и на что надлежит обращать внимание при исследовании почерка? Необходимо: самым тщательнейшим образом изучить все буквы, знаки, росчерки. Непременно обращать внимание на буквы, слова и строки, равно как на поля, углы, закругления, подчеркивания; выписывание и расстановку знаков препинания. Никоим образом не упускать из виду сами строки, которые могут быть прямолинейными, восходящими, нисходящими, параболическими и гиперболическими. Я понятно говорю? – уточнил Найтенштерн.
– Пока да, – ответил я, не очень уверенный в том, что и дальше мне будет более или менее понятно.
– Идем далее: что мы можем понять о человеке по его почерку? Первое: преобладающие черты характера, положительные или отрицательные. Например, кротость или высокомерие, силу воли или бесхарактерность, щедрость или скупость, правдивость или лживость, оптимизм или пессимизм, активность или пассивность. Второе: положительные или отрицательные психофизические свойства, а именно: здоров человек или болен, умен или глуп, талантлив или бездарен и так далее…
– А случается так, что в почерке одного и того же человека встречаются сочетания совершенно противоположных свойств характера? – вставил я вопрос. – Например, правдивость и лживость?
– Я бы задал вопрос иначе, – поправил меня Илья Федорович. – Встречаются ли признаки сочетания двух противоположных свойств характера? Скажу так… Не часто, но все-таки встречаются. Даже в этом случае один из признаков оказывает довлеющее влияние. Например, вы видите ровные строки с буквами, наклоненными вправо и написанными без особого старания и нажима. Это признак правдивости и честности. Однако в почерке заметно уменьшение букв в конце слов. Это признак лживости, изворотливости и склонности к аферам. Однако, к примеру, если в рассматриваемом почерке заглавная буква «А» просторная, вытянутая, с большим завернутым отверстием, как у буквы «Д», а прописная буква «Б» смахивает на цифру восемь с перечеркиванием в виде креста, то довлеющее влияние в характере человека занимает лживость. И, напротив, если заглавная буква «А» остроконечная, слегка согнутая и с небольшим отверстием снизу, а буква «с» тонкая и шарообразная, то в характере человека преобладает правдивость. Поверьте, – тут ученый снова посмотрел на меня любопытствующим и испытующим взглядом, – графология, или, если хотите, почерковедение, имеет все предпосылки к тому, чтобы сделаться наукой точной, как математика… Ведь материал, с которым она работает, можно конкретно определить и измерить…
– Да я-то ве-ерю, – неопределенно протянул я.
– А есть такие, кто не верит? – спросил Илья Федорович.
– Встречаются, – со вздохом ответил я.
– Они поверят, не беспокойтесь, – уверил меня Найтенштерн. – Ведь я представлю вам точный и убедительный материал с абсолютной доказательной базой.
После этих слов началась конкретика, которую я старался запоминать слово в слово. Хотя, как я успел заметить, недалеко от стопки писем лежало несколько листов бумаги экспертного заключения, написанного неровными отрывистыми буквами.
– А теперь что касается писем… Это письмо писал, несомненно, мужчина холерического темперамента, – указал он на письмо Скарабе-ева Агнии Воропаевой. – Видите эту заглавную букву «Е» в предложении: «Если посещение некоторых обществ гибельно для мужчины, то оно вдвойне опаснее для женщин»?
– Вижу, – ответил я, наклонившись к письму поручика и прочитав указанную фразу.
– Написана «Е» с большим загибом вправо и петлей посередине. К тому же буква как бы сползает со строчки. А что это значит? – снова посмотрел на меня с необъяснимым интересом Илья Федорович. И сам же ответил: – А это значит, что характер у написавшего это письмо решительный и пылкий. Возможно, даже тяжелый. Присутствует некая склонность к вольнодумству и стремление оставаться при всех обстоятельствах независимым, наличествует тяга к лидерству, что, в свою очередь, порождает массу недругов и недоброжелателей… Буква «б» в слове «обществ» и «гибельно», написанная с тонким обратным загибом, говорит о насмешливости и любви к подсмеиванию над людьми. Несколько шуток и саркастических замечаний в сторону товарищей или старших по чину – и вот вам уже готовы новые недруги. И, как случается удобный момент, они начинают мстить…
– Вы полагаете, все, что случилось со Скарабеевым, это месть обиженных на него офицеров? – поинтересовался я.
– Почему именно офицеров? – удивился Илья Федорович. – Привычка подтрунивать может распространяться на кого угодно…
– То есть в том, что ему приписывается, Скарабеев не виновен?
– Я думаю, да, – ответил Илья Федорович. – Автор письма, конечно, человек дерзкий и ветреный, о чем говорит слишком вычурная буква «М», так размазанно написанная, да еще с вертикальными закруглениями. Вот она, в предложении «Моя бедная собака третьего дня на пути в манеж потерялась», видите?
– Да, – ответил я, снова наклонившись к письму Скарабеева.
– Но он не способен ни на мерзость, ни на низость, ни на предательство. Это мне ясно как день, – заключил Найтенштерн.
– Почему? – Я посмотрел на Илью Федоровича с большим интересом.
– Об этом отчетливо говорит написание буквы «и», которая мало того что писана с нажимом, так еще вторая ее палочка длиннее первой, и удлиненная прописная буква «О», связанная с другими буквами, – ответил как само собой разумеющееся эксперт. – Кроме того, в предложениях не наблюдается ни одной приплюснутой или короткой буквы. Все они без подчеркиваний и крючков, и написаны отнюдь не жирно и не старательно…
– И что это значит? – поинтересовался я. Мне было искренне интересно все, о чем говорил Найтенштерн. И, по большей части, вполне понятно…
– Это значит, что автор письма не склонен к законопротивным проступкам, – не замедлил с ответом Илья Федорович. – Он не преступник! – твердо добавил психографолог. – Вот, сравните. – Найтенштерн достал несколько карточек с написанными на них предложениями. – Вот это написал маниак Феофан Заусайлов, собственноручно зарезавший одиннадцать молодых женщин, последней из которых он нанес шестьдесят один ножевой удар. – Илья Федорович ткнул пальцем в одну из карточек: – Видите, какие жирные и старательно выведенные слова со множеством крючков?
Вот почерк знаменитого старообрядца с Терновщины Федора Ковалева, который в знак протеста против переписи населения в тысяча восемьсот девяносто седьмом году заживо замуровал кирпичом в ямах двадцать восемь человек, включая мать, двух сестер, жену и двух малолетних дочерей, – указал на другую карточку ученый. – Точно такой же почерк с короткими и жирными дугообразными буквами, как у маниака Заусайлова, видите? Равно как и почерк Емельяна Пугачева. – Илья Федорович потряс пред моим носом третьей карточкой. – Все очевидно…
Теперь давайте поговорим о письмах, которые вы называете анонимными. Их писал один человек. Все четырнадцать! Писал человек весьма образованный. Ошибок в тексте нет. А в письме Скарабеева к своей любовнице ошибок – не одна и не две. Их много – орфографических, пунктуационных. Например, вот предложение из письма Скарабеева: «Нравственый долг, не допускает иного образа действий». Только в этом предложении две ошибки: слово «нравственый» написано с одной буквой «н». А после слова «долг» поставлена запятая, которой тут не должно быть.
Но ошибки – мелочь. Как я уже говорил, при проведении психографологического анализа необходимо примечать все: буквы, слова и строки; поля, углы, закругления, подчеркивания, знаки препинания… Так вот, – тут Илья Федорович глянул на меня иначе, чем прежде, – почерк обвиняемого в написании анонимных писем Скарабеева и почерк самих анонимных писем не имеют между собой ничего общего. Совершенно, – добавил Найтенштерн и посмотрел на меня так, словно сейчас я должен был встать, разразиться рукоплесканиями, закричать «браво» и бросить к ногам Ильи Федоровича загодя припасенный букет роз.
Я заменил все эти действия благодарственным и очень красноречивым взглядом и произнес с самой малой долей сомнения:
– То есть анонимные письма писал не Скарабеев?
– Нет, – последовал твердый ответ специалиста.
– А кто? – задал я вопрос, показавшийся мне самому наивным. Однако Найтенштерну он таковым не показался. Он посмотрел на меня своим обычным взглядом.
– А вот об этом мы сейчас поговорим, – весьма загадочно произнес Илья Федорович и добавил, как бы проверяя меня на прочность: – Так вы готовы слушать?
– Готов и с большим удовольствием, – ответил я.
Ученый говорил очень долго: с примерами из своей практики и практики его предшественников; с доказательствами и причинно-следственными выкладками.
Когда же он закончил, я какое-то время был похож на человека, которого неожиданно ударили из-за угла мешком по голове. Вот я стою весь запыленный и ошарашенный… Зато теперь все встало на свои места. Это как с детскими кубиками: находится нужный, и картинка складывается.
Вот она и сложилась…
18. Рождество я все же буду встречать в Москве
