Ознакомительная версия.
— Да. Откуда знаете?
Тоннер усмехнулся:
— Работа такая. Ладони покажите. Хуже примерно год назад стало?
— Опять угадали-с, барин.
— Да не угадал. Снимайте рубаху и ложитесь на кушетку.
Тоннер долго мял стариковский живот, потом велел смотрителю подняться и скинуть портки. Всю срамоту оглядел и даже пощупал. В белую гостиную, где они пристроились, вошел переводчик. Видно, тоже в докторе нужду имел. Сидел, нетерпение выказывал, на часы посматривал.
— Посоветовать могу лишь питье, — закончив осмотр, сказал доктор. — Пейте побольше. Но не чай, а боярышник заваривайте или лист лопуха. Острого, соленого и жареного кушать нельзя.
— Помру скоро? — Этот вопрос волновал старика больше всего. Утром хотел детям писать, приезжайте, мол, со стариком прощаться.
— Я — не Господь, точной даты не назову. Но дела приведите в порядок — долгой жизни не обещаю.
— Коли так говорите, значит, скоро… — По щеке Сочина скатилась слеза.
— Будете рекомендации мои соблюдать — лет пять протянете, а то и больше, — успокоил Илья Андреевич.
Пять лет — вот здорово! Сочин улыбнулся:
— Ох и спасибо вам, барин!
— Не за что. — Терлецкий всем видом выказывал нетерпение, и доктор хотел побыстрей закончить.
— Дозвольте рассчитаться. — Смотритель протянул пятерку.
— С вас не возьму. — Доктор махнул рукой.
— Так обрадовали! Прикажу Марфе пирог испечь на радостях!
— Как раз пирог вам нельзя. Забыли? Езжайте с Богом, живите долго!
— Благодарствую! — Низко поклонившись и спрятав пятерку, окрыленный смотритель поспешил к линейке. Послушные лошади стояли на месте. Взобравшись на облучок, Сочин стал поудобней пристраиваться на подушечке, сшитой заботливой Марфой, и обнаружил приколотое к ней английской булавкой письмо. Смотритель очень удивился: письма он получал только от детей.
Грамоте Сочин случайно выучился. Сдали его по молодости в солдаты: родители откупиться не могли, да и семья большая — семь сыновей, всех не выручишь, кому-то все равно идти. А офицер, царствие ему небесное, поручик Гжатский, чудной попался. Считал, что грамотный солдат лучше воюет. Все, как люди, только на плацу вышагивали, а Гжатский своих вдобавок буквами мучил. Мало кто одолел, а Сочин осилил. И как грамота ему помогла! Когда списали его из-за лихоманки, взяли на почту. Служба хорошая, не по горам итальянским в амуниции лазить, на огородик время остается. Семья никогда не бедствовала, потом Бог линейку подкинул — еще заработок. Потому и Сочин своих деток грамоте учил. И все в люди выбились, в городах живут!
Приколотое письмо Сочин читать не стал — очки позабыл, без них уже не мог буквы разобрать. Приехав домой, сперва за дела взялся: приехавших в книжку записал, проездные отметил, поел. Только потом, усевшись поудобней, нацепил очки и вскрыл конверт. Обычно они с Марфушей пристраивались рядом, и он скрипучим голосом зачитывал письма. Сейчас старуху звать не стал — точно не от детей письмо.
Прочитав, сидел долго, думал, купюру радужную, которая из конверта выпала, разглядывал. Не держал Сочин в жизни таких деньжищ в руках! А это только задаток. Как быть?
Чужого смотритель никогда не брал, разбойникам не помогал, хотя со Свистуном был знаком. И кто из ямщиков ему пособничал, тоже знал, но молчал. Не его, Сочина, это дело. Пусть власти разбираются. Своя шкура ближе к телу. Дознаются, кто выдал, сожгут дом со всей семьей! И без Сочина Ваньку поймали.
Урядник потом смотрителя долго испытывал. Приедет, сядет напротив — и давай клинья вбивать. Не мог, ты, Сочин, не знать про Ваньку и пособника его. Давай признавайся! Отвечал смотритель, что в чужие дела не лезет, гроссбух ведет да отмечает подорожные. А урядник на другой день опять приедет, снова свою волынку крутить. И Ваньку пытал — оговори, мол, Сочина. Тот не стал. Не делал смотритель ему ничего дурного, зачем напраслину возводить? Отстал потом Киросиров.
Сумма приличная в письме предложена. Если взять, оставшиеся пять лет можно и не работать, только по гостям ездить. Братьев повидать, внуков понянчить! А с иной стороны посмотреть — пройдут те пять лет, призовет Господь и спросит: «Помогал ли ты, Сочин, убийце?» Деваться некуда и спрятаться не за что… Честный человек из имения не побежит, линейку тайком не попросит. И отправят смотрителя прямиком в ад, на веки вечные!
Обойдусь без братьев, а внуки, даст Бог, сами приедут. Только кому открыться? Уряднику? Снова подозревать начнет, Свистуна припомнит… И на этот раз добьется, чтобы со службы поперли. Сочин вспомнил про доктора. «Сообщу ему! Человек хороший, бесплатно помог. А вдруг от него письмо? Нет, доктор приколоть письмо никак не мог — из дома не выходил… Сначала княгиню лечил, потом меня. Точно не он…»
Доктор тем временем беседовал с Терлецким.
— Поделитесь соображениями, Илья Андреевич, — попросил тот. — Я в растерянности, а урядник — болван!
Тоннер не знал, что ответить. Он пребывал в раздумьях.
Мост Шулявский поджег, чтоб на свадьбу попасть. А вдруг, кроме ямщика, он еще сообщника имел? Не исключено, что тот Шулявского и убил. Мало ли что преступники не поделили… А сообщником кто угодно может быть. Например, американец, или переводчик, или они оба. Если язык знаешь, хоть за индуса себя можешь выдать. А генерал с адъютантом? Тоже возможно. Обряжаться в мундиры рискованней, но и подозрений меньше. Если художники с Шулявским заодно, тогда и игра карточная, и дуэль — все было подстроено. И ночевал у меня Угаров не случайно… Вдруг ночью куда пойду, помешаю.
Теперь местные обитатели. Митя лишился наследства. Глазьев выдает себя за доктора. Рухнов — секретарь Юсуфова, человека богатого, никакой морали не придерживающегося. Киросиров вроде болван болваном, но не исключено, что умело прикидывается. Любой из них может быть причастен к преступлениям…
Все сильнее болела голова. Надо отдохнуть.
— Начнем с Шулявского! Кто его застрелил? — настойчиво продолжал Федор Максимович — он решил задавать наводящие вопросы.
— Полагаю, Тучин, — после паузы ответил Тоннер. Федор Максимович испытующе на него уставился. Смотрел долго, но Илья Андреевич взгляд выдержал. — Слишком много улик, и у него был повод.
— Так-то оно так, — согласился Терлецкий. — А если улики подброшены?
— Тогда надо выяснить, кем. Вы читали Видока? — Тоннер решил увести разговор в сторону.
— Нет, — признался Терлецкий. — А кто это? Новый де Кок?
— Нет, это французский преступник, предложивший свои услуги полиции. За несколько лет поймал десять тысяч негодяев.
— Такие и у нас были. Сначала грабили, потом дружков своих ловили. Ванька Каин, например. Отстает Европа!
— Тех, кого он знал лично, Видок переловил быстро. Потом пришлось действовать по-другому. Завел картотеку, нашел информаторов и, что самое интересное, научился вычислять злоумышленников, анализируя детали преступлений. Скажем, вечером неожиданно отпустили всех слуг, а ночью особняк ограбили. Следовательно, пособник преступников — дворецкий.
— Логично, — согласился Терлецкий.
— Мы предполагаем, что княгиня сбежала. Так?
— Так, — вновь согласился Терлецкий.
— Через Сочина она не проезжала. Но есть и обратное направление, к Смоленску. Вдруг она туда рванула… Необходимо проверить.
Терлецкий обрадовался:
— Не зря я с вами поговорил. Поеду тотчас, сам! Надо два перегона осмотреть, могла через одну станцию и проскочить. Пойду урядника предупрежу!
Тоннер перевел дух. Надо поспать — пройдет головная боль, думать станет легче.
Растоцкие только-только сели чаевничать. Делегацию из имения Северских усадили за круглый стол, в центре которого дымился двухведерный самовар. Старшие Растоцкие гостям обрадовались, а вот дочери даже не улыбнулись. Денис попробовал пошутить с Лидой, но та не ответила.
— А я говорю, все приметы совпали! — Ольга Митрофановна Суховская, прибывшая к Растоцким чуть раньше наших героев, шумно прихлебнула из блюдечка.
— Тебе показалось, — возразила Растоцкая. — Венчание без происшествий прошло.
— Верочка, дорогая! Зря очки носить стесняешься, видела бы лучше. Перво-наперво, у Лизы свеча хорошо горела, а у Василия Васильевича тухла аж три раза и погасла быстрее. А у кого первого свеча сгорит, быстрее помрет, — пояснила Суховская и потянулась за пятым кусочком кекса. — Славно пекут у вас, только изюмчик жалеют!
— Знали бы, что нагрянете, больше бы наготовили, — посетовал Андрей Петрович.
— Я и сама не знала. Утром на охоту собралась. Приезжаю, а уже всех убили — и князя, и Настю, и поляка. Не успела… Вот объезжаю всех, сообщаю печальные новости — маковой росинки с утра во рту не было… — пожаловалась Ольга Митрофановна.
Ознакомительная версия.
