– Достаточно, – коротко отвечал маклер.
– И эмм… много у вас клиентов вроде меня?
На губах у маклера заиграла неопределенная улыбка. Подумав немного, он сказал, что клиенты бывают разные, в том числе даже и коронованные особы. Случается, что они не желают привлекать внимания к своей персоне и действовать слишком уж публично. Коронованные особы более, чем кто-либо, охраняют свою частную жизнь. В каком-то смысле иметь дело с ними приятнее: если простые денежные кошельки очень часто рассматривают предметы искусства, как перспективное вложение финансов, то аристократы, как правило, ценят шедевры, так сказать, бескорыстно, просто из любви к искусству.
– Мээ… вы совершенно правы, – кивнул действительный статский советник. – Собственно, столетиями высокое искусство жило и развивалось только благодаря тому, что его ценили аристократы. Они готовы были… эмм… делать заказы и платить деньги, и только благодаря им были созданы и дошли до наших дней величайшие творения человеческого гения.
Маклер кивнул – все верно. Правда, эпоха аристократов заканчивается, им на смену идут нувориши, которым, с одной стороны, хочется показать, что и они не лыком шиты, что и они понимают подлинное искусство, а с другой стороны, желают вложить деньги во что-то надежное и непреходящее. Такой прагматический подход чужд самому мсье Ларуссу, зато с миллионеров, как это ни странно, всегда можно стрясти чуть больше денег.
– Да-да, – благожелательно отвечал Загорский, – я это уже заметил…
Он думал, что маклер будет смущен, но тот лишь криво ухмыльнулся. Некоторое время они ехали совершено молча.
– Однако мы… эмм… долго едем, – озабоченно заметил Нестор Васильевич и выглянул в окошко. – Кажется, мы добрались до улицы Баньоле.
– Не беспокойтесь, мы уже рядом, – отвечал маклер.
И, действительно, очень скоро фиакр остановился. Кучер спрыгнул с козел и раскрыл дверцу перед ездоками.
– Прошу вас, – сказал маклер.
– Благодарю, – бодро отвечал Загорский и вышел из фиакра.
Он огляделся по сторонам, чуть поднял брови и проговорил:
– Оригинально. Эмм… Тье́рская стена, если мне не изменяют глаза.
– Для иностранца вы прекрасно знаете Париж, – отвечал ему маклер, вылезая из экипажа следом за ним.
Надо сказать, что вид, раскинувшийся перед ними, мог напугать и озадачить кого угодно. Они оказались в мрачных, дурно пахнущих трущобах. Это был целый город, состоявший из маленьких, дырявых дощатых домишек, рядом с которыми возвышались горы мусора и чахлые, без единого зеленого листочка деревья, похожие на объеденные суровой смертью скелеты дистрофиков-гигантов, которые по чьей-то жестокой прихоти подняли из могил и вкопали рядом с домами. Простые, сбитые на скорую руку дощатые лачуги чередовались тут с огромными фанерными коробками, в которых, кажется, тоже жили люди – их, в свою очередь, теснили дома на колесах, возможно, сделанные прямо из цыганских кибиток. Из ближайшего дома выглядывал замурзанный мальчишка лет четырех, который, сунув в рот грязный указательный палец, в величайшей задумчивости озирал невиданных гостей. Загорский поощрительно улыбнулся ребенку, однако из дома немедленно высунулась толстая женская рука и уволокла мальчишку внутрь – от греха подальше.
– Оригинально, – повторил Загорский. – И здесь вы держите свою «Джоконду»?
– Не совсем, – отвечал маклер. – Здесь мы лишь намерены продемонстрировать ее вам.
Нестор Васильевич заметил, что это все напоминает ему басню о петухе и жемчужном зерне, которое тот должен был искать в навозной куче. Мсье Ларусс кивнул: пейзаж не слишком презентабельный, зато тут совершенно безопасно.
– Верю вам на слово, – любезно отвечал Загорский. – Что ж, ведите меня к вашему сокровищу, которое, надеюсь, в ближайшее время станет моим.
Ведомые маклером, они двинулись по улочкам, настолько тесным, что по ним не проехал бы и четырехместный фиакр. Загорский морщил нос – доносившиеся отовсюду запахи отнюдь не ласкали обоняния.
Вскоре по правую руку от них возник приземистый одноэтажный дом, казавшийся чуть более вместительным, чем его соседи.
– Нам сюда, – сказал маклер.
Он дважды стукнул в пыльную дверь, и та почти немедленно приоткрылась. Загорский после секундного колебания переступил через порог. Не успел он освоиться в полутемном затхлом и, кажется, совершенно пустом помещении, как несколько крепких рук схватили его с двух сторон и прижали к стене.
– Не волнуйтесь, это охрана, – услышал он из-за спины голос Ларусса.
– Но-но, господа, потише, – недовольно заговорил Нестор Васильевич, однако руки не обратили на его недовольство никакого внимания. Быстро и сноровисто его обхлопали с ног до головы и только после этого отпустили.
– Оружия нет, – выступая из темноты, сказал маклеру первый охранник. – Денег тоже.
– Любопытно, – заметил маклер, появляясь из-за спины Загорского. – Вы не взяли с собой денег, господин Шпейер. Как же вы намерены расплатиться за картину?
– Естественно, я не взял денег, – отвечал действительный статский советник. – Насколько я помню, речь… мээ… идет о тридцати миллионах. Даже если бы они были купюрами по пятьсот франков, представьте, какого размера чемодан пришлось бы мне с собой брать. Вес его составил бы больше четырех пудов. Он просто не влез бы в фиакр.
– Согласен, – наклонил голову маклер, – но все же, как вы собираетесь расплачиваться?
Загорский пожал плечами: на такой случай у него имеется чековая книжка. Маклер слегка нахмурился и отвечал, что они предпочитают наличные.
– Мы… эмм… оказались в заколдованном кругу, – отвечал Загорский. – У меня нет наличных, у вас нет желания брать чек. Как вы вообще представляли себе выплату такой крупной суммы денег?
Ларусс быстро переглянулся с охранниками.
– Хорошо, – сказал он, – хорошо. Мы возьмем чек. Однако сначала мы должны будем убедиться, что его обналичат.
Загорский даже мычать перестал. Брови его вздернулись вверх, на лице установилось оскорбленное выражение.
– Павел Шпейер никогда никого не обманывал, – сказал он высокомерно.
– Интересно было бы поговорить об этом с московским генерал-губернатором и тем английским лордом, который при вашем посредстве купил его дом, – вкрадчиво заметил маклер.
Действительный статский советник нахмурился. Господин Ларусс опять вспоминает эту злосчастную историю. Он ведь уже объяснял, как и что…
– Впрочем, – перебил себя Загорский, – это все неважно. Я бы хотел, как говорят у нас в России, увидеть товар лицом. Может быть, до денег и вовсе дело не дойдет…
– Уверяю вас, с нашей стороны все будет в наилучшем виде, – сказал маклер, при этом лицо у него сделалось торжественным, как будто он участвовал в каком-то священнодействии.
Загорский подумал о том, как все-таки легко люди ловятся на небольшие психологические фокусы вроде этого торжественного лица. Будь на его месте человек чуть менее опытный, он, глядя на маклера, решил бы, что ему в самом деле покажут подлинную «Джоконду»… Впрочем, совсем исключать такую возможность не следовало, один шанс из тысячи все-таки был.
Вдвоем с охранником маклер изъял из темного угла нечто прямоугольное, прикрытое серой тканью. Прямоугольник этот они поднесли к окну, чтобы свет падал прямо на него и отворили ставни. Мсье Ларусс жестом уличного фокусника взялся за краешек серой ткани, закрывавшей картину и после секундой паузы внезапно оголил ее, как насильник оголяет лицо девушки, срывая с нее вуаль.
Загорский сделал стойку, буквально впившись глазами в картину. С полминуты он стоял, не двигаясь с места, потрясенный, потом чуть слышно зашевелил губами.
– Не может быть… – проговорил он. – Нет… Нет… Да, да, это несомненно она. Чудо, истинное чудо!
Маклер, который с тревогой наблюдал за действительным статским советником, вздохнул с облегчением.
– Позвольте, – шепотом сказал Нестор Васильевич. Маклер не успел ничего сказать, как Загорский, не дожидаясь ответа, сделал шаг вперед, прямо к картине. Оба охранника напряглись, но маклер незаметно кивнул им: не нужно.
