Ознакомительная версия.
– Так все это из-за глупой детской обиды? Корень всему не оправдавшиеся ожидания?
– Да. – Капитан снова уронил голову на ладони.
Братья долго сидели в тишине. Откуда-то доносились крики офицеров и ржание лошадей. Но казалось, что это где-то очень далеко, что на самом деле не существует ничего кроме этого блиндажа.
– Как там было?
– Плохо. Все время плохо. С самого начала все было не так, как я это представлял. Когда стало понятно, что Транссиб не имеет достаточной пропускной способности нас отправили пешком. Знаешь, это так странно. Сначала в тебе закипает злость, потом ты готов разорваться от ненависти и обиды, но ничего изменить нельзя. Ты идешь и идешь, а вокруг Сибирь, деваться некуда. Ярость сменяют слезы, а потом и их не стало. Когда ты на самом пределе, вдруг становится легче. Будто груз скинул.
Потом этот поход казался мне приятнейшей прогулкой. Когда нам пришлось отступая таскать пушки по сопкам, когда пришлось в меньшинстве оборонять перевалы. Голодные, уставшие и обессиленные. Целый год я не мог выспаться или наесться. Все время уставший, все время кровь и грязь. В общем плохо, но знаешь, мне кажется, будто меня убили там, когда вырезали три сотни человек, а меня не тронули. Не знаю почему, я стоял на коленях в потоки крови и плакал. Ни один японец даже не посмотрел на меня. Думаю, на самом деле меня тогда убили. Поэтому до сих пор меня не берут ни пули, ни сабли, из самых безнадежных ситуаций выбирался.
– Ты сошел с ума, видимо это нормально. Что ты делал после войны?
– Служил в разведке, много было дел после войны на захваченной территории. Противно, гнусные дела приходилось делать. Убивать, причем много. Самое странное, что нет никакой разницы убивать в бою или заколоть человека в постели. Умирают всегда одинаково, всегда. – Капитан встал, покачнулся, видимо вино ударило в голову. Прошел к сундуку и достал вторую бутылку вина.
– Как можно пережить это? мне ведь тоже предстоит такое, или что-то похожее. Честно говоря, страшно. – Жермен посмотрел на брата.
– Знаешь, сначала страшно, больно и отвратно, потом будто перегораешь. Просто становится все равно, понимаешь? Нет вряд ли. Просто все становится одинаковым и уже не важно сколько убивать, не важно, что делать. Все будто выравнивается, ты уже не чувствуешь себя так плохо, как раньше, но и хорошо не бывает. Одинаково, всегда одинаково, мир становится каким-то серым. Хотя, мне кажется, что-то меняется. Почему-то я снова чувствую боль, а иногда и радость.
– Не могу рассуждать об этом, но мне кажется ты просто набрался смелости и позволил себе чувствовать то, что с тобой происходит.
– Может быть. Уезжай, я тебя прошу. Прямо сейчас, я все организую. Вернешься домой, все будет хорошо, а кончится война приеду и я. – Жермен посмотрел на брата.
– Только вместе, больше я не хочу с тобой расставаться. – Братья посмотрели друг на друга. Что-то менялось прямо в этот момент. Андре чувствовал, как меняется сама судьба.
– Я не могу бросить людей. Я нужен им. Это цена моего слова, Жермен, я не могу. Прошу тебя, уезжай, сегодня же ночью. Я найду тебе коня и все необходимое. Тебя даже искать не будут, ты ведь мой подчиненный, а значит никто не заявит о твоей пропаже.
– Спасибо. Спасибо Андре.
– Пойдем! Нужно все подготовить. – Капитан встал из-за стола и твердым шагом вышел из блиндажа, фельдфебель поспешил следом. Андре решил найти Пафнутия, которому можно доверить что угодно, он не подведет. Братья шагали по окопу, когда вдруг засвистели снаряды.
– Что это? – Жермен посмотрел в небо.
– Ложись! – Когда раздался первый взрыв Андре прижал брата к контрэскарпной стенке. Если бы он был один, то даже не подумал бы укрыться, ему всегда везло. Но сейчас он прижимал брата к стенке держа его в объятьях капитан прикрывал его собственной спиной. Бомбежка продолжалась, Андре вздрагивал от каждого взрыва, никогда он так не боялся артобстрела как сейчас. Сейчас, когда ему есть что терять.
– Господин капитан, вы на позиции двенадцатой роты пойдете? – к ним подошел Пафнутий, который тоже никогда не прятался от снарядов.
– Нет, не сейчас!
– Вы чего это, ранило что ли воина, чего вы его к стене-то прижали? – Пафнутий откровенно не понимал происходящего.
– Нет! Не ранило!
– А чего тогда кровь течет? – Андре очумело глянул на ординарца, затем чуть отстранился от брата, тот начал заваливаться на бок. Капитан удержал его с помощью ординарца. Они аккуратно положили его и осмотрели. Кровь обильно текла из шеи, куда, видимо, вошел осколок первого же упавшего снаряда.
Капитан заплакал, ничуть не скрываясь от Пафнутия или кого бы то ни было. Андре сидел на коленях перед телом брата и плакал, как плакал когда-то, когда был совсем маленьким. Что-то клокотало в груди, какой-то комок, который не было сил держать. Капитан плакал навзрыд. Потом он стал кричать, когда уже не смог кричать снова заплакал. По щекам, покрытым пылью текли грязные, темные слезы. Казалось из глаз вытекает вся грязь, что осела в его душе.
– Господин капитан, позвольте! – Оказывается, бомбежка прекратилась, заплаканными глазами Андре непонимающе посмотрел на какого-то смутно знакомого офицера, который помог ему встать и куда-то вел его под руку.
– Что происходит?
– Вам очень нужно отдохнуть. – Они вошли в блиндаж, капитана кто-то уложил в постель. Андре заснул почти сразу. Засыпая краем уха он услышал: «Куда письмо-то? Может тут на столе положить?»
Здравствуй брат!
Странно, но это письмо тебе не придется никуда доставлять. Оно адресовано именно тебе, я знаю, что ты прочтешь его только в случае моей смерти. Сейчас я могу быть искренним с тобой и с собой. Не думал, что окажусь на фронте рядом с тобой.
Ты же понимаешь, что это не случайно. Что совсем не просто так я оказался рядом с тобой. Я прошу тебя, прекрати это и вернись домой. Мне никогда тебя не переубедить я знаю, но прошу. Вернись домой, матушка больна и только ты можешь ее утешить.
Она всегда любила тебя, а не меня. Так хоть раз за столько лет обними ее. Расскажи о том, что у меня все хорошо, что сбылась, наконец-то мечта дурака. Что я сложил голову за отечество.
Всегда завидовал тебе. Ты ушел на фронт и унес родителей с собой. Я перестал для них существовать, что же, надеюсь, что хотя бы на моих похоронах обо мне вспомнят.
Как бы то ни было я люблю тебя брат и горжусь тобой. Ты всегда был для меня примером. Не было того, что бы тебе не удавалось. Всегда смелый и уверенный. Вернись домой брат, прошу тебя.
Майор отложил письмо, по спине пробежали мурашки. Да он и раньше читал письма, которые таскал пацан, на вскользь, просто пробегал глазами, а это прочел внимательно. Сеченов закурил, руки почему-то дрожали. Какое-то недоброе чувство вызвал этот кусок прошлого. Таилась в письме какая-то сила.
Зазвонил телефон, майор вздрогнул и посмотрел на аппарат, тот продолжал звонить, майор продолжал смотреть. Наконец, будто бы набравшись смелости он взял трубку.
– Слушаю!
– Товарищ майор, я проследил, как и приказывали.
– Прекрасно, и что удалось узнать? – Михаил нетерпеливо заерзал.
– Записку в тайник клал какой-то мужик, я упал ему на хвост. Долго ехали, потом он свернул к особняку, мне уже никак нельзя было следом.
– К какому особняку?
– Помните на выезде из города поместье есть? Туда и свернул!
– Ясно. – Сеченов положил трубку. Он знал о поместье на окраине города, на сколько ему было известно это какое-то партийное здание. Действительно старое поместье, которое сохранилось целиком. Скорее всего, тот, кто принес письмо просто служка, а работает он на кого-то покрупнее.
Майор стал копаться в бумагах припоминая адрес, нашел. Вдруг его осенило, Сеченов снова стал рыться в бумагах, раскиданных по столу. Теперь он искал чертежи, найденные в бомбоубежище, а конкретно схемы особняка.
Это оказался именно он. В правом нижнем углу аккуратная надпись – Новиков. Майор задумался. Дело Новикова, плюс чертежи особняка. Видимо он там работает, но кем? Судя по досье далеко не последним служащим. Майор позвонил дежурному.
– Саша, скажи мне, Новиков Павел Сергеевич, говорит о чем-нибудь? – Трубка принялась тараторить, Сеченов ошалело уставился в стену. Такого ответа он не ожидал, потому просто положил трубку. Слишком уж высокопоставленная шишка мелькнула в этом деле. С другой стороны, нельзя вывести прямую связь между Новиковым и курьером. Так или иначе майор буквально чуял эту связь. Если предположить, что товарищ такого ранга передает записки турку, а тот в свою очередь охотится за портсигаром, то интерес должен быть не малым. Снова всплыло золото? Еще один осведомленный о делах давно минувших дней? Что же собственно такого в этом портсигаре?
Ознакомительная версия.
