— Хотите узнать, как в Москве поживают? — сыщик говорил негромко, заставляя всех прислушиваться к своим словам. — Давеча в своей квартире был убит актер Малого императорского театра Михаил Ардалионович Столетов.
— Взрыв бомбы. Следователь, приехавший из Петербурга, склонен обвинить в убийстве вашего внука.
— Энто вряд ли, — дед тяжело опустился на лавку. — Разное’ть про внука болтають, что бомбы в людей бросаеть без разбору… Тут уж Бог ему судья. Но на отца Фролка бы руку не поднял. Он на энтого супостата чуть не молился. На все готов был, чтобы только’ть похвалу отцову заслужить. Чтобы тот сынка достойным признал и наравне с собой поставил. Через энто и пошел зло творить, — он пожевал бороду и припечатал. — А блудодею — поделом! Оплакивать его у нас в деревне никто не станеть.
Старуха подошла к Мармеладову и робко протянула к нему руки.
— Вы уж передайте Фролушке, что мы завсегда ждем его домой. Скажете?
— Скажу, — пообещал сыщик. — Как увижу, сразу передам. А нам пора ехать.
Митя достал из кармана горсть серебра и, не пересчитывая, выложил на стол.
— Энто внучок прислал? — умилилась бабка.
— Да, — соврал почтмейстер. — Прислал с наилучшими пожеланиями.
— А это от меня, — Мармеладов добавил золотую монету. — Помяните Анфису.
— Спасибо, барин, — старик с трудом держался на ногах, но все-таки умудрился поклониться. — Намаялась девка на энтом свете. Может хоть на том отдохнет…
XIX
Не успела коляска отъехать от покосившейся избы, как на крыльцо выбежала старуха.
— Стойте! — кричала она — Стойте! Барин! Шляпу-то! Уф-ф… Шляпу забыли.
Митя пробормотал слова благодарности, но нахлобучил треуголку с плохо скрываемой досадой.
— Надоела тебе эта дребедень, — заметил сыщик.
— Хуже горькой редьки.
— Выбрось ее в кусты на обочине. А Ковничу скажешь, что ездил в Нахабино, и там забыл.
Почтмейстер вздохнул.
— Вранье выйдет.
— А ты шляпу у стариков не нарочно оставил? — прищурился Мармеладов. — Если разница лишь в том, что ты хотел схитрить, чтоб никто не заметил… Так я отвернусь.
— Что ты, братец. Заклад в споре — святое! Проиграл, изволь расплачиваться. Я обмана не предполагал, а треуголку и в самом деле забыл. Немудрено. Голова кругом от этой истории.
— Ты про жизнеописание Бойчука?
— А про что же еще?
— Согласен, запутанный клубок. С наскока не размотать. Мы услышали три разных версии. Порох уверен, что мальчишку били в детстве, и он озлобился на весь мир. Луша… Лукерья Дмитриевна, сообщила, что бомбист — кровожадный безумец и потому зарезал родную мать. Бабка с дедом убеждали в абсурдности обеих версий, поскольку Фролушка добрый мальчик, и никто его в жизни не обижал.
— Так не бывает! — воскликнул почтмейстер. — Кто-то из них соврал.
— А может и все врут, — Мармеладов примостился в углу экипажа, закутав ноги тяжелым пледом, и закрыл глаза. — Положим, родня — всегда родня. Про самого отъявленного изувера бабушка скажет только хорошее и найдет в памяти примеры прекрасные, подтверждающие чистоту его души. Вряд ли мнение стариков можно считать непредвзятым. Каким бы милым человеком не был прежде Фрол, но факт остается фактом: он уже убил десятки людей и намерен убить еще больше. Порох и г-жа Меркульева лично с бомбистом не знакомы, передают чужие слова. Поэтому в их рассказах Бойчук предстал сущим демоном.
— Как будто двух разных людей описывают, — пробормотал Митя.
Сыщик распахнул глаза и цепко посмотрел на него.
— Да, это бы многое объяснило. Два юноши, похожих лицом, способны разыграть такое дьявольское представление. Хотя это выгодно злодею. Он убивает, бесчинствует, а на суд и на казнь вместо него отправится кроткий агнец. Но я уже отбросил это предположение. Слишком много риска в подобном предприятии. Как бы ловко не играл двойник, Столетов, хоть он и пропойца, заметил бы подмену. А дед с бабкой тем более. Тут затее и конец. К тому же наличие двух Бойчуков сложно утаить от соратников-бомбистов. Слухи об этом непременно докатились бы до Луши… г-жи Меркульевой. Или агент охранки, Рауф, сообщил бы сию деталь Пороху.
Мармеладов закрыл глаза, и некоторое время размышлял, не произнося ни слова. Митя подумал, что он задремал, но сыщик внезапно продолжил:
— Можно предположить у Бойчука раздвоение личности. Современные психиатры, тот же Морель или Ламброзо, не отрицают подобной возможности. Милый и добрый мальчик превращается в маниакального убийцу против воли, не в силах остановить кровожадное чудовище. Впрочем, и эту теорию я отбросил. Не потому, что она слишком фантастична, я-то как раз верю докторам, которые исследуют человеческую психику. Настоящим докторам, не шарлатанам. Но в случае раздвоения личности, Фрол не сумел бы вспомнить тех ужасов, которые творил его темный Doppelganger [18]. А он, если верить родне, все помнит и даже каялся в содеянном. Опять же, предсказать когда пробудится внутренний убийца невозможно. Но все налеты бомбистов спланированы заранее, они не могут зависеть от хаотичного проявления внутренней сущности Бойчука…
— Тогда что же это? — недоуменно развел руками почтмейстер.
— Туман.
Сыщик выглянул из коляски. Над вспаханным полем, чуть припорошенным снегом, поднималась молочная дымка, скрывая очертания далеких домов и одиноких деревьев.
— Бойчук туманит мозги всем, с кем сводит жизнь. Эту манеру он мог перенять у Столетова. Актер врал своему окружению, что сын его рожден от тайной связи с графиней, чье имя слишком известно… Отчего бы и Фролу не прибрехнуть? Возможно, энто шарму ему добавляет, — Мармеладов передразнил старика из Нахабино, причем весьма правдоподобно, — а возможно помогает выживать среди других убийц. Люди же верят не в то, что видят, а в то, что слышат. Так мы устроены. Бомбисты видят мальчишку с искалеченной рукой, слабого и мягкотелого, но в голове звучит шепоток, услышанный на одной из
