Ознакомительная версия.
– Отпустим, отпустим, – продолжил я. – Он теперь раскрыт, а значит, нам не опасен. Пусть идет и дружку своему, Тихому, передаст, чтобы больше в цирк не совался.
– Да как же… – начал Архипов, но я незаметно подмигнул ему.
Пожав плечами, сыщик махнул своим агентам, и те нехотя отпустили Левку. Но Американец и не вздумал уходить.
– Так-то лучше! – дерзко сказал он, одергивая помятую куртку. – А то налетели, руки заломили! Невинного, можно сказать, человека чуть в кутузку не потащили… Я вообще ничего не понял, что вы тут про кого-то говорите. Какой Тихий? Не понимаю. Я сам по себе. Хотел новую жизнь начать. Разве я вру? Все так и есть.
– Иди-иди, – сказал я строго. – Иди, пока не выставили вон. Сам иди.
Американец сплюнул на пол, презрительно посмотрел на меня.
– Забавный ты, дядя, – процедил он. – Где-то я тебя видел. Уж и не помню.
– Все ты помнишь, – ответил я. – Помнишь, как меня у Полковницы «малинкой» угощали. Да Саламонский спас.
Левка пожал плечами. Но я отчетливо увидел – да, он помнит тот случай и сейчас жалеет, что мне удалось уйти от расправы.
Наконец он медленно двинулся в сторону служебного входа. Кучка униформистов расступилась перед Левкой. Я не видел в их глазах никакого осуждения – они не понимали, что произошло, просто видели, как их нового товарища схватили шпики. К полиции у циркачей из низших профессиональных кругов отношение было самое отрицательное. Этот люмпен-пролетариат артистического дна полицию боялся и ненавидел, поскольку частенько бывал задерживаем и бит за воровство и пьяные проделки. Так что Левку они теперь воспринимали если не как героя, то как товарища – точно.
– Проводите господина Шнеерсона до выхода. Убедитесь, что он не остался тут, – приказал Архипов своим агентам. И те двинулись вслед за Левкой под холодными взглядами униформистов.
Я же взял Архипова под руку и повел в другую сторону.
– Объяснитесь, Владимир Алексеевич, – потребовал он от меня.
– Хорошо. Мы с вами сглупили, Захар Борисович. Ну, ладно я – я в таких делах неопытен. А вот вы? Нам бы не хватать Левку, а установить за ним наблюдение, чтобы взять с поличным! Сейчас его брать действительно незачем было – он еще ничего такого не совершал.
Архипов сник.
– Да-а-а… – пробормотал он, – моя ошибка. Что это на меня нашло? Повел себя как самый распоследний городовой-растяпа!
– Думаю, – сказал я, – это все от нервной обстановки. Вы хотели преступление предотвратить. И я вас понимаю – я и сам, как вы видели, дошел до всей нелепости наших действий только задним числом.
Архипов с досадой ударил ладонью об ладонь.
– Вот черт!
Но потом он повеселел.
– С другой стороны, мы действительно предотвратили преступление! Шнеерсон изгнан, и потому опасность миновала. Потом я, конечно, займусь вплотную и им, и Тихим. Долго они у меня на свободе ходить не будут. Грехов за ними, я чую, много – просто у полиции руки не доходили. Это да! Но сюда, в цирк, они уже не проберутся. Представление завтра. Не успеют. Да и побоятся, что их снова раскроют. Надо радоваться, Владимир Алексеевич, даже такому «промаху».
Я покачал головой.
– Боюсь, Захар Борисович, ничего мы не предотвратили.
– Но почему?
– Видите ли, этот самый, как вы его называете, Шнеерсон, по моим сведениям, не простой исполнитель преступлений, а их автор. Разработчик. Думаю, он проник в цирк вовсе не для того, чтобы своими руками перерезать трос или подлить яд. Он скорее всего осматривал цирк и планировал новое убийство.
– Но кто же тогда должен будет его исполнять? – с недоумением спросил сыщик. – Ведь Шматко здесь тоже больше нет?
– Я уверен, что у Левки в цирке есть и другой человек…
– Па-а-аберегись! – зычно проорали сзади. Мы отпрянули к стене – мимо два униформиста прокатили большую зеленую с красными треугольниками тумбу для аттракциона со львами. Архипов остро взглянул на меня.
– Знаете, Владимир Алексеевич, интуиция мне подсказывает, что вы уже определили убийцу. Не так ли?
– Думаю, да, – согласился я.
Захар Борисович поджал губы – совсем как буфетчик Рыжиков.
– Тогда, может быть, вы назовете мне его имя?
Я отвел взгляд.
– Видите ли, – сказал я чуть погодя, – за все это время мне дважды или трижды казалось, что я понял, кто убийца. И всякий раз я ошибался. Хотя сейчас я почти уверен в правильности своей догадки, остается возможность попасть впросак снова.
– Все равно, – настаивал сыщик, – скажите мне имя, и мы вместе прощупаем этого мерзавца.
– Поймите, Захар Борисович, – ответил я твердо, – вы ставите меня в очень неловкое положение. Это все – лишь предположения. Улики косвенны и не могут служить прямым доказательством виновности этого человека. Вы… Мы с вами только что без какого-либо повода схватили Левку. Да, мы понимаем, что он скорее всего замешан в этом деле. Но мы не поймали его с поличным и потому обвинить в организации «смертельных номеров» не смогли бы. Так?
Архипов пожал плечами.
– В этом – нет. Нашли что-нибудь другое.
Я махнул рукой.
– Вот этого я и боюсь. Я могу сказать вам имя. Вы, без сомнений, постарались бы арестовать этого человека. Но доказать его участие в убийствах… Хотя, конечно, под пыткой…
– Владимир Алексеевич! – жалобно воскликнул сыщик. – Окститесь! Какие пытки?! Вы нас путаете с Преображенским приказом Петра Великого! Какие пытки? Зачем? При нынешнем уровне криминалистики! При нынешнем уровне журналистики! Да захоти я кого растянуть на дыбе – меня самого мигом распнут в завтрашнем «Листке». Ваши же коллеги и распнут!
– Да, – смущенно согласился я, – распнем. Извините, про пытку это я сдуру сказал.
– Это ведь не Дуров, нет? – спросил Архипов.
– Захар Борисович!
– Или все-таки Лина?
– Захар Борисович!!!
– А что «Захар Борисович»? – возмутился Архипов. – Вы понимаете, в какое положение вы ставите меня? Если вы правы, и Шнеерсон не убийца, а организатор преступления… если в цирке до сих пор находится его сообщник, я просто обязан предпринять любые – я подчеркиваю – любые действия, чтобы предотвратить трагедию, которая может случиться завтра. Да, я схвачу этого человека, если вы назовете его имя. Нет – я не буду его пытать. Но уверяю вас, кроме пытки, есть и другие методы, чтобы довольно быстро понять – того ли мы схватили.
– А если я скажу вам, что убийства завтра не будет?
– Почему? – спросил Архипов.
– Потому что я предотвращу его. Я поймаю убийцу за руку. Это и будет точным доказательством его вины.
– А если вы снова ошиблись? – парировал Архипов. – Если вы будете следить за одним человеком, а убийцей окажется другой – вне поля вашего зрения? Вы, Владимир Алексеевич, готовы взять на себя вину за то, что из-за вашего упрямства погибнет еще один артист?
– Я уверен!
– Вы же сами говорили, Владимир Алексеевич, что и в прошлые разы были уверены. Ан, ошиблись!
– На этот раз готов поспорить!
Архипов медленно покачал головой.
– О чем вы говорите, господин Гиляровский? Поймите, я исполняю свой служебный долг, пытаюсь спасти людей. Пытаюсь так, как могу. Вы сами видите – эти люди мне не доверяют и не хотят со мной делиться даже крохами информации. Только поэтому я и раскрыл перед вами все свои карты, надеясь хоть так подобраться поближе к преступнику. А вы? Вы играете со своей тайной, как мальчик с волчком – то раскрутите, то прихлопнете. Это не игра, Владимир Алексеевич.
Мы уже прошли центральный манеж и снова очутились в холле. За буфетной стойкой справа вдалеке Рыжиков все так же протирал что-то белоснежным полотенцем. А слева гардеробщик все так же читал свою газету. Архипов стал говорить тише, но не менее горячо.
– Это не игра, поймите!
– Именно что не игра, – разозлился, наконец, я. – Речь идет об обвинении живого человека. Арестуй вы его даже ненадолго, даже ошибочно – пойдут слухи. Цирк – это замкнутый мир с очень жестокими законами. Вы можете сломать всю карьеру и жизнь совершенно невинному. Шутка ли – кто возьмет артиста, которого арестовали по делу об убийстве его цирковых коллег! Я все понимаю! Все! И всю меру опасности ошибки своей понимаю! Но поймите и вы меня! Я не могу! Перед совестью моей не могу! Впрочем, я уверен – завтра никто не погибнет, а убийца будет схвачен. Иначе – застрелюсь! Ей-богу застрелюсь! Не выходя из цирка!
– Бросьте! – устало сказал Архипов. – Бросьте! Не шутите с этим.
– Я и не шучу.
Он посмотрел на меня с легким презрением, которое, впрочем, скоро сменилось сомнением в глазах.
– Да ладно вам!
– Даю слово. Это чтобы вы понимали, насколько я серьезно отношусь ко всему, что вы мне говорили только что.
Архипов сплюнул и, не подавая мне руки на прощание, пошел к гардеробу. Получив свое пальто, он зашагал к дверям. Но возле них остановился и повернулся ко мне. Сыщик был далеко, и потому ему пришлось кричать, чтобы я услышал.
Ознакомительная версия.
