— Но скандала, собственно, нет…
— Вы полагаете? — цепко глянул на него австриец. — А не угодно ли ознакомиться вот с этим?
Он раскрыл лежавшую рядом с ним на кожаном сиденье папку, достал фотографию небольшого формата, не наклеенную на паспорт, протянул Бестужеву. Это был моментальный снимок, изображавший прилично одетого человека в какой-то странной позе… и Бестужев очень быстро сообразил, в чем странность: человек лежал на спине, на каком-то ковре, нелепо вывернув голову, — и он был, несомненно, мертв, горло перерезано от уха до уха, кровь темной лентой протянулась по груди, поперек белоснежной манишки, испачкала рукав пиджака, ковер…
— Не самое приятное зрелище, верно? — спросил австриец. — Убитый пребывал в Вене, выдавая себя за представителя бельгийской электротехнической фирмы. Не знаю, имеет ли он отношение к электротехническим фирмам, но вот то, что его бельгийский паспорт подделан, мы установили совершенно точно. Кто он на самом деле и откуда, пока что не представляется возможным определить. Уточнить вам, что за аппарат он собирался приобрести и у кого, или вы догадались сами?
— Пожалуй, догадался, — угрюмо сказал Бестужев.
— Ознакомьтесь со вторым снимком.
Еще один труп, но на сей раз на нем не заметно видимых ранений — и лежит он не в помещении, а, судя по кустам какого-то здешнего бурьяна, попавшему в объектив рваному башмаку и тому подобному мусору, поднят где-то на пустыре — свалка, городская окраина…
— Убит выстрелом в спину в трущобах в восточном районе города, — с бесстрастностью врача-прозектора продолжал Тарловски. — На этот раз — никаких документов и вещей, способных помочь определить, откуда он — но некоторые детали опять-таки указывают, что бедняга — иностранец. Что любопытно, он тоже был замечен в попытках установить местонахождение изобретателя по фамилии Штепанек… Как видите, полная правда еще сложнее и трагичнее, чем вам представляется. Изобретение вроде бы совершенно никчемное, но вокруг него началась неприглядная возня: уличные перестрелки, бомбы, два трупа… Вы понимаете, что можете оказаться на третьей фотографии? И мы не сможем ничему воспрепятствовать: вы мастер своего дела и постоянно уходите из-под наблюдения… Мне бы не хотелось однажды оказаться вызванным на осмотр вашего трупа. Обстоятельства, при которых мы познакомились, вызывают к вам определенную симпатию, мы с вами, строго говоря, коллеги по ремеслу… но то, что происходит, многих тревожит. Вы не хуже меня знаете, как в таких случаях протекают события. Они вплотную подошли к ситуации, когда кто-то облеченный властью… большой властью, ударит кулаком по столу и потребует: «Пресечь!» И придется пресекать, приказ есть приказ…
— Я понимаю, — сказал Бестужев, не глядя на собеседника.
С неожиданной мягкостью Тарловски сказал:
— Боюсь, вы не понимаете всего… Я уверен, что вы, как офицер, дворянин, благородный человек, расскажете то, что от меня сейчас услышите, лишь тем, кому это необходимо знать… Скандал, который вот-вот разгорится, затрагивает самые высокие сферы. У нас есть силы, которые с превеликой охотой раздуют самую настоящую истерику по поводу «резвящихся в Вене русских военных агентов», чтобы использовать это против лиц, занимающих крайне высокое положение. Лично мне этого категорически не хотелось бы, я слишком тесно связан…
— Ах вот оно что, — сказал Бестужев без особого удивления. — Значит, вы принадлежите к партии эрцгерцога Франца-Фердинанда? Да, теперь многое становится понятным…
Трудами людей из военной разведки он с некоторых пор прекрасно ориентировался в хитросплетениях интриг австрийских высших сфер…
Наследник австро-венгерского трона, эрцгерцог Франц-Фердинанд, пожалуй, никак не мог считаться другом России и особой любви к ней не испытывал. Однако он, что давно известно, был категорически против возможной войны с Россией — в чем решительно расходился с прогерманскими деятелями Шенбрунна. Мало того, эрцгерцог (что не особенно и скрывал) намеревался превратить Австро-Венгрию в Австро-Венгро-Славию: создать Хорватское королевство, передать ему все населенные славянами земли империи и представить этой новой области равные с Австрией и Венгрией права. Причем его высочество был вовсе не прожектером, а человеком сильным, жестким, волевым. Он уже сформировал свою партию, людей из своего окружения старался расставлять на важные посты, а его военную канцелярию уже несколько лет всерьез считали «параллельным Генштабом». Учитывая преклонный возраст государя императора Франца-Иосифа, планы эрцгерцога вовсе не выглядели делом далекого будущего.
И они, как легко догадаться, вызывали лютое неприятие у многих весьма значительных господ из Вены и Будапешта. Вот, значит, каков расклад… И Тарловски, сразу ясно, свою судьбу и карьеру связывает именно с эрцгерцогом — что ж, вполне понятные стремления, сулящие в скором будущем серьезные выгоды…
— Я вижу по вашему лицу, что вы все понимаете, — негромко произнес Тарловски. — Постарайтесь передать вашему начальству всю сложность ситуации. Продолжая гоняться за аппаратом Штепанека, вы, русские, добьетесь лишь мимолетной выгоды. Громкий скандал с «русским шпионажем» не принесет особо значительного ущерба известному лицу, но все же причинит некоторые неприятности возглавляемой им партии и, вполне возможно, нанесет ряд мелких тактических поражений. А нам бы этого совсем не хотелось… да и России, думается, не на руку проигрыши нашей партии.
— Да, безусловно, — медленно произнес Бестужев.
Он не чувствовал ни малейшей гордости оттого, что невзначай оказался замешан в столь высокие дела. Это был не его уровень компетенции, ему совершенно нечего было делать на таких высотах — тут нужен человек с наполеоновским честолюбием, которым Бестужев как раз не обладал. Хотелось одного — побыстрее обо всем этом забыть. Залетела ворона в высокие хоромы…
— Мне достоверно известно, что противная сторона уже всерьез готовится раздуть скандал, — продолжал Тарловски. — Как вы легко догадаетесь, не только наша партия располагает нешуточными возможностями по части политического сыска. Боюсь, вы все уже установлены не только моими подчиненными, но и другими. Еще три-четыре дня — и можно ожидать каких-то действий. Я вас прошу, сумейте обрисовать вашему начальству все, что вы здесь слышали, так, чтобы это послужило к максимальной выгоде обеих сторон. Мы не друзья России, господин Бестужев… но мы прилагаем все силы, чтобы наши страны никогда не стали военными противниками, и вы должны это оценить. И помните: те, кто нам противостоит, тоже достаточно сильны…
— Я постараюсь убедить… — сказал Бестужев. — Три-четыре дня, вы говорите?
— Не меньше… но и никак не больше. Нам точно известно, что уже разработаны некие планы, предусматривающие и аресты «зловредных шпионов», и шум в прессе, и соответствующим образом составленные доклады на высочайшее имя. В подобных интригах не церемонятся и бьют со всего размаху. Так что торопитесь. В конце концов, аппарат — совершеннейшая безделка, и мне, признаться, непонятно упорство иных ваших генералов. Даю вам честное слово офицера и дворянина, что я сейчас выступаю как ваш друг… — Граф усмехнулся. — Ну, предположим, не совсем друг, в большой политике не бывает друзей… однако, как явствует из сложившейся ситуации, и мы, и вы объединены общей выгодой. Ни нам, ни вам этот скандал совершенно не нужен.
— Я ценю вашу искренность, граф, — серьезно сказал Бестужев.
Он подумал: а ведь ничего, собственно, не случилось страшного. Нельзя сказать, что все пропало. Просто-напросто следует из кожи вон вывернуться, но успеть управиться раньше, чем враждебная эрцгерцогу партия начнет осуществлять задуманное. И волки будут сыты, и овцы целы. Нужно успеть…
Он кивнул на лежащие меж ними печальные фотографии:
— Вы еще не вышли на след этих субъектов?
— Пока нет, — чуть помедлив, признался Тарловски. — Ясно, что речь идет не о простых уголовниках — к чему им аппарат? Голову даю на отсечение, действуют господа совсем другого полета.
