Когда спустя два дня Бакстон не вернулся, египтяне и британцы отказались выходить вместе в караул, и даже слезные уговоры Омара не помогли. Лагерь круглые сутки был открыт и не охранялся. Караванщики и пастухи, которые случайно забредали в эти места, могли свободно пополнить свои запасы. На третий день Омар решил отправиться на поиски Бакстона и утром сел на паровоз. В конце пути он обнаружил Бакстона, который о чем-то оживленно разговаривал с британскими офицерами, словно и не было у него никакого задания.
Во время встречи с Солтом вдалеке послышался сильный взрыв. И почти сразу же на западе в небо поднялся черный гриб дыма.
— Саботаж! Саботаж! — Солт взвыл, как раненый зверь. Взволнованно промчался по лагерю, собрал вокруг себя вооруженных солдат. Никто не знал, что на самом деле произошло, но полковник кричал, что предаст Омара и Бакстона полевому военному суду, если в эль-Касре взлетел на воздух пороховой склад.
Однако происшедшее превзошло все ожидания. Когда паровоз приблизился к Джебель эль-Касре, машинист в тревоге подал знак назад, где в открытом грузовом вагоне на лавках сидели Солт, Бакстон, Омар и группа вооруженных офицеров. Омар высунулся за борт вагона, чтобы получше разглядеть, что случилось, но густой дым заслонял всю картину. Вскоре железное чудище со скрежетом остановилось.
— Конечная! — крикнул машинист, слезая по железной лестнице с платформы паровоза. Солт и другие осторожно приблизились к выжженной воронке, которую увидели впереди. Как надломленные стебли тростника, висели искореженные рельсы над воронкой в двадцать футов в ширину и столько же в глубину. Силой взрыва выдернуло шпалы, которые вместе с осколками скалы полетели в находящийся по соседству лагерь и разорвали палатки и навесы, словно бушующий хамсин.
Мужчин сковал парализующий ужас. Прежде всего их испугала тревожная тишина и отсутствие вокруг кого бы то ни было. Они выглядели растерянными, пока Солт не расстегнул верхнюю пуговицу мундира и не начал жадно глотать воздух.
— Это саботаж! — тихо, почти шепотом произнес полковник. И еще несколько раз повторил: — Это саботаж! — Казалось, эти слова каким-то странным образом успокаивали его, словно он собирался с силами для новой вспышки гнева, к которым привыкло его окружение. Но ничего не произошло. Солт молча прошелся по краю воронки, оттащил порванный палаточный брезент и начал ковыряться в мусоре, которым был усеян весь лагерь. От гарнизона не осталось и следа.
В комнату проникало очень мало света, и не только из-за крошечных окон. Зарешеченные окна выходили в приямок, над которым тоже стояла решетка. Помещения подземного этажа располагались в бывшей казарме на окраине Исмаилии, где теперь была штаб-квартира сэра генерала Арчибальда Мюррея.
Омара арестовали в Джебель эль-Касре и под конвоем двух вооруженных солдат доставили в Исмаилию. Полковник Солт обвинил его в измене. Полковник не поверил Омару, который убеждал, что заговор готовился за его спиной и что он совершенно ничего о нем не знал. У Солта, правда, не было доказательств, но он заявил, что представит свидетелей на военном суде.
В камере в десять шагов в длину и пять в ширину у одной стены стояли нары, от которых исходил такой отвратительный кисловатый запах, что Омар сначала даже не мог дышать. В первые дни, проведенные в одиночестве в этой гнетущей атмосфере, у него появилось чувство неминуемой гибели. Он знал, что такое военный суд, знал и то, что каждый обвинительный приговор означал расстрел. В отчаянии и ожидании неизбежного, когда пропадало всякое желание сопротивляться, Омара охватывало некоторое подобие безумия. Он начинал громко произносить защитительные речи, сопровождая их театральными жестами, читать суры из Корана, в которых говорилось о справедливости Аллаха, как его научил Тага. Еду он получал дважды в день, миску просовывали через окошко в двери, но Омар отказывался от нее не из упрямства или протеста. Он просто не мог есть в такой ситуации.
На четвертый день, когда его разум уже готов был помутиться, к Омару неожиданно подселили сокамерника. В скудном свете, проникавшем через молочно-белое стекло окна, он различил горестные черты лица какого-то египтянина, конечно, не крестьянина или пастуха, а скорее, какого-то чиновника из органов власти.
Омар дружелюбно протянул руку и представился:
— Меня зовут Омар.
Но сокамерник отверг попытку познакомиться и молча отвернулся от Омара.
Ночью Омар неожиданно проснулся. Он ничего не мог разглядеть, но почувствовал, как новичок схватил его за руку и сильно встряхнул.
— Эй! — тихо позвал сокамерник. — Эй, проснись, ты несешь какую-то околесицу.
Омар пробормотал извинения и испуганно уставился в темноту.
— Что ты там плел про динамит? — раздался голос из темноты. — Ты кричал: «Я взорву вас всех!»
— Я не знаю, — соврал Омар.
— Меня зовут Нагиб эк-Кассар, — сказал сокамерник.
— Омар Мусса, — еще раз представился парень, после чего наступила долгая пауза. Наконец Омар набрался смелости и тихо произнес: — Британцы обвиняют меня в саботаже. Они считают, что я виноват в подрыве новой железнодорожной ветки на Синае…
Нагиб присвистнул сквозь зубы и с уважением осведомился:
— И что?
— Что?
— Я имею в виду, что ты натворил?
— Разумеется, ничего! — возмущенно воскликнул Омар, и в тот же миг у него возникла мысль, что сокамерник может быть подосланным шпиком. — А ты? — с любопытством спросил он в ответ.
— Шпионаж, — проворчал эк-Кассар, и снова наступила бесконечно долгая пауза.
— И за кем ты шпионил? — поинтересовался Омар.
— Да я вообще не шпионил! — Эк-Кассар разволновался. — Я рисовал карты в Рашиде и Саккаре, археологические карты. Я и не знал, что британцы вот уже несколько недель следили за мной.
— Археологические карты, говоришь?
— Да, я археолог. Я учился в Берлине. Когда началась война, мне пришлось вернуться на родину, в Египет.
Омар сел на нары и, напряженно вглядываясь в темноту, подумал, можно ли довериться этому незнакомцу и рассказать, что он работал у профессора Шелли. Но подозрения не отпускали его, и парень смолчал.
— Они не имеют права так обращаться с нами! — закричал сокамерник. — Свора колониалистов! Но придет время, и тогда…
— Тише! — предостерег его Омар. — Охранники наверняка подслушивают у дверей.
Во время разговора, который продолжался всю ночь, у Омара сложилось впечатление, что эк-Кассар говорит правду, что он не британский шпик. Но Омар все равно решил быть максимально осторожным. Ненависть, с которой Нагиб говорил о британцах, могла завести в ловушку.
После недели, проведенной в одной камере, Омар и Нагиб начали доверять друг другу. Каждый осторожно прощупывал нового знакомого, и для этого как нельзя лучше подходили бесконечные темные ночи, когда невозможно было увидеть собеседника. В темноте не видны жесты и мимика, а слова приобретают неожиданно большой вес. И как только наступала ночь, Нагиб каждый раз на чем свет поносил британцев и прочих колониалистов. Он приводил при этом такие убедительные аргументы, что у Омара отпали все подозрения в неискренности сокамерника.
Казалось, Нагиб, в отличие от Омара, который часто терял присутствие духа, набирался сил от своих радикальных речей. Его позиция очень удивляла Омара. Нагиб успокаивал Омара и уверял его, что не следует бояться будущего, что он знает многих людей, которые никогда не оставят друга в беде, что ни о чем не стоит волноваться. Хотя Нагиб убеждал Омара, что тот может полностью положиться на него, юноша не верил успокоительным словам, он считал их дешевой отрадой в безвыходной ситуации. Но однажды ночью произошел странный случай: Омар проснулся от того, что ему послышалось, как кто-то стучит в зарешеченное окно.
— Нагиб, Нагиб! — зашептал Омар. — Ты слышишь?
— Да, — ответил Нагиб.
— Что это значит?
— Я похож на Аллаха? — произнес тот в ответ.
Стук стал громче.
— Вставай, — прошептал эк-Кассар. — Прислонись спиной к стене и скрести руки.
Омар нащупал в темноте стену и сделал так, как ему сказали. Таким образом Нагибу удалось достать до окна и открыть задвижку.
— Что там, Нагиб? — нетерпеливо спросил снизу Омар, когда услышал, как створки распахнулись наружу. От веса сокамерника у него болели пальцы. Чувствуя, что Нагиб возится с чем-то, он робко поинтересовался: — Долго мне еще так стоять?
Нагиб хихикнул, но ничего не ответил, и Омару вдруг захотелось разжать руки, чтобы сокамерник грохнулся на пол. Но потом послышался голос:
— Не так-то просто просунуть бутылку через железную решетку. Давай вниз!
— Что случилось? — спросил Омар, когда Нагиб соскочил обратно на пол.
— Кое-кто принес нам выпить!
