– Ничего не понимаю. Не мог же я перепутать, мне четко приказали доставить сюда. Честное слово, господин Ванзаров…
Внезапно от стены отделилась темная фигура и, придерживая шашку, устремилась к пролетке. Подбежавший городовой небрежно козырнул, пригласив гостя следовать за ним.
– Рад был знакомству! – крикнул вслед Николя с тайной надеждой, какую могут выдумать только мальчишки, рвущиеся к подвигам и свершениям.
В крохотном проулке меж неплотно выстроенных домов втиснулась карета с наглухо занавешенными окнами без украшений и резных гербов. Незаметная и скромная, как и полагается служебному экипажу серьезного департамента. Осоловевшие лошади вздрагивали под инеем и громко фыркали. Промерзший кучер закутался в шубу так, что носа не видно. Давно ждут.
Городовой деликатно стукнул в дверцу, блестящую черным лаком, и предложил руку. Но Ванзаров осилил кованые ступеньки без посторонней помощи. Еще чего не хватало!
Внутренность, обитую серой материей, освещал керосиновый светильник, засунутый под самый потолок. Стараясь не задеть полковничьей шинели, Ванзаров пробрался на свободный диванчик, поздоровался, но шляпу снимать не рискнул, чтобы не угодить локтем в начальство.
– Где вас носит? – строго спросил Вендорф вместо приветствия. В такой холод невежливо заставлять ждать любого, а господина полицеймейстера как лицо, наделенное властью, тем более. И властью немалой. Начальник 1-го отделения командовал одной четвертью из сорока двух участков Петербурга. Трем другим полицеймейстерам принадлежали остальные. Выше их в служебной иерархии полиции восседали только градоначальник и директор Департамента полиции.
Послушный чиновник Ванзаров доложил, что участвовал в облаве на хулиганов и пьяниц, устроенной господином приставом.
– Я ему покажу облаву! – пообещал строгий начальник и тут же сменил тон: – Извините, Родион Георгиевич, дорога каждая минута, ситуация непростая. Начну с главного. Ознакомлены с содержанием секретного циркуляра о мерах по обеспечению порядка в канун празднования?
– Никак нет, нам не положено, – ответил Родион не моргнув глазом. Циркуляр доводился до всех приставов столицы, был строго конфиденциальным, но какой секрет не станет известен тут же!
– Так вот, напомню его суть, – Вендорф не питал иллюзий о соблюдении тайн своими подчиненными. – В преддверии высочайшего праздника в столице не должно быть происшествий. Никаких. Уличное хулиганство, кражи и прочее исключены. А про убийства и говорить нечего. Ничто не должно омрачать народную радость. Это вопрос сугубо политический. Отчетливо понимаете?
Родион не мог понять только одного: для чего понадобился он? Но внешние приличия выдержал.
– Очень рад, что имею под своим началом такого способного чиновника, – сказал Оскар Игнатьевич с непозволительной искренностью. – Необходимо, чтобы вы лично расследовали случившееся.
– А что произошло?
– Вам доложат подробно. Все распоряжения отданы. 2-й Литейный ждет, когда приступите, он под вашей командой. Если понадобится – привлекайте свой участок. Но условия строжайшие: чтобы ни один репортеришка не пронюхал, чтоб звука не было. Что хотите, но завершить не позднее утра 21 октября. Дело заводить только после праздника. Чтобы в моем отделении все было образцово. Очень на вас надеюсь.
– Разве Литейный сам не справится?
– Уж позвольте мне решать, кто справится, – не повышая голоса, отрезал Вендорф. – Я высоко ценю ваши профессиональные качества, если не сказать – талант. Но в этом деле есть факт, требующий именно вашего участия. И объяснений, каким образом вы имеете к нему личное отношение. Не разочаруйте меня. Повторяю: сроку три дня. У вас все в порядке? Болеете? Выглядите скверно.
– Все благополучно. Благодарю вас.
На этом разговор решительно истощился.
Ожидавший городовой вежливо придержал дверь и крикнул кучеру трогать. Черная карета, дернувшись, словно примерзла колесами, растворилась во тьме. А господину чиновнику было предложено следовать в ближайшую подворотню. Родион не боялся пустых страхов, а потому не стал гадать и переживать, какая такая связь между ним и неизвестным преступлением. Там видно будет.
Ворота, по обычаю запираемые с первой темнотой, были гостеприимно распахнуты. Внутри каменной пещерки с полукруглым сводом топталось множество народа в пальто и шинелях. Так что никакой жилец дома не рискнул бы сунуться. Кашель и приглушенные голоса эхом доносились наружу. Появление долгожданной персоны было встречено дружным молчанием. На Родиона смотрели с плохо скрываемым злорадным интересом. Он поздоровался со всеми сразу. Ему ответили молчаливые кивки.
К списку заклятых друзей, состоявших из чиновников родного участка, добавился 2-й Литейный в полном составе. Тут магией усов не отделаться, долго будут припоминать. Что поделать, неудобен талант среднему чиновнику, вызывает в нем душевную неприязнь. Появляется некто, выскочка, кто может что-то делать без отговорок и отписок. И делает, негодник. Неприятно, сами понимаете.
– Что ж, господин Ванзаров, приступайте, – штабс-капитан Звержинский одарил сладчайшей улыбкой и поднес ладонь к фуражке. – За дело, господа, берется настоящий сыщик. А мы тут лишние.
Заскрежетали едкие смешки. Темнота подворотни скрыла лица храбрецов.
– Позвольте, но в чем хоть дело? – несколько растерялся Родион.
– Под вашим началом оставляю четырех городовых. Достаточно? Или вам размах требуется?
И эта реприза была принята публикой.
– Надеюсь, поразите нас молниеносным расследованием убийства. И особо разъясните загадку: как это умудрились так вляпаться, шалун?
Под дружный хохот когорта чиновников 2-го Литейного удалилась в переулок. Квартет городовых, оставленный в залог, хоть и не принимал участия в веселье, но теплых чувств к чужаку не испытывал. На Ванзарова смотрели с нескрываемым желанием слегка раскатать по свежему льду. Так, чтоб мокрого места не осталось. Лишь в дальнем конце подворотни маячила высокая фигура, равнодушная ко всему, но смутно знакомая своими очертаниями.
Что оставалось? Только и спросить наугад:
– Где тело?
Старший городовой Зыкин пригласил к стене. Около каменной тумбы, защищавшей угол дома от тележных колес и нечаянных ударов, растянулся кусок тканины, целиком скрывая находку. Прорезались слабенькие лучики потайных фонарей, еле пробивавшиеся сквозь открытую створку. Приказ соблюдения секретности выполнялся строго. Материю, оказавшуюся солидным брезентом, подняли, образовав нечто вроде шатра. Ванзарова пригласили внутрь. Немного согнувшись, он пролез, как в детской игре «в палатку».
Мороз сковал твердую корку. На ней, как на мраморном столе, вытянулось худенькое тело. Барышня невысокого роста, Родиону по грудь будет, лежала мирно, вытянув обнаженные руки по швам. Для такой погоды одета необычайно легко: бальное платье в мелких розочках, ленточках, с решительно глубоким декольте и совершенно обнаженными плечами. Украшений, полагавшихся к такому наряду – кольца, серьги или колье, – нет. Только бутон искусственной хризантемы приколот на левом плече, внутри его цифра 4, написанная чернилами. Волосы аккуратно причесаны, но без парикмахерских изысков. Из другой одежды – потертые ботиночки на шнуровке. Подол гофрированной юбки должен скрывать их надежно. Но в лежачем положении видно все. Молода, возраст не больше семнадцати или что-то вроде. Казалась она Спящей красавицей, явившейся из сказки. Во-первых, холодная и совершенно мертвая. Но самое главное – красота.
У Родиона были сложные отношения с женской красотой. При виде милого или обворожительного личика он терял значительную часть своей логической силы. Да что там говорить – просто глупел. Красота женщины действовала на Родиона как столбняк. Словно помещали его в микроволновую печь (подумаешь – не было, а ощущение было) и прожаривали изнутри. Красота выворачивала сердце мокрой тряпкой и вешала сушиться на палочку, которой могла вертеть любая ушлая бабенка. Из романтиков получаются отличные ломовые лошадки семейного быта. Но боязнь разрушить красоту грубым прикосновением привела к тому… Ну, об этом не время, после.
Так вот, барышня была исключительно хороша, даже слишком хороша для настоящей женщины. Как будто над лицом ее тщательно поработал волшебный резец, удалив малейшее несовершенство кожи. Даже мертвенная бледность ее не портила – словно мраморная статуя. Во всей этой красе был один недостаток: горло пересекал черный месяц глубокого разреза. Огромный зев, раскрытый в немом крике. Милая головка задралась назад, обнажая анатомические подробности гортани. Но крови не было. Нервному Николя такое зрелище рановато, чего доброго, рухнет в обморок.
Причина смерти не вызвала сомнений: груба и наглядна. Но вопросов от этого меньше не становилось. Наоборот, их рой жужжал густым облаком. И первый, быть может самый важный: кто она такая? Родион готов был присягнуть на томике Сократа, что нигде и никогда, ни вскользь, ни случайно не встречался с этой очаровательной брюнеткой. Он бы не смог ее пропустить. А уж забыть – тем более. Барышня была совершенно незнакома коллежскому секретарю Ванзарову. В этом можно не сомневаться. Тогда откуда намеки Вендорфа и коллег?
