Доехав до улицы Этьен-Марсель, Проспер Шарманса пересел на другой омнибус и поехал к Монмартру. Его затылок и шея с толстыми складками жира виднелись аккурат за старушкой с печеньем. Омнибус подскакивал на выбоинах дороги, и Жозефа немного укачивало. Он решил чем-то отвлечься и посмотрел на соседа слева — тот читал газету, а девушка, сидящая напротив, безучастно глядела в окно. Казалось, они не обращают друг на друга внимания, но Жозеф заметил, что мужчина трогает носком ботинка по затянутую в шелковый чулок ножку девушки. Спустя какое-то время он встал и подал кондуктору знак, что хочет выйти. Девушка торопливо последовала за ним. Ее место тут же заняла дама в вуалетке, на коленях у нее ерзал шустрый карапуз.
Стекла в окнах дребезжали, кондуктор ходил по вагону, собирая плату за проезд, кучер со свистом размахивал кнутом — и под мерное однообразие этих звуков Жозеф впал в полудрему. Когда он очнулся и поднял глаза, выяснилось, что затылок Шарманса исчез. Жозеф бросился к выходу и едва успел прыгнуть на подножку другого омнибуса, который следовал на бульвар Рошешуар.
Там Жозеф следом за Шарманса прошел по улице Стейнкерк и вышел на площадь Сен-Пьер. По пути ему попался киоск, где торговали жареной картошкой. В животе у юноши бурчало от голода, но он не остановился и продолжил наблюдение, не обращая внимания даже на шушукающихся возле забора белошвеек. Шарманса ступил на лестницу, что вела вверх по улице Фуатье, и с неожиданной для такого толстяка легкостью преодолел все десять ступеней, над которыми виднелась украшенная флорентийскими арками ротонда — новая достопримечательность Монмартра.
И тут разразилась гроза. Жозефу пришлось поднять воротник, чтобы хоть как-то защититься от хлынувших с неба потоков воды. Он шел мимо строительных лесов, опоясавших собор Сакре-Кёр, возводящийся в память о жертвах франко-прусской войны[62] и с опаской поглядывал на обнесенный оградой фруктовый сад. В газетах часто писали о преступлениях, которые под покровом ночи свершаются в этом районе, полном дешевых проституток и бандитов. Жозеф старательно вырезал эти статьи и собирался использовать изложенные там сведения в романе, но вовсе не хотел убедиться в их достоверности на собственной шкуре.
Он почувствовал себя гораздо увереннее, когда вышел на улицу Габриель, откуда Шарманса уже сворачивал на площадь Тертр. Время было уже позднее, к тому же хлестал ливень, и здесь было пустынно. А вот и улица Мон-Сени. Гроза постепенно стихала. Шарманса остановился под навесом прачечной, снял шляпу-котелок и промокнул платком мокрый лоб. Жозеф наблюдал за ним, притаившись за выступом стены. Он воображал себя героем арабской сказки, которого злой колдун перенес в чужие края. Сумерки и дождь до неузнаваемости преобразили извилистые мощеные брусчаткой переулки. Шестиэтажные дома мирно соседствовали с полуразвалившимися лачугами: штукатурка на них облупилась, а крыши были крыты соломой или оцинкованным железом. Дождь окончательно стих, и на улице появились люди. Мимо Жозефа проходили художники с мольбертами и ящиками для красок, детишки в лохмотьях с громкими криками бежали куда-то наперегонки.
Шарманса вновь пустился в путь, будто послушная невидимому кукловоду марионетка. Свернув с улицы Мон-Сени, которая спускалась вниз к Сент-Уэну и Сен-Дени, откуда доносились паровозные гудки, он пошел влево по улице Сен-Венсен. Жозеф не отставал. Он постарался как можно быстрее миновать кабаре под вывеской «Проворный кролик», известное как «Кабаре убийц». В просвете между тучами показался последний лучик заходящего солнца, и все вокруг приобрело какой-то таинственный вид.
— Куда он меня ведет? Неужели все-таки заметил слежку? Кажется, мы бродим по кругу, — пробормотал Жозеф себе под нос, когда Шарманса в очередной раз свернул влево и вышел на улицу Жирардон.
Впереди показалась резко уходящая вверх улица Лепик. Местные жители строили свои убогие лачуги из разнокалиберных досок, которые по случаю удавалось стащить с какой-нибудь стройки или склада, а вокруг сажали кусты и разводили небольшие огородики. Здесь было полно всякой живности: слышалось кудахтанье кур, перебрехивались собаки, коты выясняли отношения в зарослях облетевшей сирени. Стебли дикого винограда оплетали покосившиеся стены. Над крышами лачуг кое-где виднелись струйки дыма. Жили в этом районе по большей части художники, рабочие и всякие темные личности.
Шарманса шмыгнул в узкую щель между двумя заборами. Жозеф остановился, не решаясь последовать за ним — там он будет как на ладони. Вдруг ему на плечо опустилась чья-то рука, и он с трудом сдержал крик. Но это был всего лишь старый оборванец с нечесаными волосами — он просил денег, и Жозеф скрепя сердце отсчитал ему пять монеток.
— Спасибо, ты славный малый: два су на хлебушек, три — на выпивку. Жизнь не такая уж и паршивая штука. А чего это ты тут торчишь? Никак к Мелани-младшей пришел?
— К Мелани-младшей?
— Ну, к потаскушке, что живет там, в переулке. Это ее твой приятель пошел будить? Смотри, норов у нее еще тот…
Жозеф увидел, что Шарманса возвращается, и метнувшись в сторону, укрылся за кустами. Шарманса его явно не заметил — он направился в сторону извилистой улицы Коленкур, и юноша продолжил слежку.
Внезапно Шарманса остановился и прислонился к уличному фонарю.
— Чего же ты там ждешь, каналья? — пробормотал Жозеф, притаившись за телегой у обочины.
Вскоре из дома номер тридцать два вышел человек в клетчатой куртке и фетровой шляпе. Он направился к лавочке, где продавали вино в розлив. Шарманса терпеливо ждал под фонарем. Незнакомец вышел из лавки и неспешно направился вниз по улице Коленкур. Проходя мимо перекрестка с улицей Лепик, он столкнулся с Шарманса, и в свете фонаря Жозеф узнал в нем человека, за которым шел до Арен Лютеции. Мужчины обменялись несколькими словами и разошлись. Перед Жозефом встала извечная дилемма: за кем идти? На этот раз он решил проследить за Шарманса и направился было туда, где только что мелькнула знакомая шляпа-котелок, но тут удача от него отвернулась: из ближайшей забегаловки, рядом с которой стояла жаровня продавца каштанов, на улицу выскочили две подвыпившие женщины и тут же сцепились, осыпая друг друга проклятьями. В пылу схватки они опрокинули полную раскаленных углей жаровню вместе с каштанами. Несчастный торговец бросился под ноги разнимавших женщин прохожих собирать свой товар. Пока Жозеф обходил это препятствие, Шарманса уже и след простыл.
«Ну вот, — расстроился юноша, — опять я поставил не на ту лошадь. Ну и ладно, мне все равно удалось разузнать немало, мсье Легри будет мной доволен».
Он решил посвятить расследованию еще несколько минут и на обратном пути, зайдя в лавку, которую посетил человек в клетчатой куртке, заказал стаканчик вина Мариани. Завязать разговор ему помогла пришпиленная к стене возле стойки фотография молодого барабанщика в военной форме.
— Это вы? — спросил он хозяина, который протирал стойку.
— Ага, в июне семидесятого, меня тогда только в армию призвали — вон я какой гордый стою. Но радовался я недолго. Через пару месяцев нас бросили в мясорубку под Верте. Многие мои друзья оттуда не вернулись, а у меня на память только барабан и остался.
— А я разыскиваю горниста из нашего полка, мы с ним месяц назад случайно на улице встретились. Я играю на трубе, и он обещал пристроить меня в какой-нибудь ресторанчик. Он где-то поблизости живет, вот только адрес я позабыл.
— А имя-то хоть помните?
— Ну, в казарме его все звали Пеньуфом…
— Опишите-ка его, может, он мне знаком.
— Он такой чудаковатый, носит широкополую шляпу.
— На Монмартре таких полно, похоже, сюда съезжаются чудаки со всего света. Так что ничем не могу помочь, — развел руками хозяин лавки.
— Подождите, я вот еще что вспомнил: у него куртка такая в клетку, серая с бежевым!
— А, ну так это, кажись, поэт. По мне, так все поэты оборванцы и попрошайки. Но этот славный малый, он исправно платит за выпивку. Где он живет, мне неизвестно, зато я знаю, что деньгу он зашибает в «Ша-Нуар».
Жозеф сел в желтый с красной полосой омнибус, который шел от улицы Дамремон до улицы Сен-Пер через улицу Коленкур, и с наслаждением вытянул гудевшие от усталости ноги. Ехать предстояло долго, и он успеет подготовить отчет для мсье Легри. Жозеф постарался сосредоточиться, но усталость взяла свое, и глаза у него начали слипаться. Образ Виктора перед его внутренним взором сменило милое лицо Айрис, и юноша перенесся в страну грез, где его ждала прекрасная девушка.
24 ноября, вторник
Лучам рассвета не удавалось пробить плотную пелену дождя, и лишь яркие огни ресторанчика «Потерянное время» разгоняли сумрак.
Ночью Виктору не спалось. Он постоянно думал о том, что поведала ему Айрис, а когда пытался отвлечься, сразу же вспоминал о мрачных убийствах. Стоило ему задремать, как снились кошмары. Воспаленное воображение рисовало картину, в которой причудливым образом переплетались фигуры Проспера Шарманса, доктора Оберто, Ноэми Жерфлер и еще какие-то смутные тени.
