Ознакомительная версия.
— Труп очень свежий… э-э, недавний. Смерть наступила за пару часов до обнаружения тела. По времени как раз совпадает. Именно около шести часов утра Кириллов обычно проходил по этой дороге на дежурство. — Ракитин крепко сжал мою руку. — Бывает, Димыч, бывает… Это вполне мог сделать волк-одиночка. Или молодой медведь… Да, скорее медведь, потому что у него когти.
— Черта с два, Олежек! — почти выкрикнул я, и молчаливый водитель впервые настороженно оглянулся. Теперь я его узнал — дежурный сержант-хохол из управления.
— Ты можешь назвать убийцу? — недоверчиво покосился Ракитин.
— Могу… Только ты мне опять не поверишь.
— Тогда не надо.
Но я был уверен, что Кирюха пал жертвой грозного Тенгри. Вернее, его слуг — Небесного Пса и Огненного Коршуна. Перед глазами встали нечеткие строчки из «памятной тетради» номер три Степана Крашенинникова: «… — Вы лишили Тенгри законного дара!.. — Мы все теперь умрем…»
Это было предупреждение проводника-телеута, после того как русские прервали камлание Белого шамана на капище Тенгри. Разбуженный и рассерженный бог будет вечно брать жертвы, пока обряд умиротворения не будет завершен. Но причем тут Костя? Если я правильно понял, слуги Тенгри должны карать только «провинившихся» перед грозным богом людей.
Погруженный в невеселые мысли, я не заметил, как задремал. Все-таки три часа сна — это не шесть, которых мне всегда хватало для восстановления физических и душевных сил.
Очнулся я от дружеского тычка Ракитина.
— Просыпайтесь, Холмс, нас ждут великие дела!
Но у меня не было настроения поддерживать нашу любимую с детства игру, и Олег это понял. Мы молча вылезли из машины перед трехэтажным облупленным домом, построенным еще лет пятьдесят назад и с тех пор, видимо, не ремонтировавшимся. Дверь у единственного подъезда отсутствовала, лестничные пролеты подозрительно скрипели и подрагивали, перила болтались, цепляясь друг за друга.
Сержант остался в машине, а мы с Олегом, стараясь держаться стены, поднялись на третий этаж и пошли по темному, длинному, тоже скрипучему коридору, пытаясь разглядеть номера квартир.
Нам повезло. Номер двадцать восемь оказался на месте, в отличие от большинства других. Но звонка не было и здесь.
Ракитин резко стукнул пару раз костяшками пальцев по филенке. За дверью завозились, раздалось покашливание, потом хриплый, будто со сна голос спросил:
— Кого еще черти принесли?
— Телеграмма! — брякнул я.
— Да пошли вы!..
— Плохая идея, — резюмировал Олег и гаркнул: — Откройте! Милиция!
— А вот х… тебе!
— Оскорбление при исполнении!.. — зарычал Ракитин и вдруг мощным толчком распахнул хлипкую дверь.
Раздался звук крепкого удара, короткий вскрик и шум упавшего тела. За дверью царил полумрак, поэтому разглядеть, кого мы только что уронили, не удалось. Лишь когда Ракитин, перешагнув слабо ворочавшегося на полу человека, распахнул дверь в комнату, стало ясно, почему нам не хотели открывать.
Ближняя часть комнаты представляла собой кухню. Справа вдоль стены выстроились: холодильник, раковина, кухонная тумба, газовая плита и высокий шкаф-пенал. На тумбе громоздился сложный агрегат, поблескивая стеклом и медью, а дух стоял такой, что хоть святых выноси, Впрочем, о святых в этой квартире, видимо, давно забыли.
В левой, жилой части помещения поперек низкой тахты навзничь спала баба с красным, испитым лицом. Ее могучие телеса лишь отчасти были прикрыты серой простыней. Возле открытой балконной двери на табурете сгорбился маленький, тщедушный мужичок в пиджаке на голое тело и курил папиросину. У левой глухой стены, между тахтой и покосившимся платяным шкафом, выстроились на полу ряды разнокалиберных бутылок и бутылей, заполненных мутноватой жидкостью.
Ракитин, сморщившись от резкого бродильного духа, обозрел весь этот бордель и бросил мне через плечо:
— Давай сюда первого!
Я, дыша ртом, вернулся в крохотную прихожую, сгреб под мышки невнятно бормочущего мужика в семейных трусах и полинялой футболке и рывком поставил его на ноги. Матерщинник оказался длинным и тощим субъектом с небритым лошадиным лицом. Он мутно оглядел нас с Олегом и сипло произнес:
— Какого х… приперлись?
— Еще раз матюгнешься, оставлю без зубов, — пообещал я и ощутимо встряхнул его за шкирку.
Тощий испуганно примолк.
— Кто из вас Урманов? — сухо поинтересовался Ракитин, подходя к урчащему и издающему кислое зловоние агрегату.
— Я, господин офицер! — подпрыгнул с табурета тщедушный мужичок. Он выбросил окурок на балкон и попытался встать по стойке «смирно», но его заметно повело в сторону, и пришлось бедолаге хвататься за подоконник.
— Офицер? — удивленно посмотрел на него Олег. — А впрочем, верно. Я — капитан криминальной милиции Ракитин.
— Сержант запаса Василий Урманов, — не без гордости отрапортовал мужичок.
— Что же вы, сержант, бордель в квартире устроили? — нахмурился Ракитин.
— Вертеп, — тихо сказал я.
— Неважно! Посмотрите, Урманов, до чего вы докатились. — Олег уличающим жестом обвел комнату. — Разврат, пьянство, самогонный аппарат… Не стыдно?
— А сын — ученый, историю изучает, диссертацию пишет, — подключился я, усаживая своего тощего подопечного на тахту и показывая ему кулак, чтобы помалкивал.
Урманов неожиданно всхлипнул и сник, снова опустившись на табурет.
— Только Антону не говорите! — почти прошептал он.
— Не скажем, — пообещал Ракитин. — Но чтобы завтра этого всего, — он еще раз взмахнул рукой вокруг, — не было, сержант!
— Так точно, господин капитан…
— Ладно, — вмешался я. — Василий… как вас по батюшке?..
— Сергеевич…
— Очень хорошо. Василий Сергеевич, когда вы в последний раз виделись с Антоном?
— В прошлом году. Он ехал в командировку…
— А он недавно не звонил вам?
Урманов то ли шмыгнул носом, то ли хихикнул и посмотрел на меня вполне трезвым взглядом.
— У меня телефона уже второй год нету. Отключили за долги.
— Дело в том, что ваш сын пропал три дня назад при довольно странных обстоятельствах, — веско сказал Ракитин. — Поэтому нас интересуют любые сведения, которые вы можете сообщить о нем.
— Как по-вашему, куда бы он мог так внезапно уехать?
— Ну, Антоша с детства был резвым. Они, бывало, с Генкой могли запросто за полсотни верст на озера ушкандыбать за карпами. Причем, как теперь говорят, автостопом…
— А кто это — Генка?
— Да брат его родной, — Урманов снова помрачнел. — Старший он, на геолога выучился. Весь Алтай пёхом исходил, почитай, до самого Китая. Антон его шибко любил…
— А что с ним случилось?
— Погиб. Уж года три как… Под лавину попал возле Старой Крепости.[42] Тела так и не нашли.
Урманов отвернулся, размял папиросину, закурил.
— Мать ихняя после этого слегла, за полгода растаяла от горя…
— Извините, мы не знали… — Мне всегда в таких случаях становилось неловко, будто я пытаюсь влезть в чужую квартиру или роюсь в чужих вещах. — А… нет ли у вас фото Геннадия? — смутная догадка замельтешила у меня в голове.
— Есть конечно, — Урманов медленно прошел через комнату к платяному шкафу, открыл взвизгнувшую дверцу, долго копался на полках, наконец извлек затертый до белизны пухлый фотоальбом. — Вот, смотрите, — протянул мне альбом.
Я взвесил том на руке и положил его на подоконник. Обыкновенная семейная хроника, ничем не примечательная — свадьба, юность, первая собственная комната, первый ребенок, первые радости, второй ребенок… «А разница-то у братьев года три-четыре, не больше!» Вот и школа, новая квартира (видимо, эта самая!), выпускной у старшего, Геннадия…
Я перелистнул сразу несколько страниц и остолбенел. На меня с профессионально сделанного в фотоателье портрета смотрел, чуть улыбаясь, «шаман»!
Ракитин тоже заглянул в альбом и присвистнул:
— Елы-палы! А покойничек-то живуч оказался!
— Что вы говорите, господин капитан? — насторожился Урманов.
— Э-э… Василий Сергеевич, спасибо за сотрудничество, — Олег радушно похлопал его по плечу. — Вы нам очень помогли. А вот это все, — окинул он взглядом расхристанную комнату, — надо срочно прекратить!
— В самом деле, — поддакнул я, — не ровен час, сын узнает!
— Господа, умоляю, не говорите Антону! — Урманов вцепился в нас обоих. — Стыдно-то как…
— Вот и прекращайте!
Недвижно лежавшая до сих пор на тахте баба вдруг открыла глаза и резко села. Простыня, прикрывавшая ее, упала на пол, открывая для обозрения внушительные прелести. Мутно оглядев четырех мужиков, замерших то ли в восхищении, то ли в растерянности, кустодиевская красотка криво улыбнулась и просипела:
— Мальчики, только не все сразу!
Ознакомительная версия.
