Стемнело, в доме зажгли лампы, и был подан обед из пирога с курятиной. К этой трапезе пришли и Бидвелл, и Вудворд — первый в приподнятом настроении, второй — еще более придавленный ответственностью. Кроме того, к обеду явилось очередное войско комаров, гудящих над ухом и изо всех своих проклятых сил старающихся наполнить животы. Хозяин дома выставил бутылку «Сэра Ричарда» и предлагал тост за тостом, прославляя «безупречные способности» Вудворда и видя «ясный вход в гавань» впереди, а также произносил другие напыщенные банальности. Магистрат, с запавшими глазами, ощущая себя совсем больным и никак не в настроении внимать здравицам, вынес все это стоически, делая осторожные глотки рома и поклевывая еду, но съел едва лишь треть своей порции. Хотя Вудворд явно выглядел плохо, Бидвелл даже не спросил о его здоровье — наверное, потому, решил Мэтью, что боялся дальнейших задержек в суде над ведьмой.
Наконец за десертом из заварного крема, который Вудворд соблаговолил попробовать, Мэтью счел нужным заявить:
— Сэр, я думаю, вам нужен доктор Шилдс.
— Чушь! — возмутился Вудворд. — Я уже тебе говорил, дело в болотном воздухе!
— Вы не слишком хорошо выглядите, извините за прямоту.
— Я выгляжу как есть! — Нервы магистрата готовы были сдать из-за саднящего горла, забитых носовых ходов и мучительно-неотвязных насекомых. — Как лысый старик, у которого украли парики и камзол! Спасибо за лесть, Мэтью, но прошу тебя воздержаться от высказывания своих мнений!
— На мой взгляд, магистрат вполне нормально выглядит, — перебил Бидвелл с неискренней улыбкой. — Чтобы привыкнуть к болотному воздуху, нужно некоторое время, но ничего здесь нет такого, чего не вылечить доброй порцией рома. Я прав, сэр?
Вудворду не хотелось чувствовать благодарность за поддержку.
— Честно говоря, не совсем. Ром вредит не менее, чем лечит.
— Но ведь вы же хорошо себя чувствуете? — настаивал Бидвелл. — Я имею в виду, достаточно хорошо для выполнения своих обязанностей?
— Разумеется! Может быть, я немного подавлен из-за погоды…
— А кто нет, в такой дождь? — быстро вставил Бидвелл с нервным смешком.
— …но никогда за все время моей профессиональной деятельности не было случая, чтобы я был не в состоянии выполнять свой долг, и я не буду портить свой послужной список. — Он остро посмотрел на Мэтью. — У меня слегка воспалено горло, и я немного устал, вот и все.
— И все же я хотел бы, чтобы вас осмотрел доктор Шилдс.
— Черт побери, мальчишка! — рявкнул Вудворд. — Кто из нас отец? — Тут же лицо его густо покраснело. — Я хотел сказать, кто из нас опекун? — Он опустил глаза и стал рассматривать пальцы, вцепившиеся в край стола. В комнате воцарилось молчание. — Простите, — спокойно сказал Вудворд, — я оговорился. Разумеется, я опекун моего клерка, а не его отец. — Краска все еще жгла его щеки. — Кажется, мой ум слишком устал. Мне следует пойти к себе и попытаться дать ему отдых. — Он встал, и Мэтью с Бидвеллом тоже приподнялись в знак уважения. — Меня нужно разбудить в пять часов, — сказал Вудворд хозяину. Потом обратился к Мэтью: — Я предложил бы тебе лечь спать пораньше, поскольку в тюрьме будет не слишком уютно. Спокойной ночи, джентльмены.
С этими словами магистрат расправил плечи и вышел из комнаты со всем достоинством, которое мог собрать.
Снова воцарилось молчание. Бидвелл и Мэтью сели за стол. Старший быстро доел свой десерт, выпил последний глоток рома и вышел из-за стола, бросив сухо:
— Мне пора к себе. Спокойной ночи.
Мэтью остался один на руинах трапезы.
Он решил, что самым мудрым было бы последовать совету магистрата, а потому поднялся к себе, переоделся в ночную рубашку и влез в постель под москитную сетку. Сквозь закрытые ставни слышно было, как где-то далеко поет женщина под аккомпанемент залихватских аккордов скрипки. Мэтью понял, что музыка доносится из жилищ слуг, и это, наверное, Гуд играет на своем инструменте куда как свободнее, чем за обедом в первый вечер. Звук был живой и приятный и отвлекал Мэтью от мыслей о тюрьме, Рэйчел Ховарт и ожидающей плети. Поэтому он отодвинул сетку, вылез из кровати и открыл ставни, чтобы лучше слышать.
В небольшом поселке дощатых хижин, где жили слуги, горели фонари. Мотив, который играл Гуд, изменился, и женщина — с поистине царственным голосом — начала другую песню. Мэтью не мог разобрать слов — наверное, это был какой-то африканский диалект. Ритм подхватил один бубен, потом другой, низкий звук барабана стал отбивать контрапункт. Голос нарастал и опускался, блуждая вокруг мелодии, боролся с нею шутя и снова падал в ее объятия. Мэтью, опираясь на локти, высунулся в окно и посмотрел в небо. За густыми тучами не видно было ни луны, ни звезд, зато морось, изводившая целый день, прекратилась.
Мэтью слушал музыку, наслаждаясь минутой.
«Кто из нас отец?»
Что за странные слова в устах магистрата! Конечно, он нездоров, и ум его в некотором беспорядке, но… что за странные слова все-таки.
Мэтью никогда в жизни не думал о магистрате как об отце. Опекун — да, наставник — наверное. Но отец? Нет. Нельзя сказать, что Мэтью не чувствовал привязанности к этому человеку. В конце концов, они вместе прожили и проработали пять лет. Если бы Мэтью не выполнял своих обязанностей удовлетворительным образом, он бы не продержался столько на службе у магистрата.
Конечно, именно это их и связывало. Служба. Мэтью надеялся продолжать выполнять свои обязанности столько, сколько он будет нужен магистрату, а потом, быть может, самому начать изучать право. Вудворд ему говорил, что он даже, быть может, сам когда-нибудь станет магистратом, если решит взойти на это поприще.
Отец? Нет. Слишком многого не знал Мэтью о магистрате даже после этих пяти лет. Не знал прошлой жизни Вудворда в Лондоне и не знал, почему он уехал в колонии. Не знал, почему он отказывается говорить об этой таинственной Энн, которую иногда звал в беспокойных снах. И о том, почему так много для него значит вышитый золотом камзол.
Все это отец объяснил бы сыну, даже такому, которого взяли из приюта. И вещи столь личной природы никогда не стал бы обсуждать работодатель со служащим.
Музыка пришла к мелодичному финалу. Мэтью еще посмотрел в сторону болот и моря, скрытых ночной тьмою, потом закрыл ставни и вернулся в постель, где его ждал крепкий сон.
Проснувшись — резко, испуганно, — он сразу понял, что его разбудило. Все еще был слышен ужасающий раскат грома. Когда гром затих, залаяли и завыли собаки по всему Фаунт-Роялу. Мэтью перевернулся на другой бок, намереваясь устремиться в царство Морфея, и уже поплыл в этом направлении, когда новый залп небесной артиллерии ударил прямо над головой. Он сел, встревоженный, и стал ждать очередного взрыва. Сквозь щели ставней видны были вспышки, и весь дом стонал, когда Вулкан грохотал молотом в кузнице.
Мэтью встал, морщась от неприятных ощущений в избитой спине, и открыл окно посмотреть на бурю. Был какой-то непонятный час между полуночью и рассветом. В поселке слуг уже погасили фонари. Дождь пока еще не начался, но ветер шевелил лес на краю болота. Снова вспыхнула молния, заговорил гром, и Мэтью услышал, как отозвались собаки.
Он раздумывал, как бы не вышло так, что Фаунт-Роял победит Дьявола только для того, чтобы быть смытым Богом, и тут что-то привлекло его внимание. Какое-то крадущееся движение среди негритянских лачуг. Он всмотрелся в темноту и при очередной вспышке молнии, при ее ослепительном свете увидел, как кто-то вышел из-за угла дома и быстро зашагал к Фаунт-Роялу. И снова обрушилась ночь океанской волной. У Мэтью осталось впечатление, что этот кто-то был мужчина, по крайней мере шагал по-мужски, и был одет во что-то темное и в монмутскую шапку. И действительно у него что-то болталось в правой руке? Может быть, но с уверенностью сказать нельзя. Кроме того, трудно определить, был этот человек темнокожий или белый. Следующая вспышка молнии показала, что идущий исчез из пейзажа, видимого из окна, и скрылся с глаз Мэтью.
Он затворил ставни и заложил засов. Очень и очень странно, подумал он. Чтобы кто-то пробирался в негритянский поселок в такой ранний час, стараясь — по крайней мере по всей видимости, — чтобы его не заметили. Очень и очень странно.
Так: а его это дело или нет? Могли быть выдвинуты аргументы в пользу обеих точек зрения. Не является незаконным, если человек гуляет, где ему вздумается и когда ему захочется… и все же у Мэтью зародилось мнение, что не только кузнецу есть что скрывать в Фаунт-Рояле.
Грохот и рев бури — которая пока что еще сдерживала свои порывы — в сочетании с этой новой интригой лишили Мэтью последних остатков сна. Он чиркнул серной спичкой по кремню и зажег лампу, которую ему предоставили, затем налил себе чашку ключевой воды из глиняного кувшина на комоде и осушил ее. Вода, как он для себя определил, пожалуй, лучшее, что есть в Фаунт-Рояле. После этого он решил пойти в библиотеку и выбрать книгу, которая наведет сон. С этой целью Мэтью взял фонарь и вышел в коридор.
