Я вздохнул и поднялся. Домечтаю потом. Что делать — работа… А историю о кладе Панафидина я расскажу вам в следующий раз — надеюсь, мы с вами еще увидимся…
…Ты узнаешь беду воотчую…
Не проси у судьбы одиночества.
Пусть уж лучше висок прострелянный,
Чем седое спокойствие времени…
А. Вепрь
Беликова закрыла томик стихов Цветаевой и осторожно спустила ноги с дивана на пол. Развалившиеся на ковре собаки сразу подняли головы и навострили уши.
— Да, именно так, — со вздохом пояснила им Екатерина Юрьевна, — по частям, с остановочками и передышками. А вы как думали? Это я лет десять назад единым махом соскакивала, а теперь главное — не развалиться… Впрочем, десять лет назад я уже не соскакивала… Но слезала с дивана довольно бодро. Ну, вам-то все равно: болею я или не болею. Вам хочется в туалет. Эгоисты!
Собаки внимательно слушали, глядя на нее умными, преданными глазами. Боярыня Морозова (Беликова подобрала ее во время жутких холодов зимы 2002 года) и Перестройка (прозванная так за прожорливость, хитрость и неистребимую привычку гадить по углам) были обычными дворняжками, подобранными Екатериной Юрьевной из жалости — покормить и обогреть денек-другой — и оставшимися жить вместе с ней. Где-то на улице еще пропадал вечно ободранный в боях за территорию и гарем кот Вальмонт, но за него Беликова не беспокоилась: такие не пропадают.
Бабье лето в этом году выдалось на редкость солнечным, ярким, умиротворенным. Беликова вообще из всех времен года более всего любила осень. Нет, разумеется, не ту осень, которая угнетает своими бесконечными дождями и пронизывающим ветром, а вот такие сентябрьские деньки, насыщенные теплом, красками и запахом кленовых листьев…
— «Беглых солдат и неверных жен», — рассказывала она внимательно слушающим ее собакам, — в восемнадцатом году ведь написано, а как на наши дни похоже, правда? Все повторяется… Значит, и хорошее повторится.
Они неторопливо шли по старинному скверику. Беликова жила на первом этаже старого, еще дореволюционной постройки дома. Место было замечательное: тихое, с талантливой архитектурой, наполненное тем мистическим, но явственно ощутимым духом, который называют «петербургским». Когда какие-то коммерсанты предлагали купить у нее эту квартиру или обменять на большую по площади в новостройках, Беликова с негодованием отказалась. Коммерсанты обиженно удалились, но три дня спустя в ее квартиру заявились трое атлетически сложенных «отморозка». Они «гнули пальцы» и «ботали по фене» до тех пор, пока не приехал вызванный Беликовым Максим Григорьев во главе всего отдела. Перед широкоплечим, исполненным холодной ярости подполковником со светло-голубыми глазами «арийского убийцы» бритоголовые «гнули пальцы» уже совсем в другую сторону и объяснялись на изысканном языке Пушкина и Гумилева. Больше ее не беспокоили…
— Только в нашей стране все повторяется слишком часто, — продолжала объяснять свой взгляд на историю России Беликова своим благодарным слушателям, — а на пользу почему-то не идет. Короткая у нас память. Каждый раз историю заново переписывали. Мне уже кажется, что с семнадцатого года наша история напоминает штрихкод: что не зачеркнуто, то — пробел… Наверное, это потому, что в России очень любят начинать новое дело и столь же не любят его продолжать и тем более заканчивать…
Привычным маршрутом она дошла до газетного киоска, поздоровалась со знакомой продавщицей.
— Вам сегодня «побульваристее» или позанимательней? — спросила продавщица, уже знавшая вкусы Беликовой. — В «Аргументах» занимательная статья о жизни Фрейда, а в «Комсомолке» опять о маньяке.
— Фрейда я не люблю больше, — вынесла свой вердикт после секундного размышления Беликова, — не терплю мужчин, которые все сводят к одному… Нет, давайте про маньяка. Хоть сексуальный?
— Непонятно, — пожала плечами продавщица, — с одной стороны, убивает только женщин, с другой — без сексуального надругательства.
— Милая моя, — вздохнула Беликова, — это и есть самое злостное сексуальное надругательство над женщиной.
— Убить?
— Не домогаться — пояснила Беликова, — неправильный маньяк какой-то… Нет, про него тоже не надо.
— Но это очень громкое дело, — попыталась заинтересовать ее продавщица, — милиция призналась, что ловит его уже полгода, только по каким-то причинам раньше не всю информацию в прессу пускали. На его счету уже семь трупов. Убивает только проституток и писательниц.
— Проституток-то за что? — удивилась Беликова. — Журналисты ничего не путают? Это не два разных человека?
— Говорят, почерк схожий, — пояснила продавщица, — четырех проституток успел убить и трех писательниц. Третья известная оказалась, вот шум и поднялся… Жуть что за время! На улицу выйти страшно!
— Да, маньяки уже не те, — охотно согласилась Беликова, — приличного маньяка теперь не чаще приличного человека встретишь… Ладно, давайте «Комсомолку».
Зажав газету под мышкой, не торопясь вернулась в квартиру, но прочитать статью не успела — зазвонил телефон.
— Екатерина Юрьевна, я знаю, что вы болеете, — извинился в трубке голос Григорьева, — но ситуация… нестандартная.
— Если появился проститут, специализирующийся на толстых, пожилых женщинах, и требуется подставное лицо, то я согласна, — самоотверженно заявила Беликова.
— Нет, — рассмеялся Григорьев, — кем-кем, а вами я рисковать не могу.
— Какой же это риск, голубчик? — удивилась Беликова. — А если и риск, то что не сделаешь ради любимого начальника?.. Ладно, Максим, не буду вас отвлекать, понимаю, что что-то серьезное. Говорите.
— Пришла девица, — сказал Григорьев, — вы ее пару-тройку раз задерживали… Кристина Алябьева — не помните такую?
— Какие же пару-тройку раз? С пару дюжин задержаний набежит… И что она хочет?
— Говорит, что есть очень ценная информация, но расскажет она ее только вам. Уговаривал я ее, уговаривал — ни в какую.
— Видно, не так уговаривал.
— Вы же знаете, я не ловелас, — отшутился Григорьев, — душу женщины больше по романам постигаю. Но писатели — эгоисты: о том, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, сообщили, а вот через что лежит путь к сердцу женщины?
— Путь к сердцу женщины лежать не должен, — просветила его Беликова, — но интуиция-то у тебя осталась? Как думаешь: пустышку эта Алябьева принесла или нечто, ради чего все же стоит собрать свои старые кости с дивана?
— Если бы я чувствовал пустышку, я бы вас не беспокоил, — серьезно сказал Григорьев, — кажется мне, что дело серьезное.
— Машину пришлете? — вздохнула Беликова.
— Уже, — сказал начальник, — она должна сейчас к вам подъезжать.
В тот же миг раздался звонок в дверь.
— Что ж, — покорилась судьбе Беликова, — выезжаю, ждите.
Как человек Алябьева ей никогда не нравилась: смазливая девица, но вся какая-то вертлявая, скользкая. К некоторым из своих подопечных Беликова испытывала жалость, к некоторым — презрение. К таким, как Алябьева, у нее были сложные чувства. Было заметно, что в финансовом плане работа девицу устраивает, в физическом — не тяготит и заниматься чем-то другим она не собирается категорически. На контакт с Беликовой она шла легко, сутенеров и притоновладельцев сдавала без лишнего нажима, но все же было в ней что-то… Подловатое, что ли? Непозволительно брезгливая для своей работы, Екатерина Юрьевна таких агентов сторонилась — не было глубинного, личного контакта. Она подозревала, что Алябьева чувствует эту ее внутреннюю неприязнь, потому и удивилась ее приходу. Впрочем, удивления своего не выдала и поздоровалась как можно приветливее.
— Дело у меня к вам важное, — с таинственным видом сообщила Алябьева, когда они остались вдвоем, — пусть ваши коллеги не обижаются, но такое я могла только вам сказать. Чуть что не так — и порешат меня. Как пить дать порешат! А в вас я с первого раза нормального человека увидела.
— Не люблю лести, но вы на первом месте, — усмехнулась Беликова, — так что же такого, жутко страшного, ты мне хочешь поведать? Никак, маньяка этого знаменитого отыскала? Которого по всему городу ловят?
— А вы откуда знаете? — опешила девушка.
— Так, — теперь пришла пора удивляться Беликовой, — давай-ка с самого начала и поподробней.
— Я полгода назад познакомилась с парнем, — начала свой рассказ Алябьева, — сам ко мне на улице подошел. Поначалу он мне очень понравился. Обходительный такой, остроумный, сильный… Разумеется, я не стала ему говорить, чем на жизнь промышляю… Ну, туда-сюда, стали встречаться. Зовут его Кирилл, фамилия — Бортко. Отчество не знаю — не спрашивала. Не намного он меня старше, чтоб по отчеству величать. Поначалу все хорошо было: встречались, гуляли, он меня даже по ресторанам возил — деньги у него время от времени весьма приличные появляются… А потом стала я замечать, что с парнем что-то не то…
