– Врешь! – сплюнул под ноги Савелий.
– Истинный крест, не вру! – Ерошка осенил себя троекратно знамением и поклон в сторону церкви положил. – Его и попрошу перевести, если Мари меня не поймет!
– Как же! Будет он тебе толмачом работать! – усомнился конюх и решил высказать сокровенное: – Лучше к Глашке моей сватайся – и по-русски понимает, и тесть гляди какой!
– К Глашке? – Ерошка смерил "тестя" уничижительным взглядом.
– К Глашке! А я подсоблю, словечко замолвлю.
– Так она же брюхата, от Альбертыча вашего!
– А что с того? Не боись, и тебе деток народит!
Ерошка в изумлении открыл рот. "Добрый знак, – решил Савелий, – щас мы тебя приболтаем!"
– Коли хошь знать, я Лукерью тоже с брюхом взял. Глашка – на самом деле княжеская дочь! Тсс, секрет большой. Подумай тока, с кем породнишься!
– Нашел секрет! Не могла такая дылда от тебя, плюгавого, родиться!
Савелий замахнулся, но не ударил.
– И что мне толку с такого родства? – спросил Ерошка. – Князя твоего послезавтра закопают!
Прав, сукин сын! Потому и проблема! Пока князь был жив, за Глашку Савелий не волновался. Хоть и не признавал Северский девочку дочкой, но привечал. Встретит на дворе – по голове погладит или конфекту даст. И с брюхом бы помог – холопа какого-никакого сосватал бы.
– Твоя Мари один хрен за тебя не пойдет. Зачем ей крепостной становиться? – ввернул Савелий. – А тут тебе и жена хорошая, и тесть начальник! Когда меня на покой отправят – за тебя словцо замолвлю, чтоб на мое место взяли. Теперича по гроб жизни мне тут все обязаны! Думай!
– А может, барыня мне вольную даст? И мы с Мари во Францию уедем!
– Размечтался! Ничаво твоя барыня никому уже не даст. Гаплык ей!
– Что?
– Тсс! – Ах, дурак старый! Сболтнул лишнего! Савелий перешел на шепот: – Секрет это! Страшный! Сболтнешь – и тебе гаплык! Понял?
Старший конюх неожиданно вытащил из-за голенища нож и, схватив крепко Ерошку, приставил к горлу.
– Понял, спрашиваю?
– Понял. – Бедному Ерошке ничего больше не оставалось.
– Хорошо, что понятливый! – похвалил Савелий и, не отпуская паренька, задал следующий вопрос: – Когда сватов зашлешь?
– К кому?
– Ваньку не валяй! К Глашке!
– Так траур! – попытался улизнуть от ответа Ерошка.
– Будешь валять, по тебе траур будет, – злобно прошипел Савелий. – На воскресенье сватов готовь, чтоб до поста свадьбу сыграть. Не ровен час родит Глашка! Понял?
– Понял… – Попал Ерошка в переделку, ох попал!
Савелий отпустил напуганного юнца. Все! Дело сделано. Теперь главное, чтоб не проболтался!
– Тут останешься, – поразмыслив, решил Савелий. – Игнатьевича твоего сам отвезу. Скажем, что ты свинкой заболел.
– Так болел уже, – зачем-то сказал Ерошка.
Савелий посмотрел на парня. Ох, красив! Глашка довольна будет! И глуп – это тоже хорошо!
– Ничаво, болеть – не работать!
– Как вы думаете, это княгиня мужа отравила? – Павла Игнатьевича Киросиров знал давно и в ответе не сомневался.
– Елизавета Петровна? Отравила? – Управляющий аж привстал. – Неудачно шутите, Павсикакий Павсикакиевич. Она даже холопов пороть не велит, а человека загубить и подавно неспособна.
– Не моя шутка, доктор из столицы так считает. – Киросиров указал на Тоннера.
Павел Игнатьевич успокоенно сел:
– В столице нашу Елизавету Петровну пока не знают. Уникальная женщина! Столько сил у нее, идей! Захудалое поместье за два года подняла! Чуть свет на ногах, а ложится за полночь. Винокурню отгрохала, сейчас мельницу достраиваем, думает про маслобойню и сыроварню! И сделает.
– А почему за Северского замуж вышла? – спросил Терлецкий.
– Встретились, полюбили друг друга. Опять же поместье у него большое, крепкое. Анна Михайловна людей в узде держала, за всем следила. Распустились тут при Петушкове, да ничего, поправим. Лично мне Северский, царство ему небесное, никогда не нравился. Пустой человек, кроме как стрелять и в карты имения проигрывать, ничего не умел. Но я свое мнение при себе держал. Как обручились они – расстроился, а потом мысль пришла. Елизавете Петровне-то сильный мужчина и ни к чему. Могут не ужиться! Когда два характера в доме, один уступить должен. А Елизавета Петровна, хоть на вид ласкова, железная внутри! Опять же третий раз замуж вышла – опыт имеет. Знает, чего хочет!
– А предыдущие мужья своей смертью умерли? – Федор Максимович ходил по столовой кругами.
– Знаком не был.
– Своей, – подал голос Пантелей. – Господин Камбреме раком страдал. Умирал тяжело, долго. Елизавета постепенно все дела торговые стала вести и за ним самоотверженно ходила.
– Давно ее знаете? – спросил Терлецкий.
– Пятнадцатый год. Камбреме поставщик мой, один из первых.
– Камбреме? – переспросил Тоннер. – Знаю такое шато. Хорошее, не из дешевых.
Угаров, переводивший Роосу, запнулся и вопросительно взглянул на Тоннера. Шато – по-французски замок. Тоннер пояснил:
– Слово "шато" в названии вина означает виноградник, принадлежащий конкретному владельцу.
– Шато – это полдела, – продолжал Пантелей. – У Камбреме и испанские вина можно было купить, и португальские, и итальянские. И товар всегда лучшего качества. Ему выгодно, и мне хорошо. Лавочники любят, когда у купца выбор большой.
– После смерти Камбреме шато к Елизавете перешло? – уточнил Федор Максимович.
– Ей и сынишке.
– Дети имеются? – удивился Терлецкий.
– Была еще девочка, но в младенчестве померла. А Шарль большой, моему Архипу четырнадцать, стало быть, ему тринадцать.
– А где сейчас мальчишка?
– В Англии, – начал рассказывать Пантелей. – Как семь годков исполнилось, так и отправила.
– Зачем? – спросил Тоннер.
– Сказала, обучение там самое хорошее, и манеры прививают. Меня подбивала тоже Архипку отдать, да жена покойница как раскричится: "Не отпущу от себя". Какой-то колледж дорогой, позабыл, как называется.
– Итон? – предположил Тоннер.
– Он самый, – обрадовался Пантелей.
– Французского мальчика английскому языку обучали? – Тоннер, зная нелюбовь галлов к британцам, удивился.
– С детства! Элизабет и сама английским владеет.
"Точно, – хлопнул себя по коленке Тоннер. – Английский у нее акцент! И по-русски, и по-французски с ним говорит! И имя Элизабет не французское".
– Она англичанка? – спросил Тоннер.
– Нет, вроде француженка, – сказал Пантелей. – Хотя не знаю, родителей не видел.
– А вы, Павел Игнатьевич, не знаете?
– Елизавета Петровна никогда о себе не рассказывала, – ответил управляющий.
– А со вторым ее мужем, Пантелей Акимович, вы знакомы? – вернулся к допросу купца Терлецкий.
– С Бергом? Да. Хороший был мужчина. Весельчак, балагур!
– Неужели тоже вином торговал? – Генерал напрягся. Куда катимся! Вся страна торгует. И князья, и сенаторы. Вот и военные подтянулись!
– Нет. В дела не лез: цветы в саду выращивал да с пасынком возился. Павел Игнатьевич прав: Лизе мужья-диктаторы ни к чему. Она женщина серьезная, деловая. А полковник красавицу нашу любил, и взаимно. Такое горе было, когда умер два года назад – язва открылась.
– Камбреме тоже тюфяком был? – спросил Терлецкий.
– Нет! Лиза девчонкой за него вышла и уважала сильно, а то не знаю, как ужились бы. Хваток, решителен, в делах дока. Миллионщиком помер, а начинал почти с нуля, прям как я!
– Кстати, а где вы денег на собственное дело нашли? – заинтересовался Терлецкий. – Говорят, в молодости камердинером служили?
– Да, у Александра Васильевича Северского. Золотой был человек! Не чета брату! Я с малолетства ему прислуживал, а он мне вольную дал. Жаль, покойнице моей бумаги выправить не успел. Выкупать пришлось у Анны Михайловны.
– И все-таки, откуда капиталец-то? – повторил вопрос Федор Максимович.
– Я, господин хороший, в двенадцатом году в ополчение пошел, потом меня в регулярную армию взяли. Дрался не щадя живота. В тринадцатом произведен был за храбрость в офицеры и пожалован личным дворянством.
– Это, брат, серьезно. Такое лишь за подвиги давали, – восхитился генерал.
– После ранения по интендантской части служил…
– Понятно, откуда деньги. – Еще секунду назад симпатичный, Пантелей стал генералу неприятен.
– В Париже закупками занимался, со всеми поставщиками познакомился, вкусы господ узнал. Какое вино нравится, а какое нет, какое слишком дорогое, а какое не хранится совсем.
– Поставщики по-русски понимали? – спросил Терлецкий.
– А я французский знаю. Когда покойного барина учили, я со слуха овладел. Потом Александр Васильевич с грамотой помог.
– А ну скажи что-нибудь! – попросил Федор Максимович.
– Что сказать?
– Большой оборот имеешь? – спросил Терлецкий.
– Большой. Кораблями вожу. Поначалу тяжело было – откуп на ввоз вин получить желающих много, боевые товарищи мне подсобили. Вина только качественные поставляю, с местными не бодяжу. И хранить умею, а то наука сложная! А если, не дай бог, что-то испортилось, в продажу никогда не пущу, лучше в спирт перегоню. Качеством авторитет и завоевал.
