…Лишь после окончания зимней сессии Синода его члены во главе с первенствующим петербургским митрополитом Антонием (Вадковским) отправились в Зимний попрощаться с императором и дать ему свое благословение на дальнейшие труды.
Царь был в хорошем деловом настроении. Он спросил, каковы сейчас представления Церкви относительно восстановления Патриаршества. И снова синодалы, как в прошлый раз, в один голос воодушевленно заговорили, что этого славного события, как великого праздника, по-прежнему с нетерпением и радостью ждет все священство и весь Православный мир.
– Со дня нашей последней встречи, – начал Николай, – прошло достаточно времени. У меня была возможность изучить некоторые исторические документы по теме. Разумеется, я далек от мысли тягаться ученостью с присутствующими здесь богословами, авторитетными и известными в России и в мире. Это выглядело бы смешно и нелепо. Я только хотел бы прояснить свою позицию в отношении некоторых проблем. И прошу, елико возможно, отнестись к моим словам критически. Если я в чем-либо ошибаюсь, прошу великодушно указать на эту ошибку, потому что дело не в личных амбициях монарха, а в поиске истины, от которой может зависеть судьба Святой Руси.
– Итак, святые отцы, – продолжил Николай, – речь пойдет об очень серьезных вещах. Я пришел к выводу, что самым удачным духовно-государственное устройство России было лишь в начале царствования нашей династии. Тогда самим Господом нашим был России дан пример, какими должны быть отношения главы церкви и главы государства: на царство был избран Великий Государь Михаил Федорович, а в Патриархи – его отец Владыка Филарет. В том Соборном определении было особо отмечено, что преосвященный Филарет избирается Патриархом потому… потому что… – тут царь взял со стола листочек бумаги и прочитал: – «… не токмо как мужа во учениих Божественных Апостол и Отец зело изящна, и в чистоте жития и благих нрав известна; наипаче же избирается яко по плоти той царев отец, и сего ради да будет царствию помогатель и строитель, сирым заступник и обидимым предстатель…». Святая Русь начала возрождаться и сбросила с себя иноземное польско-литовское и татаро-турецкое иго, преодолела Смутное время именно в тот век, когда отец и сын… – царь еще раз повторил со значением, и голос его дрогнул, – отец и сын вместе стали во главе единой Православной державы! Патриарха, как и Царя именовали Великим Государем, и между Церковью и Государством установились истинно родственные отношения – не только духовные, но и кровные, – Николай замолчал, пытливо оглядывая иерархов.
Все они слушали, затаив дыхание. Только митрополит Флавиан Городецкий шумно вздыхал, и в его легких было слышно простудно-бронхитное клокотание.
– Так вот, святые отцы, – продолжил царь после минутной паузы. – Я жду от вас совета: какой вывод мне сделать из нашего не очень оживленного разговора?
Тут архиепископы Антоний Вадковский и Антоний Храповицкий, перебивая друг друга, заверили Николая, что священству хорошо известно об этом событии, как минимум, из курса православной истории, который читается в семинарии и академии, и не найдется священнослужителя, который не считал бы сей исторический факт промыслительным для России.
– Я не о том, – мягко поправил их Николай. – Я снова, как и при нашей предыдущей встрече, спрашиваю: вы наметили кандидата в Патриархи, учитывая исторический опыт Руси? Время назрело. Есть все основания полагать, что Россия снова может ввергнуться в Великую Смуту.
И снова ответом ему было полное и тягостное молчание. Не дождавшись ничего и видя замешательство иерархов, Николай сказал:
– А что, если я, как вижу, вы кандидата себе еще не успели наметить или затрудняетесь в выборе… что если я сам его предложу? Что вы на это скажете?
– Кто же он? – спросил митрополит Владимир Богоявленский.
– Кандидат этот, – ответил император, – я сам.
Синодалы в изумлении стали переглядываться, некоторые перешептывались; митрополит Флавиан заклокотал своими бронхами, покачивая клобуком.
– Что же? – спросил царь и слегка покраснел. – Никто ничего не говорит? Хорошо. Тогда я хочу пояснить: по соглашению с императрицей, я оставляю престол моему сыну и учреждаю при нем регентство. Оно будет поручено государыне и брату моему великому князю Михаилу Александровичу. Затем я принимаю монашество и священнический сан, и уже в новом своем качестве предлагаю себя вам в Патриархи – теперь уже официально. Но, конечно, после того, как Синод первым столь же официально предложит мне занять патриарший престол. Так скажите же мне главное: угоден ли я вам и что вы обо всем это думаете?
И снова ответом ему было гробовое молчание. Иерархи словно окаменели, затих даже митрополит Флавиан.
Николай побагровел, окинул синодалов пристальным негодующим взглядом, встал и, ни слова не говоря, вышел.
Тем же вечером архиепископ Антоний Храповицкий записал в своем дневнике: «Мы остались сидеть, как пришибленные, готовые, кажется, волосы на себе рвать за то, что не нашли в себе нужных слов и не дали императору достойного ответа. Нам нужно было ему в ноги поклониться, благоговея перед величием подвига, принимаемого Государем на себя для спасения России, а мы… промолчали!
Мысль государя предлагала редчайший и счастливый исторический шанс, это была единственная комбинация, при которой не только патриаршество восстало бы из могилы в небывалом величии, но возродилось бы Православное государство, снова возникла бы симфония Церкви и Кесаря!.. Но было поздно и тогда уже не поправимо: великий момент был нами не понят и навеки упущен – «Иерусалим не познал времени посещения своего…»
Через два дня Николай встретился со своим духовником митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Антонием – царь хотел еще раз обсудить свою комбинацию и продумать, как ее все-таки осуществить.
Митрополит всегда был самым горячим сторонником восстановления Патриаршества. Правда, в светских кругах говорили, что Антоний – тайный масон, состоит в ложе «Звезда Востока». Однако конечная цель у масонов совсем не та, которую декларировал император, мало того – совершенно противоположная. Контролировать Патриарха и его окружение гораздо легче, нежели манипулировать Синодом, где надо иметь большинство голосов. Свой Патриарх должен добиться полного отделения церкви от государства. В таком случае Патриарх получит огромную власть над умами верующих, и управлять православной Россией он будет, при необходимости, почти независимо от царя. Николай, впрочем, разговорам о масонстве своего духовного отца не верил так же, как и сплетням о Распутине и компрометирующим старца документам, которые сочинял для Николая шеф жандармов Джунковский. Главный жандарм России, кстати, говоря, поставляя царю ошеломляющую «распутиниаду», обнаружил свою полную некомпетентность в искусстве фальсификации, что легко может обнаружить более или менее внимательный читатель его «документов».
Самовыдвижение царя в Патриархи словно обухом по клобуку ударило митрополита. Он хорошо увидел, что Николай, несмотря на свою вопиющую неспособность к прогнозам, на этот раз понял, что с его избранием церковь и государство становятся семейным династическим делом. И это может иметь огромное положительное значение для России – для ее единства и развития. Станет возможным то, чего Запад боится, как огня уже более тысячи лет: мощное консолидированное государство-семья неизбежно станет мировым лидером и сможет диктовать свою волю не только другим державам, их объединениям и союзам, но и целым континентам.
О. Антоний благословил царя и поцеловав ему руку, осторожно сказал:
– Ваше намерение, Государь, посвятить всю свою дальнейшую жизнь Господу – спасительно для нашей бедной России – для Святой Руси, для нашей Церкви. Оно ошеломило иерархов своим Божественным смыслом и промыслом, понять которые даже самому высокому члену Синода сразу было не дано. Однако, будучи вашим духовным отцом, я поступил бы неподобающе, если бы сегодня смолчал о некоторых последствиях, которые могут возникнуть, нет – возникнут непременно и бесповоротно. Если их не замечать и не принимать во внимание, они способны принести не пользу России, а большой вред; не укрепление основ, а еще большие, чем мы наблюдаем сейчас, потрясения – вплоть до разрушения империи. Самое опасное – ошибочно выбрать время для проведения столь важных реформ.
Теперь настала очередь царя онеметь. Но он быстро овладел собой и почти спокойно, хотя и с некоторым удивлением, спросил:
– Отчего же вы так полагаете, владыка? Как может случиться потрясение основ, когда выход, предлагаемый мною, служит единственно их укреплению? Поясните вашу мысль, прошу вас.
Митрополит поправил панагию, перекрестился и медленно и проникновенно заговорил:
– Ваше величество, вы ссылаетесь на нашу историю – историю Святой Руси и Династии. Но вспомните! Государь, Царь Михаил Федорович, когда он воссел на престоле российском, был очень молод, но, тем не менее, уже имел царский возраст[27]. И он был полноправным царем. А цесаревич Алексей Николаевич – еще полный младенец. Следовательно, вы сами изволили отметить, неизбежно и необходимо будет ввести регентство. Это совершенно иная ситуация. Это – совсем другие исторические и, если будет позволено мне так выразиться, другие общественные и политические условия. Они породят в народе и еще больший разброд, неповиновение законным властям, потому что найдется много охотников тем или иным способом проникнуть в Верховную власть и поставить ее себе на службу, ища личной выгоды. Ежели так случится и регентство будет введено, то уверяю вас: целых двадцать лет, а может и больше, вокруг императрицы Александры и Великого Князя Михаила Александровича будут неустанно плестись интриги, возникнут различные придворные и светские политические партии, которые начнут ожесточенную борьбу за влияние на регента, а потом на наследника еще до того, как настанет его царский возраст. И даже вы, Ваше величество, хоть если будете в сане Патриарха, не справитесь с ними – с теми, кто жадной толпой будет вертеться у трона. Я бы не стал преувеличивать возможности Патриаршей власти хотя бы потому, что нынче уменьшается численность православной паствы и все сильнее и откровеннее распространяется атеизм. Вы, как очевидно, полагаете, что численность верующих все равно останется большая, и те, кто не подался в атеизм, сохранят и даже умножат стойкость веры и преданность династии. Но – человек слаб! И в России, как и в любом другом государстве, найдется определенное число людей, которые, почуяв выгоды, отрекутся от православия и предадут не токмо своего государя, но и мать родную. Если бы это было не так, то Россию, ее сферы, уже давно населяли бы сплошь ангелы. Признаюсь, я не видел, не вижу и, наверное, не увижу в этой жизни на нашей грешной земле, хоть одного ангела…
