Его колени надломились сухими хворостинами, и поручик, грустно улыбнувшись каким-то своим невеселым мыслям, упал на пол.
Женщина громко вскрикнула. Крякнул сидевший неподвижно мужчина.
– Кто тебе принес саквояж? – подскочил к упавшему поручику Большаков. – Кто?! – тряс он его за плечи.
Губы поручика едва раздвинулись, и он прошептал:
– Подурить хотел… Скучно жить.
– Кто это?! Ее имя!
В какой-то момент лицо Левашова прояснилось, даже смерть, прятавшаяся у него внутри, как будто бы смутившись, отошла в сторонку.
– Кто она тебе?! Что у тебя с ней было?!
– Хочешь знать правду… Ты ее не получишь, – тихо и отчетливо произнес граф Левашов. – Пошел прочь… Дай помереть спокойно.
Его голова вдруг дернулась, тело напряглось, но через секунду поручик испустил последнее дыхание.
– Все, отошел. Жаль, не допросили как следует, – изрек стоявший рядом красноармеец. – Наверняка из той банды, что обысками занималась. Говорят, там баба какая-то еще была… Что теперь с ним?
– А что с ним делать? Теперь он никуда не денется, пускай полежит пока… Поторопился ты малость, братец, – укорил чекист рябого красноармейца.
– А вдруг бы пальнул? – растерянно произнес боец.
– Ладно, уже ничего не поделаешь… Белоусов, сейчас писать будешь.
– Хорошо, – устроился чекист за столом, раскрыв толстую тетрадь в коричневом кожаном переплете.
– К нему кто-нибудь приходил? – спросил Большаков у женщины.
– Молодые люди приходили, – поспешно заговорила она. – Кто такие, не знаю, они ведь не представляются.
– Дамы у него были?
– Приходила одна барышня, вся видная из себя такая. На актрису похожа.
– Ясно… Понятые, – Василий поднял саквояж и поставил его на стол рядом с недопитой бутылкой, – подойдите сюда.
Женщина, вздохнув, уверенно подошла к столу. Мужчина, боязливо протиснувшись между двумя чекистами, встал рядом с ней. Выглядел он виновато, словно ощущал ответственность за происходящее.
– Сейчас перед вами мы откроем саквояж. Все, что вы увидите, будет занесено в протокол. – Щелкнув замками саквояжа, Большаков широко распахнул его. Сверху лежала темно-зеленая рубашка. Он отложил ее в сторону. Под ней еще одна, синего цвета, изрядно помятая. – Однако наш покойничек любил одеваться, – заметил Василий, продолжая осмотр. Подняв брюки, он почувствовал под материей какое-то уплотнение. Сунув руку в карман, вытащил два билета с сопроводительной бумагой. Первый билет был на Левашова Константина Ивановича, а второй на Феклу Ильиничну Абросимову. – Наш покойничек, оказывается, завтра уезжать собирался. И куда же это интересно? Ага, в Ивангород, поближе к границе… Не довелось бедняге. – Под брюками вдруг показались знакомые коробочки, приодетые в бархатную кожу. – А теперь прошу внимания, товарищи понятые. И смотрите сюда. – Василий открыл первую коробку, небольшую, всего-то в пол-ладони шириной. – Жемчужное ожерелье… Длина нитки сорок сантиметров. – Достал следующую коробочку: – Брошь длиной восемь сантиметров с двенадцатью камнями темно-зеленого цвета. Предположительно изумруды…
Обыск в квартире занял четыре часа.
– Что делать с этим саквояжем? – спросил Белоусов у Большакова.
– Отнесем товарищу Урицкому. Он сам знает, что с этим делать. Машина у входа?
– Да.
– Думаю, что он сейчас на Гороховой, – бросил Большаков и, подняв саквояж, направился к двери.
Моисей Урицкий действительно оказался в своем кабинете.
– Как прошел обыск?
– Удачно. Вот, – поставил Василий на стол саквояж. – Тот самый саквояж с драгоценностями Фаберже. Хотел вывезти с собой за границу. Искали в одном месте, а он вот где объявился.
– Значит, нашелся… А я было подумал… Что ж, очень хорошо. Опять вы оказались на высоте. – Щелкнув замками саквояжа, он широко распахнул его. Открывая коробочки, Урицкий долго рассматривал содержимое, перебирал драгоценности пальцами. Наконец захлопнув саквояж, протянул: – Впечатляет. Давайте положим драгоценности в сейф, а там решим, что с ними делать. Нужно будет посоветоваться с товарищами. А вы молодец, товарищ Большаков, хорошо поработали.
Открыв утренний выпуск «Известий Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов», Урицкий невольно нахмурился: на первой же странице, рядом с декретом об отмене частной собственности на недвижимость в городах, был опубликован расстрельный список из двадцати двух фамилий, где под шестнадцатым номером значился Владимир Перельцвейг, бывший студент и модный городской поэт. А ниже было напечатано сообщение о том, что заложники расстреляны в ответ на убийство правыми эсерами большевика, рабочего Путиловского завода Громуши Петра Сергеевича.
Урицкий тотчас поднял телефонную трубку и потребовал, чтобы его соединили с Большаковым.
– Что там у вас происходит? – едва ли не срываясь на крик, спросил он.
– Я вас не совсем понимаю, о чем вы, Моисей Соломонович? – услышал председатель ЧК удивленный голос Большакова.
– А я вот о чем, почему о расстреле заложников я узнаю не от вас лично, а из газет?
– Ах, вот вы о чем… Я еще не успел доложить, а потом, ведь вы сами поставили подпись под этим списком. Это наша реакция на убийство еще одного коммуниста. По нашим данным, его убили правые эсеры.
– Как был убит этот рабочий?
– Его нашли с пробитой головой в подворотне.
– А вы уверены, что это заговор правых эсеров, а не обычная бытовая драка, какая случается на улице? Вам может показаться странным, но я лично знаю этого рабочего и удивляюсь, почему ему не проломили голову раньше. Он был весьма задиристым малым, особенно когда бывал нетрезвым. Если человек ищет на свою голову неприятности, рано или поздно он их обязательно находит. Разве было какое-то расследование? Был суд? Заложников просто расстреляли, без какого-то бы то ни было судебного разбирательства. Вот что я вам скажу, Василий: отныне каждый расстрел вы должны будете согласовывать лично со мной. Каждого заложника! Слышите, каждого! И чтобы никакого самоуправства!
– Да, товарищ Урицкий.
Председатель петроградской ЧК в сердцах швырнул трубку. Что за практика такая – брать в заложники представителей интеллигенции, буржуазии, морить их подолгу в тюрьмах и терпеливо дожидаться случая, когда в пьяной драке большевики проломают друг другу голову, чтобы потом всех задержанных интеллигентов и аристократов пустить в расход?
Моисей Урицкий почувствовал, что разволновался всерьез. Некоторых из расстрелянных он знал лично, о других просто слышал, вот только никак не предполагал, что через какой-то год вынужден будет считать их не только идейными противниками, но и врагами установившейся власти.
Трескуче прозвенел телефонный звонок. Председатель петроградской ЧК поднял трубку и громко произнес:
– Урицкий на проводе!
– Ты за это поплатишься, злодей! – яростно выкрикнул кто-то в телефонную трубку. – Все твои расстрельные списки тебе еще боком выйдут.
Ответить Урицкий не успел – в трубку ударили короткие гудки. Моисей Соломонович прокрутил дважды ручку и, услышав мягкий женский голос, попросил:
– С кем это вы меня соединили?
– Звонили из здания Совета народных депутатов, – произнес растерянный голос. А что-нибудь не так, товарищ Урицкий?
– Ничего, – буркнул Моисей Соломонович, – сам разберусь, – и положил трубку.
Вновь зазвонил телефон.
– Слушаю, – произнес Урицкий.
– Это ЧК? – послышался вкрадчивый голос.
– Именно так.
– Я по поводу Карла Фаберже, ювелира. Хотел вам сообщить, что в его сейфе находятся семь чемоданов драгоценностей. А этот факт он от властей тщательно скрывает.
– Вы уверены в этом?
– Как же мне не быть в этом уверенным, если я работаю у него в «Товариществе».
– А какой ваш интерес?
– Я хотел бы получить вознаграждение за свою информацию.
– Назовите свое имя.
– Главный бухгалтер товарищества Отто Бауэр.
– Мы будем иметь в виду. – Урицкий положил трубку.
В комнату неслышно вошел секретарь.
– Товарищ Урицкий, вы попросили вызвать вам машину, – и, заметив некоторую растерянность председателя ЧК, добавил: – Вы собирались в Министерство иностранных дел.
– Да, действительно, хорошо, что напомнили, а то просто вылетело из головы. Замотался тут совсем. Сейчас спускаюсь.
Секретарь вышел так же неслышно, как и вошел. Моисей Урицкий вытащил из стола папку, на которой большими буквами было написано «ДЕЛО ФАБЕРЖЕ», взял чистый листок и убористо написал: «Саквояж с драгоценностями Карла Фаберже отнес в Министерство иностранных дел. У Карла Фаберже осталось еще семь чемоданов с ювелирными изделиями. Проверить!» Положив листок в папку, он крепко завязал ее тесемками. Достав из-под стола серый саквояж, открыл его, вытащил алмазное колье, два изумрудных браслета, хмыкнул, полюбовавшись игрой света, и, открыв сейф, положил украшения на верхнюю полку.
