— Извините, господин мэр, мне кажется, если поискать пыжи от ружья… если найти пыжи, это поможет засвидетельствовать невиновность господина Бернара. Он ведь делает их обычно не из бумаги, а вырубает пробойником из войлока.
Это заявление Матьё, в последние четверть часа забытого всеми, было встречено одобрительным шепотом.
— Жандармы, — приказал мэр, — вы слышали? Один из вас отправится на место убийства и постарается разыскать пыжи.
— Утром, на рассвете, мы туда сходим, — ответил один из жандармов.
Бернар пристально посмотрел на Матьё и встретился с его угрожающим взглядом. Его передернуло, словно от сверкнувших во мраке глаз змеи, и он с отвращением отвернулся.
Под горящим взглядом Бернара Матьё, возможно, и умолк бы, но, так как молодой лесник отвернулся, он, осмелев, продолжал:
— Вдобавок имеется еще одно, гораздо более убедительное доказательство невиновности господина Бернара.
— Какое? — осведомился мэр.
— Сегодня утром, — сказал Матьё, — я был здесь, когда господин Бернар заряжал свое ружье, чтобы идти охотиться на кабана… А чтобы отличить свои пули от других, он пометил их крестом.
— Что? — переспросил мэр. — Он пометил крестом каждую?
— Да, я в этом уверен, — подтвердил Матьё. — Я сам давал ему ножик, чтобы он поставил крест на пулях… Ведь так было дело, господин Бернар?
И под этой внешне вполне благожелательной речью Бернар так явственно ощутил безжалостный укус гадюки, что даже не стал ему отвечать.
Мэр подождал ответа Бернара и, видя, что тот молчит, спросил:
— Обвиняемый! Отвечайте, соответствуют действительности приведенные факты или нет?
— Да, сударь, — сказал Бернар, — все верно.
— Вот-вот, — снова подал голос Матьё, — вы понимаете, господин мэр, если бы можно было найти пулю и на ней не оказалось бы пометки крестом, я бы тогда сказал, что это стрелял не господин Бернар. Ну а если, напротив, будет крест на пуле, а пыжи — из войлока, ну уж тогда я просто не знаю, что и сказать…
Один из жандармов приложил руку к шапке:
— Извините, господин мэр…
— В чем дело, жандарм?
— В том, что этот парень говорит правду.
И жандарм указал на Матьё.
— Откуда вам это известно, жандарм? — спросил мэр.
— Да пока он говорил, я изучил левый ствол ружья. Пуля в нем помечена крестом, пыжи сделаны из войлока. Взгляните сами.
Мэр повернулся к Матьё.
— Друг мой, — сказал он, — все, что вы сейчас рассказали с добрым намерением помочь Бернару, к несчастью, уличает его в преступлении, ибо вот перед нами его ружье и из него был произведен роковой выстрел.
— А это ничего не значит, господин мэр, — возразил Матьё. — Господин Бернар мог разрядить свое ружье и где-нибудь еще, в другом месте. А вот если найдут пулю и пыжи на месте убийства, тогда будет плохо, очень плохо!
Мэр повернулся к обвиняемому.
— Итак, — осведомился он, — вам нечего больше добавить в свою защиту?
— Нечего, — ответил Бернар, — кроме разве того, что вопреки всей очевидности я невиновен.
— Я-то надеялся, что присутствие ваших родителей и невесты, — проговорил мэр торжественно, — присутствие этого достойного священнослужителя, — он указал на аббата Грегуара, — все же заставит вас сказать правду! Вот для чего я приводил вас сюда, но я ошибся.
— Я могу, господин мэр, сказать лишь то, что произошло на самом деле: я был грешен в дурной мысли, но я не виновен в дурном поступке!
— Вы твердо это решили?
— Что решил? — спросил Бернар.
— Вы не хотите признаваться?
— Я бы не стал никогда лгать в свою пользу, сударь, тем более не стану лгать себе во вред.
— В таком случае, жандармы, уведите его! — приказал мэр.
Жандармы подтолкнули Бернара:
— Ну, пошли!
Но мамаша Ватрен загородила дверь:
— Что вы делаете, господин мэр?! Вы его уводите?
— Естественно, я его увожу, — ответил мэр.
— Но куда же?
— В тюрьму, черт возьми!
— В тюрьму! Но разве вы не слышали, что он сказал вам? Он не виновен! И его отец сказал, что он не виновен.
— Да, да, — воскликнула Катрин, — и я говорю, что он не виновен!
— Дело в том, что, пока не найдут меченую крестом пулю и пыжи из войлока… — бормотал Матьё.
— Дорогая моя госпожа Ватрен, милая моя мадемуазель Катрин, — обратился к женщинам мэр. — Так положено по закону. Я официальное лицо. Совершено преступление. И даже не принимая во внимание, насколько оно затрагивает лично меня — ведь оно совершено против близкого мне молодого человека, помещенного ко мне его почтенными родителями, молодого человека, который мне дорог и которого я обязан был оберегать, — итак, не принимая этого во внимание, Шолле, равно как и ваш сын, — по закону посторонние мне люди. Нужно, чтобы правосудие совершилось. Дело чрезвычайно серьезное — речь идет о смерти человека! Жандармы, пошли!
Жандармы снова подтолкнули Бернара к двери.
— Прощай, отец, прощай, мать! — сказал юноша.
И он сделал несколько шагов, провожаемый горящим взглядом Матьё: этот взгляд словно тоже подталкивал его к выходу.
Но тогда в свою очередь Катрин встала на его пути.
— А мне, Бернар? Ты мне ничего не скажешь?! — спросила она.
— Катрин, — ответил юноша сдавленным голосом, — только когда я буду умирать, умирать невинным, я, может быть, и прощу тебя, но сейчас у меня просто на это нет сил!
— Неблагодарный! — воскликнула Катрин, отворачиваясь. — Я считаю его невиновным, а он полагает, что я в чем-то виновата!
— Бернар, Бернар! — вскричала мамаша Ватрен. — Прежде чем ты покинешь нас, сделай милость, скажи своей матери, что ты не держишь на нее зла!
— Матушка, — сказал Бернар со смирением, исполненным печали и величия, — если мне суждено умереть, я умру, благодаря Господа, давшего мне таких добрых и любящих родителей.
И, обернувшись к жандармам, он сказал:
— Идемте, господа! Я готов.
И среди сдавленных криков, слез, рыданий, сделав рукой прощальный жест, он направился к двери.
Но на пороге ему преградил путь задохнувшийся от бега Франсуа: парень был без галстука, весь мокрый от пота; в руках он сжимал куртку.
Вбежав в дом, молодой человек сделал знак присутствующим оставаться на месте; все поняли, что Франсуа принес важные новости.
За исключением Бернара, все сделали шаг назад.
Матьё мешал отступить камин, у которого он пристроился, хотя, казалось, ему было трудно держаться на ногах и он не мог прийти в себя.
— Уф! — произнес Франсуа, бросив, вернее, уронив куртку на пол и прислонившись с измученным видом к дверному косяку.
— Что такое еще? — спросил мэр. — Этак мы, видно, сегодня не закончим. Жандармы, да ведите же его в Виллер-Котре!
Но аббат Грегуар понял, что забрезжило спасение. Он выступил вперед и сказал:
— Господин мэр, этот молодой человек хочет нам сообщить нечто очень важное. Выслушайте его. Франсуа, ты принес нам важные новости, не так ли?
— Спасибо, не беспокойтесь, — сказал Франсуа мамаше Теллье и Катрин, подбежавшим, чтобы помочь ему; аббат, мамаша Ватрен и Гийом смотрели на него, как потерпевшие в океане кораблекрушение смотрят с маленького плота на плывущее с горизонта спасительное судно.
Потом, обращаясь к мэру и жандармам, молодой лесник спросил:
— А куда это вы все собрались?
— Франсуа, Франсуа, — зарыдала мамаша Ватрен, — они уводят моего сына, моего бедного Бернара в тюрьму!
— О! — произнес Франсуа, — успокойтесь. Он еще пока не в тюрьме: ведь отсюда до Виллер-Котре не меньше полутора льё. Не говоря уже о том, что папаша Сильвестр спит сейчас сном праведника и ему нелегко будет проснуться в такой час, чтобы отпереть тюрьму!
— А! — с облегчением произнес Гийом, поняв, что Франсуа больше не тревожится за Бернара, раз заговорил таким тоном.
И Гийом принялся набивать свою трубку, о которой совсем забыл в последние полчаса.
Что касается Матьё, не привлекавшего к себе внимания, он незаметно проскользнул от камина к окну и уселся на подоконник.
— Что это, в самом деле! — рассвирепел мэр. — Мы должны слушаться господина Франсуа?! Жандармы, не задерживайтесь, отправляйтесь!
— Извините, господин мэр, — сказал Франсуа, — но я должен возразить против этого.
— Против чего?
— Против того приказа, что вы только что отдали.
— Да неужели ты что-то сообщишь, из-за чего им стоит задерживаться?
— Да, господин мэр, и вы сами в этом убедитесь. Предупреждаю только, что слушать придется довольно долго.
— Как?! Еще и долго слушать! Так приходи завтра, тогда и поговорим.
— О нет, господин мэр! — настаивал Франсуа. — Вы совершите огромную ошибку, если не выслушаете меня именно сегодня.
