— При выполнении нашей святой миссии случилось непредвиденное несчастье! — Епископ рухнул в кресло с такой силой, как будто ему на плечи давила Вселенная. — Поверьте мне, это была всего лишь трагическая случайность! — Он начал тереть себе глаза носовым платком, словно бы пытаясь избавиться от ужасного видения. — Какое горе! — продолжал бормотать епископ, так и не сообщая ничего вразумительного.
— Несчастье. Трагическая случайность. Горе. Прошу вас рассказать нам, что же там все-таки произошло, — и побыстрее.
Маркиз сел рядом с иезуитом и похлопал его по спине, пытаясь приободрить.
— Жена Росильона мертва, — наконец сказал епископ без дальнейших проволочек.
— Юстина? — Первый министр испуганно поднес руки ко рту. — Мертва? — Он с силой схватил епископа за плечи. — Немедленно расскажите мне обо всем, что там произошло!
Иезуит стал так подробно и обстоятельно рассказывать о случившемся, что маркиз и его гостья почувствовали себя очевидцами кровавых событий, как будто все это происходило у них перед глазами.
— И малышка все это видела? — Мысли Фаустины были заняты только тем ужасным несчастьем, которое обрушилось на девочку. — А с кем осталась эта бедняжка?
Графиня де Бенавенте решительно поднялась, чтобы отправиться на поиски девочки. Дон Сенон, однако, убедил ее подождать, пока он не проводит главного инквизитора, который горел желанием побыстрее покинуть этот дом, объясняя свою поспешность необходимостью срочно доставить обвиняемого в тюрьму, хотя на самом деле ему просто не терпелось уйти подальше от места совершенного преступления.
Графиня прождала в библиотеке несколько минут. Маркиз вскоре вернулся, и они вдвоем направились в жилище его — теперь уже бывшего — камердинера.
По дороге маркизу пришлось успокаивать переполошившихся слуг, выходивших из своих комнат ему навстречу. Некоторые из них были просто обеспокоены, а другие — не на шутку напуганы раздававшимися здесь криками, да и самим появлением в коридоре инквизиторов. Никто из слуг не решался войти в жилище Росильона — то ли из осторожности, то ли из-за страха, то ли в силу и того и другого. Они просто стояли перед дверью, прислушиваясь к тому, что происходит внутри. Маркиз приказал вернуться в свои комнаты всем, кроме мажордома, которого он попросил помочь ему разобраться с последствиями происшедшего несчастного случая.
Открыв дверь и войдя внутрь, они оставили за своими спинами обычную, нормальную жизнь и попали в удушливую атмосферу помещения, наполненного ужасом смерти.
Смерть нарисовала здесь жуткую картину, персонажи которой замерли в пространстве и во времени, словно бы их и вправду запечатлели на неком воображаемом холсте.
Безжизненное тело женщины распростерлось на ложе из ее собственной крови. В ее открытых глазах словно бы застыли изумление и отчаяние, а из груди у нее все еще вытекала струйка густеющей крови. В комнате стоял тошнотворный сладковатый запах.
В самом центре этой картины находилась неподвижная детская фигурка. Девочка казалась поразительно спокойной и, находясь рядом со своей матерью, была словно бы соединена с ней невидимыми узами — она не могла оторвать взгляда от лица матери. Во взгляде девочки не было абсолютно никакого выражения, ее мысли словно бы спрятались в холодной глубине ее черных глаз.
Трое взрослых, оказавшихся свидетелями этой жуткой сцены, какое-то время не могли прийти в себя.
Чувствуя сухость во рту и спазмы в горле, графиня подбежала к девочке и, обхватив ее руками, подняла с пола, стараясь оторвать взгляд малышки от ее мертвой матери. Девочка, отчаянно сопротивляясь и царапая графине руки, сумела вырваться и бросилась к матери, причем так стремительно, что никто из присутствующих не успел ей помешать. Она обхватила мать руками за шею и изо всех сил прижалась к ней. Графиня попыталась оторвать ее от трупа, помогая себе нежными словами и ласками. Оба мужчины растерянно наблюдали за усилиями графини, толком не зная, что им следует делать и чем они могли бы ей помочь. Уже одного вида последствий происшедшей в этой комнате кровавой развязки хватило, чтобы привести их в полное замешательство. Теперь они просто стояли и смотрели, как девочка настойчиво старалась покрепче прижаться к своей матери, а графиня не менее усердно пыталась оттащить ребенка от трупа и как они обе в ходе этой борьбы все больше и больше вымазывали в растекшейся по полу крови свои руки, волосы и одежду. Наконец дон Сенон решился помочь Фаустине оттащить девочку от трупа. Затем графиня, подняв девочку на руки и заливаясь слезами, поспешно выбежала из комнаты, унося ребенка подальше от этой ужасной сцены.
Через несколько минут, когда маркиз уже спускался по лестнице на нижний этаж, в его душе все больше нарастал гнев на проявившего трусость и лицемерие инквизитора, как и — причем даже в большей степени — на главу иезуитов, который даже не соизволил зайти к маркизу после происшедшей трагедии.
Еще не дойдя до библиотеки, маркиз принял решение поставить короля в известность о гнусном поведении обоих церковников, чтобы король уже сам решил, следует ли их тем или иным способом наказать.
Графиня с нежностью гладила темные волосы Беатрис, шепча ей ласковые слова, которые, казалось, обволакивали девочку, словно успокаивающий бальзам. Девочка крепко прижималась к ней, пряча в ее платье от всего мира свое личико, словно бы стараясь укрыться в теплой и безопасной норке.
Маркиз, пораженный этой умилительной сценой, подошел к графине.
— Похоже, она уже привыкла к вашим рукам, Фаустина.
— Рукам, залитым кровью. — В ее взгляде отразилась острая боль. — Я чувствую себя виновной в этом несчастье и поэтому..
Девочка, услышав эти слова, мысленно поклялась, что никогда их не забудет.
— Даже и не думайте взваливать на себя вину, — прервал графиню маркиз. — Мы с вами прекрасно знаем, кто совершил это преступление, и могу вас заверить, что они должным образом поплатятся за это.
— Позвольте у вас спросить, знаете ли вы, сколько может продлиться следствие по делу ее отца и есть ли у нее какие-нибудь родственники, которые могут захотеть взять ее под свою опеку?
На второй вопрос маркиз смог ответить сразу же, потому что он уже навел справки у мажордома. У девочки не было других родственников, и поэтому вряд ли кто-нибудь мог потребовать назначить его ее опекуном. Что же касается ее отца, то маркиз рассказал графине о существующем порядке ведения следствия, распространяющемся на любого обвиняемого.
Он стал объяснять ей, что многое будет зависеть от желания обвиняемого признать свою вину. Если он сделает это сразу, то сможет выйти на свободу уже через три или четыре месяца. Если же он будет все отрицать, то необходимые формальности по вызову свидетелей, их допросу и выслушиванию возражений обвиняемого могут весьма затянуть процесс. Если в ходе следствия его вина будет доказана, то в качестве наказания его отправят на галеры как минимум на пять лет.
— В общем, получается, что, прежде чем он снова увидит свою дочь, в самом худшем случае может пройти где-то лет семь, а в самом лучшем — около четырех месяцев, — сказала графиня маркизу, который уже начал догадываться о ее намерениях.
— Поймите меня правильно, я просто обязана что-то для нее сделать, потому как свалившееся на нее несчастье — на моей совести. Прошу вас позволить мне забрать ее к себе домой на все то время, пока — долго ли, коротко ли — будет отсутствовать ее отец. Вы знаете, что я смогу окружить ее и заботой, и лаской.
— Лично я не вижу более подходящего решения, чем то, которое вы предлагаете. Я разрешаю вам взять малышку под временную опеку — если, конечно, вы будете позволять мне ее частенько навещать.
Сенон понимал, что Фаустине хочется побыстрее уехать из его резиденции, пусть даже она и обрадовалась принятому им решению, а потому он позвал слугу и отправил его подготовить все необходимое для отъезда графини.
Возможно, это было лишь плодом его воображения или результатом недавнего сильного нервного напряжения, однако, стоя у подножки кареты и прощаясь с увозившей девочку графиней, де ла Энсенада уловил в последнем брошенном на него девочкой по-детски откровенном взгляде выражение такой ненависти и такого гнева, что ему показалось, будто эти глаза выносили ему в тот момент смертный приговор.
Масонская ложа «Три цветка лилии»
Мадрид. 1747 год
1 февраля
Крепко сложенный англичанин с неприятным лицом и резким голосом был назначен общим собранием ответственным за подготовку генерала армии короля Фердинанда VI к процедуре его вступления в масонское братство.
Новый кандидат в масоны, который наряду с воинским званием обладал еще и титулом графа де Вальмохады, молча следовал за своим провожатым по узкому темному коридору. Недавно он успешно прошел процедуру проверки благонамеренности, что было подтверждено тридцатью братьями-масонами, членами этой самой первой в Испании ложи, основанной лордом Уортоном. Радость преодоления первого этапа испытаний теперь сменилась у графа болезненным чувством стыда, потому что ему предстояло пройти через довольно унизительную процедуру. При этом он должен был предстать перед масонами с завязанными глазами, с комнатным шлепанцем на правой ноге и с веревкой на шее.
