавалерии, нынешний чин тайной полиции империи.
Впрочем, никакой такой особенной радости Бестужев и не почувствовал, наоборот. В данной ситуации такая встреча могла и стать источником хлопот… Сейчас Бестужев как раз не занимался охотой за революционерами, и его миссия в глазах австрийских коллег могла выглядеть предосудительно. Охранное отделение тоже не пришло бы в особенный восторг, стань ему известно, что по Санкт-Петербургу шныряют австрийские агенты, пытаясь приобрести изобретение русского инженера, пусть даже и не числившееся среди военных тайн, не особенно государству и нужное…
Лошади остановились. Лакей выжидательно обернулся к Бестужеву, ожидая распоряжений.
— Все в порядке, — сказал Бестужев. — Я знаю этого господина, мы поговорим короткое время…
Он вылез из коляски и быстрым шагом двинулся навстречу австрийцу, чтобы оказаться подальше от всех, кто сидел в экипаже, и они не могли бы ничего расслышать. Должно быть, те же мысли пришли в голову Тарловски, потому что он остановился, ожидая Бестужева.
— Бог ты мой, какая встреча! — воскликнул молодой австриец, когда они сошлись совсем близко. — Господин Краузе собственной персоной! Выглядите вы прекрасно, дела, надеюсь, обстоят наилучшим образом?
«Значит, вот так, — подумал Бестужев. — Они меня уже установил и… а что им известно еще?»
Предусмотрительности ради он быстренько попытался прикинуть, в чем его можно обвинить с точки зрения законов Австро-Венгерской империи. Шпионаж решительно отметаем: изобретение Штепанека властями отвергнуто… нет, вообще-то остается еще предосудительная связь с тем австрийским военным чиновником, за скромные деньги распродающим архивные бумаги военного министерства… но бумаг этих при Бестужеве давно нет… а его паспорт на имя коммерсанта Краузе, собственно, подлинный, потому что не подпольными умельцами смастерен, а державой выдан, а следовательно, ею же будет признан подлинным… Вроде бы никаких претензий к Бестужеву у австрийской юстиции быть не может, ну почти не может… Если секретная служба по каким-то своим мотивам возжелала раздуть дело… скажем, какой-то чин, особыми успехами по службе не блещущий, решил прогреметь в качестве борца с иностранным шпионажем… в любой стране такие штукари сыщутся… Ну, будь что будет!
— Дела идут средне, любезный граф, — сказал он, пытаясь держаться непринужденно. — Ни особенных достижений, ни провалов.
— Не побеседовать ли нам в машине? — предложил Тарловски. — Чтобы иметь полные гарантии от посторонних ушей? — Он тонко улыбнулся: — Не беспокойтесь, господин Бестужев, никто не собирается вас арестовывать…
