— Каково? — с оттенком гордости поинтересовалась Илона, подошла к таинственному сооружению и провела пальцем по самой большой шестеренке, чей обод был украшен ограненными стеклянными призмами размером с кулак. — Производит впечатление?
— Пожалуй, — согласился Бестужев, успевший обойти вокруг эту махину, но не приблизившийся оттого к разгадке ни на шаг.
— Тебе не приходилось читать роман Уэльса «Машина времени»? Когда-то он был в большой моде…
— Приходилось, — кивнул Бестужев. — Занятное чтение.
— Так вот, это и есть машина времени. Самая натуральная.
— Ты шутишь?
— Нисколечко, — сказала Илона. — По крайней мере, изобретатель клялся всеми святыми и техническим прогрессом, что создал машину времени, почерпнув идею у мистера Уэльса…
— Так-так… — кивнул Бестужев. — И во сколько тебе это обошлось, если не секрет?
— Примерно в сорок пять тысяч крон, — покаянно призналась Илона. — Ты знаешь, вполне вероятно, он был не обманщиком, не примитивным шарлатаном, а искренне верил, что это будет работать… Он и вправду закончил весьма солидное учебное заведение в Берлине, я потом нанимала сыщика, он все проверил… Действительно, дипломированный инженер-электротехник, издал две книги по своей специальности, даже был профессором в Тюбингене…
«Это не Штепанек, разумеется, — подумал Бестужев. — Штепанека к ней привез Вадецкий всего пару дней назад, он не успел бы за это время смастерить этакое угробище…»
— И ты поверила? — спросил Бестужев со всей возможной деликатностью.
— А как мне было не поверить? — сказала Илона. — В конце концов, сейчас что ни день появляются самые поразительные изобретения, каких лет десять назад и представить было невозможно. Кстати, мой дедушка до сих пор не верит в аэропланы, считает их ловким надувательством для выкачивания денег у простаков — и переубедить его невозможно, а доказать наглядно пока нереально: авиаторы в наших местах еще не появлялись, а ехать самому куда-то, чтобы убедиться… Он категорически отказывается и твердит, что аэропланы — сплошной обман. Одним словом, все, что он говорил, выглядело чертовски убедительно. Он исписывал страницы формулами и цифрами, чертил диковинные схемы… Ученые над ним смеялись — но, с другой стороны, иные светила науки точно так же вышучивали те изобретения, что потом оказались крайне полезными…
— Резонно, — сказал Бестужев.
— Прошлое… — сказала Илона с непередаваемой интонацией, завороженно глядя куда-то вдаль. — У меня закружилась голова, и трезвый рассудок отказался служить. Когда я представила, что могу оказаться в прошлом и своими глазами увидеть… Да я бы осталась там навсегда! И не горевала бы об этом столетии нисколечко.
Она настороженно покосилась на Бестужева, явно ожидая, что он начнет вышучивать. Бестужев промолчал, и она облегченно вздохнула.
— И что ты сделала потом? — спросил он.
— А что я могла сделать? — печально сказала Илона. — Судиться с ним, как с вульгарным аферистом, было бы величайшей пошлостью, недостойной Бачораи. А другие методы, — она мечтательно закатила глаза, — в нашем веке считаются предосудительными… Нет, конечно, у меня наверняка хватило бы решимости проткнуть этого горе-изобретателя дедовской саблей, но в двадцатом веке к таким вещам уже относятся не так, как триста лет назад, и я стала бы посмешищем для бульварных газет. А этого никак нельзя было допустить, дело не во мне, а в славной фамилии Бачораи…
— Интересная махина, — сказал Бестужев, чтобы ее приободрить.
— Да уж конечно! — грустно улыбнулась Илона. — Самое смешное, что она и работает… то есть не работает, конечно же, но в действие приводится…
Она подошла к черной эбонитовой доске на стене, уверенно опустила рубильник с деревянной ручкой. Что-то басовито, надрывно загудело, послышался скрежещущий визг (Бестужев хотел из предосторожности отодвинуться подальше, но Илона осталась на месте, и он не рискнул показаться трусом). Гудение усилилось, стало ровным, огромная шестерня колыхнулась и медленно пришла в движение, стала набирать обороты. Одна за другой большие и маленькие шестеренки, дернувшись, начали вращаться, размеренно, плавно, практически бесшумно ходили кривошипы, шары на стержнях двигались вверх-вниз, куски граненого стекла понемногу слились в сплошные сверкающие круги. Кое-где проскакивали короткие фиолетовые искры. Понемногу все пришло в некий ритм, махина работала неспешно и равномерно, как хороший часовой механизм, без особого шума и дисгармоничного лязга, все вертелось, выдвигалось, опускалось, стрелки на циферблатах, пометавшись поначалу, замерли на определенных делениях.
— Действует, как видишь, — сказала Илона, печально кривя губы в детской почти обиде. — Вот только толку от нее нет никакого, не собирается она ничего и никого во времени перемещать…
— Все равно занятная вещь, — сказал Бестужев. — Я бы у себя в особняке такую поставил, курьеза ради.
— Нет уж, я ее никому не отдам и не продам, — сказала Илона. — Пусть стоит под замком, как памятник моему глупому легковерию. Ключ только у меня, получается, как в сказке о Синей Бороде — запертая комната, хранящая страшную тайну властелина замка.
— Жаль, что мне не удастся увезти из Вены какой-нибудь технический курьез, — сказал Бестужев, видя великолепную возможность повернуть разговор в нужном направлении. — В Петербурге и в Берлине мне повезло. Забавные аппараты попались, совершенно бесполезные, но веселящие гостей…
Илона подняла рубильник. Понемногу останавливались шестеренки, перестали перемещаться вверх-вниз шары, незадачливое детище неведомого изобретателя-шарлатана вновь выглядело мертвым нагромождением железа.
— Ну, делу легко помочь, — сказала Илона самым обыденным тоном. — Вадецкий как раз привез ко мне одного забавного изобретателя, он придумал что-то вроде кинематографа, только это не совсем кинематограф… В одной комнате устанавливается объектив, а в другую по проводам передается изображение того, что там происходит: цветное, четкое… Занятная игрушка, но она мне быстро надоела, скучно стало…
— И куда ты ее дела? — спросил Бестужев, затаив дыхание.
— Я этот аппарат вместе с изобретателем уступила Руди фон Гессеру, — сказала Илона так же обыденно. — Он был у меня, очень заинтересовался, вот я и отдала без всякой жалости, мне самой аппарат надоел…
Насколько мог небрежно Бестужев произнес:
— Любопытно было бы посмотреть. Я очень интересуюсь кинематографом, у меня есть несколько аппаратов…
— Это не совсем кинематограф. Ты видишь в стеклянном ящике все, что происходит в соседней комнате… в общем, там, где установлен объектив…
— Все равно это, должно быть, интересно…
— Да, поначалу. Но прискучит быстро. Если хочешь, я телефонирую Руди, поедешь к нему в гости и сам посмотришь. Я скажу, что ты мой друг, это ведь будет чистая правда…
— И далеко ехать?
— Ну что ты, он сейчас в своем венском особняке.
Ну, наконец-то! Снова обозначился след… и пускаться по нему следовало незамедлительно, потому что весьма опасные конкуренты так и наступали на пятки…
Илона безмятежно продолжала:
— Можешь поехать с Луизой, она тоже заинтересовалась этим аппаратом и хотела его посмотреть. Журналистка, сам понимаешь, они в Америке любят разные диковины и курьезы…
Вот теперь у Бестужева не осталось никаких сомнений, что эмансипированная заокеанская гостья профессора Клейнберга и мисс Луиза, столь прекрасно владевшая оружием, — одно и то же лицо. Абсолютно невероятное было бы совпадение… Вот только для кого она работает? Или ею движет всего-навсего извечная любовь репортеров к сенсациям?
Илона, еще раз бросив печальный взгляд на несостоявшуюся машину времени, направилась к выходу. Бестужев пошел следом, обуреваемый жгучим нетерпением: так и подмывало кинуться из особняка сломя голову в поисках неведомого Руди — но об этом, разумеется, и речи быть не могло, ни один воспитанный человек так себя вести не будет…
— Я, к сожалению, с тобой поехать не смогу, — сказала Илона с какой-то очень уж загадочной улыбкой. — Приличия не позволяют. Насколько я знаю шалопая Руди, он с аппаратом развлекается так, что дамам там появляться не стоит…
