— Чертова сенная лихорадка!
— Месье Гувье! — улыбнулся Жозеф. — Как всегда, в делах, в заботах?
— Считайте, в командировке. В «Пасс-парту» завелась рубрика «Искусство», и счастливый избранник — я. В галерее на улице Лафит опять выставили какую-то мазню — иду любоваться. У художника ни грамма таланта, зато целый пуд связей. А слышали эту историю? Два месяца назад толпа каких-то кретинов чуть не передралась перед картинами из коллекции покойного Кайботта,[68] которые наконец-то выставили во временном хранилище Люксембургского музея! Как сказал один мой коллега, «эта экспозиция — окончательный приговор живописи, называемой импрессионистской: все, кто представляет ее здесь, за исключением двоих-троих, — импотенты». Невольно задаешься вопросом, кто будет заселять Францию.
— Я! — гордо заявил Жозеф. — У меня ожидается пополнение в семействе, и у месье Легри тоже.
— Осанна! Старые деревья приносят самые сладкие плоды.
— Но я же молодой, месье Гувье!
— Так пользуйтесь этим, мой мальчик, не отказывайте себе ни в чем и ни от чего не отказывайтесь. Посмотрите на меня: перед вами образчик нонконформизма, который сдал свои позиции, погряз в рутине и изнывает от скуки. А вы, Шерлок Пиньо, небось затеяли расследование на вокзале Сен-Лазар?
— О нет, мне нужно доставить книгу клиенту на проезд Тиволи. Не знаете, как туда добраться?
— Проезд Тиволи… что-то знакомое… Вы блестящий фельетонист, молодой человек, но врунишка из вас никудышный. Где же книжка, которую вы собираетесь доставить? Ни один карман у вас не топорщится. Руку даю на отсечение, что вы направляетесь в дом четыре-бис.
— Нет-нет, уверяю вас…
— Да ладно, уж меня-то вы не проведете. Клюзель на рассвете дал мне задание расспросить персонал Опера о смерти некоего Аженора Фералеса.
— Неужели? И что же в этой смерти особенного?
— А то, что за месяц это уже третий из верных слуг нашей Академии музыки, который спустил рукава.[69] Клюзелю ситуация кажется необычной.
— Я внимательно читаю «Пасс-парту», но не заметил никаких комментариев по этим делам.
— О, с тех пор как у нас тираж пошел вверх, Клюзель осторожничает. Пока не удостоверится в надежности источника, ни за что не станет публиковать гипотезы, чтобы не вызвать потом возмущение читающей публики. Зато я знаю пару издателей, которые не боятся разворошить муравейник… Что ж, юноша, проезд Тиволи — это мне по дороге, я вас провожу.
— Месье Гувье, а может, поделитесь сведениями об обитательнице дома четыре-бис?
— Если бы я что-то знал — с удовольствием поделился бы, но пока мы с вами на равных.
Они расстались на улице Амстердам, условившись встретиться как-нибудь и посидеть за стаканчиком с Виктором. Жозеф, миновав мостовые пролеты, свернул на короткую улочку и заметил торговца почтовыми открытками с картинками — тот разместился под рекламным плакатом, прославляющим морские красоты Туке-Пари-Плаж. Эфросинья собирала открытки, которые ей присылали старые знакомые — зеленщицы и торговки свежими овощами, удалившиеся от дел, — из Барневиля или Суйяка. Такого добра было навалом на вокзалах и лотках уличных торговцев, снабжавших путешественников доказательствами их смелых вылазок, не говоря уж об открытках с юмористическими рисунками и именами из цветочного орнамента. Матушка Жозефа их тщательно систематизировала и помещала в прекрасный альбом на шесть отделений, подаренный ей Кэндзи с памятной надписью: «Чем больше воспоминаний, тем теснее мир».
Жозеф купил набор открыток, посвященных подвигам и героической смерти «рыцаря без страха и упрека». Выдавать их Эфросинье он собирался по одной — в ближайшие несколько недель отважный рыцарь Баярд будет помогать ему умилостивить матушку в нужные моменты.
Стучать в дверь квартиры Фералесов пришлось долго, прежде чем Мария наконец приоткрыла ее, не снимая цепочки. Щеки у вдовы были мокры от слез, лицо распухло, и на нем не читалось ни малейшего желания принимать гостей. Но Жозеф не отступился:
— Здравствуйте, мадам. Соболезную вашей утрате. Я ни за что не побеспокоил бы вас в такой день, если бы не подозрение, что смерть вашего мужа не была естественной.
— Разумеется, не была! Это несчастный случай. Что вам еще от меня нужно? Уходите!
— Мадам, прошу вас…
— Убирайтесь отсюда! Кто вы такой? Журналист? Агент похоронного бюро? Все вы падальщики! Мне уже пришлось отвечать на вопросы полицейских, они тоже совершенно не уважают чужой траур, мерзавцы!
— Я не полицейский. Я был другом вашего мужа, он приглашал меня на день рождения…
— Впервые вас вижу.
— Мы частенько встречались в кафе, покуривали сигары, откровенничали…
Мария отступила от двери и некоторое время стояла неподвижно. На скулах проступили красные пятна. Наконец она спросила срывающимся от сдерживаемого рыдания голосом:
— Ему желали зла, моему Жеже? Что он вам говорил?
— Можно мне войти? — осторожно спросил Жозеф.
Женщина высморкалась, поправила растрепанные волосы.
— Как вас зовут?
— Изидор Гувье. Я работаю в библиотеке Академии музыки.
Мария сняла дверную цепочку и впустила его. Войдя, Жозеф осмотрелся: тесная темная гостиная, фаянсовая печка в углу, дубовый буфет. Швейная машинка соседствует с квадратным столиком, окруженным плетеными стульями. Этажерки, уставленные всякой всячиной, заслоняют стены с обоями цвета мирабели. Над всем царит подвешенная к потолку керосиновая лампа.
Мария Фералес, пухленькая блондинка, не дала себе труда переодеться — осталась в плюшевом пеньюаре цвета фуксии, застегнутом от горла до лодыжек на пуговицы-помпоны.
— Так что же вам сказал Жеже? Присаживайтесь…
— Ему не давала покоя гибель двух музыкантов из оркестра Опера. Он видел, как Жоашен Бланден получил небольшую посылку перед самым началом концерта в Катакомбах.
— В Катакомбах? Что за ерунда! Мой Жеже никогда не бывал в Катакомбах, он терпеть не мог кладбища… а завтра его зароют в землю… — Мария снова разрыдалась.
Жозеф представил на секунду, что его может постигнуть такое же несчастье, и тотчас защемило сердце. Он вместе со стулом подвинулся поближе к вдове.
— Ах, я так перед ним виновата — Жеже ужасно расстроился из-за той гнусной надписи, — с горечью проговорила она.
— Да-да, я знаю, он считал, что это сделал Мельхиор Шалюмо. — Жозеф покраснел — ему стыдно было разыгрывать комедию перед безутешной женщиной.
— Жеже ошибался, мы с Мельхиором дружим… мы очень давно знакомы…
— А где его можно найти?
— Только не донимайте его расспросами, ему и так несладко приходится. В Опера все его шпыняют, никогда не упускают случая унизить. Он живет в чулане под самой крышей дворца Гарнье, над административным этажом. Вчера я его не видела. Но та надпись… Мельхиор тут ни при чем, это я во всем виновата — Жеже не нравилось, что я взяла в ученики малыша Обена Комбре. Обен совсем мальчишка, а Жеже навоображал себе всякого на пустом месте… Ах боже мой, боже! Он умер!
— Успокойтесь, пожалуйста, мадам. Может быть, стакан воды?
— Спасибо, вы очень любезны… Подумать только — перед тем как Жеже упал в люк, я заставила его съесть пряничную свинку с его именем. Считается, что это приносит счастье…
— Свинку купили вы?
— Нет, какие-то приятели, наверное, специально для него заказали — у Жеже была любимая поговорка: «Мы вместе свиней не пасли». А я ему подарила заколку для галстука… Ах, беда за бедой, я приношу людям несчастье, и в день нашей свадьбы тоже… — Слезы заструились по щекам Марии с удвоенной силой.
Жозеф взял ее ледяную руку в ладони.
— Что случилось в день вашей свадьбы?
Мария попыталась заговорить, но получилось у нее не сразу.
— Тони Аркуэ упал с лодки в пруд и утонул. Я подумала тогда, что это страшное предзнаменование.
— Тони Аркуэ?
— Кларнетист.
— Пустые суеверия, вы тут совершенно ни при чем, — заверил Жозеф. — Вы плыли с ним на одной лодке?
— Нет.
— Вот видите — просто совпадение, несчастный случай. А кто с ним плыл?
Мария потерла лоб, пытаясь вспомнить, потом выпрямилась так резко, что стакан с водой полетел на пол. Жозеф бросился подбирать осколки.
— С ним плыл Жоашен Бланден — он тоже мертв! И еще Ольга Вологда — она заболела! — Это открытие так ошеломило Марию, что она забыла о своей скорби. — Еще там были Ламбер Паже, биржевой игрок, он часто давал Аженору советы, куда вложить деньги, и Анисэ Бруссар, владелец скобяной лавки и меломан. Они в опасности?
— Пока не знаю, мадам. У вас есть их адреса?
— Где живет Ламбер Паже, не знаю, а у Анисэ Бруссара лавка на улице Вут… номер дома не помню. Пожалуйста, месье, уходите, я хочу побыть одна… с Аженором…
