Штукину стало любопытно. Он поднялся (благо, посетителей не было) и как бы прогуливаясь, отправился на другую сторону зала, к телеграфному аппарату. Остановился возле сосредоточенно работающего ключом Михал Николаича, немножко изогнулся и прочёл наскоро накорябанное:
«В Сыскное управление Московской полиции. Крайне срочное. Статскому советнику господину Бриллингу. Вернулся. Прошу немедля со мной связаться. Жду ответа у аппарата. Фандорин».
Вон оно что, теперь понятно. Штукин взглянул на «англичанина» по-новому. Сыскной, значит. Разбойников ловим. Ну-ну.
Агент пометался по залу минут десять, не больше, а Михал Николаич, оставшийся ждать у аппарата, уж подал ему знак рукой и потянул ленту ответной телеграммы.
Кондратий Кондратьевич тут как тут – прямо с ленты прочёл:
«Г-ну Фандорину. Господин Бриллинг находится в СПб. Адрес: Катенинская, дом Сиверса. Дежурный чиновник Ломейко».
Это сообщение почему-то несказанно обрадовало клетчатого. Он даже в ладоши хлопнул и спросил у заинтересованно наблюдавшего Штукина:
– Катенинская улица это где? Далеко?
– Никак нет-с, – учтиво ответил Кондратий Кондратьевич. – Тут очень удобно. Садитесь на маршрутную карету, выходите на углу Невского и Литейного, а далее…
– Ничего, у меня извозчик, – не дослушал агент и, размахивая саквояжем, побежал к выходу.
Катенинская улица Эрасту Петровичу очень понравилась. Она выглядела точь-в-точь так же, как самые респектабельные улицы Берлина или Вены: асфальт, новенькие элетрические фонари, солидные дома в несколько этажей. Одним словом, Европа.
Дом Сиверса с каменными рыцарями на фронтоне и с ярко освещённым, несмотря на светлый ещё вечер, подъездом был особенно хорош. Да где ещё жить такому человеку, как Иван Францевич Бриллинг? Совершенно невозможно было представить его обитателем какого-нибудь ветхого особнячка с пыльным двором и яблоневым садом.
Услужливый швейцар успокоил Эраста Петровича, сказал, что господин Бриллинг дома, «пять минут как прибыли-с». Всё сегодня шло у Фандорина по шёрстке, всё удавалось.
Скача через две ступеньки, взлетел он на второй этаж и позвонил в начищенный до золотого блеска электрический звонок.
Дверь открыл сам Иван Францевич. Он ещё не успел переодеться, только снял сюртук, но под высоким накрахмаленным воротничком посверкивал радужной эмалью новенький владимирский крест.
– Шеф, это я! – радостно объявил Фандорин, наслаждаясь эффектом.
Эффект и в самом деле превзошёл все ожидания.
Иван Францевич прямо-таки остолбенел и даже руками замахал, словно хотел сказать: «Свят, свят! Изыди, Сатана!»
Эраст Петрович засмеялся:
– Что, не ждали?
– Фандорин! Но откуда?! Я уж не чаял увидеть вас в живых!
– Отчего же? – не без кокетства поинтересовался путешественник.
– Но как же!.. Вы бесследно исчезли. Последний раз вас видели в Париже двадцать шестого. В Лондон вы не прибыли. Я запросил Пыжова – отвечают, бесследно исчез, полиция ищет!
– Я послал вам из Лондона подробное письмо на адрес Московского сыскного. Там и про Пыжова, и про всё остальное. Видимо, не сегодня-завтра прибудет. Я же не знал, что вы в Петербурге.
Шеф озабоченно нахмурился:
– Да на вас лица нет. Вы не заболели?
– Честно говоря, ужасно голоден. Весь день караулил на почтамте, маковой росинки во рту не было.
– Караулили на почтамте? Нет-нет, не рассказывайте. Мы поступим так. Сначала я дам вам чаю и пирожных. Мой Семён, мерзавец, третий день в запое, так что хозяйствую один. Питаюсь в основном конфектами и пирожными от Филиппова. Вы ведь любите сладкое?
– Очень, – горячо подтвердил Эраст Петрович.
– Я тоже. Это во мне сиротское детство застряло. Ничего если на кухне, по-холостяцки?
Пока они шли коридором, Фандорин успел заметить, что квартира Бриллинга, хоть и не очень большая, обставлена весьма практично и аккуратно – всё необходимое, но ничего лишнего. Особенно заинтересовал молодого человека лакированный ящик с двумя чёрными металлическими трубками, висевший на стене.
– Это настоящее чудо современной науки, – объяснил Иван Францевич. – Называется «аппарат Белла». Только что привезли из Америки, от нашего агента. Там есть один гениальный изобретатель, мистер Белл, благодаря которому теперь можно вести разговор на значительном расстоянии, вплоть до нескольких вёрст. Звук передаётся по проводам наподобие телеграфных. Это опытный образец, производство аппаратов ещё не началось. Во всей Европе только две линии: одна проведена из моей квартиры в секретариат начальника Третьего отделения, вторая установлена в Берлине между кабинетом кайзера и канцелярией Бисмарка. Так что от прогресса не отстаём.
– Здорово! – восхитился Эраст Петрович. – И что, хорошо слышно?
– Не очень, но разобрать можно. Иногда в трубке сильно трещит… А не устроит ли вас вместо чая оранжад? Я как-то не очень успешно управляюсь с самоваром.
– Ещё как устроит, – уверил шефа Эраст Петрович, и Бриллинг, как добрый волшебник, выставил перед ним на кухонный стол бутыль апельсинового лимонада и блюдо, на котором лежали эклеры, кремовые корзиночки, воздушные марципаны и обсыпные миндальные трубочки.
– Уплетайте, – сказал Иван Францевич, – а я пока введу вас в курс наших дел. Потом наступит ваш черёд исповедоваться.
Фандорин кивнул с набитым ртом, его подбородок был припорошен сахарной пудрой.
– Итак, – начал шеф, – сколько мне помнится, вы отбыли в Петербург за дипломатической почтой двадцать седьмого мая? Сразу же после этого у нас тут начались интереснейшие события. Я пожалел, что отпустил вас – каждый человек был на счету. Мне удалось выяснить через агентуру, что некоторое время назад в Москве образовалась маленькая, но чрезвычайно активная группка революционеров-радикалов, сущих безумцев. Если обычные террористы ставят себе задачу истреблять «обагряющих руки в крови», сиречь высших государственных сановников, то эти решили взяться за «ликующих и праздно болтающих».
– Кого-кого? – не понял увлёкшийся нежнейшим эклером Фандорин.
– Ну, стихотворение у Некрасова: «От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови, уведи меня в стан погибающих за великое дело любви». Так вот, наши «погибающие за великое дело любви» поделили специальности. Головной организации достались «обагряющие» – министры, губернаторы, генералы. А наша московская фракция решила заняться «ликующими», они же «жирные и сытые». Как удалось выяснить, через внедрённого в группу агента, фракция взяла название «Азазель» – из богоборческого лихачества. Планировался целый ряд убийств среди золотой молодёжи, «паразитов» и «прожигателей жизни». К «Азазелю» примыкала и Бежецкая, судя по всему, эмиссар международной анархистской организации. Самоубийство, а фактически убийство Петра Кокорина, организованное ею, было первой акцией «Азазеля». Ну, о Бежецкой, я полагаю, вы мне ещё расскажете. Следующей жертвой стал Ахтырцев, который интересовал заговорщиков ещё больше Кокорина, потому что был внуком канцлера, князя Корчакова. Видите ли, мой юный друг, замысел террористов был безумен, но в то же время дьявольски расчётлив. Они вычислили, что до отпрысков важных особ добраться гораздо проще, чем до самих особ, а удар по государственной иерархии получается не менее мощным. Князь Михаил Александрович, например, так убит смертью внука, что почти отошёл от дел и всерьёз подумывает об отставке. А ведь это заслуженнейший человек, который во многом определил облик современной России.
– Какое злодейство! – возмутился Эраст Петрович и даже отложил недоеденный марципан.
– Когда же мне удалось выяснить, что конечной целью деятельности «Азазеля» является умерщвление цесаревича…
– Не может быть!
– Увы, может. Так вот, когда это выяснилось, я получил указание перейти к решительным действиям. Пришлось подчиниться, хотя я предпочёл бы предварительно полностью прояснить картину. Но, сами понимаете, когда на карту поставлена жизнь его императорского высочества… Операцию мы провели, но получилось не очень складно. 1 июня у террористов было назначено сборище на даче в Кузьминках. Помните, я ещё вам рассказывал? Вы, правда, тогда своей идеей увлечены были. Ну и как? Нащупали что-нибудь?
Эраст Петрович замычал с набитым ртом, проглотил непрожёванный кусок кремовой трубочки, но Бриллинг устыдился:
– Ладно-ладно, потом. Ешьте. Итак. Мы обложили дачу со всех сторон. Пришлось действовать только с моими петербургскими агентами, не привлекая московской жандармерии и полиции, – следовало во что бы то ни стало избежать огласки. – Иван Францевич сердито вздохнул. – Тут моя вина, переосторожничал. В общем, из-за нехватки людей аккуратного захвата не получилось. Началась перестрелка. Два агента ранены, один убит. Никогда себе не прощу… Живьём никого взять не удалось, нам достались четыре трупа. Один по описанию похож на вашего белоглазого. Глаз как таковых, у него, впрочем, не осталось – последней пулей ваш знакомец снёс себе полчерепа. В подвале обнаружили лабораторию по производству адских машин, кое-какие бумаги, но, как я уже сказал, многое в планах и связях «Азазеля» осталось загадкой. Боюсь, неразрешимой… Тем не менее государь, канцлер и шеф жандармского корпуса высоко оценили нашу московскую операцию. Я рассказал Лаврентию Аркадьевичу и о вас. Правда, вы не участвовали в финале, но всё же очень помогли нам в ходе расследования. Если не возражаете, будем работать вместе и дальше. Я беру вашу судьбу в свои руки… Подкрепились? Теперь рассказывайте вы. Что там в Лондоне? Удалось ли выйти на след Бежецкой? Что за чертовщина с Пыжовым? Убит? И по порядку, по порядку, ничего не упуская.
