Ознакомительная версия.
Вероятно, я был далеко не первым, кто использовал эту наивную формулу для того, чтобы проникнуть внутрь.
Охранник прислонил к щели лицо и воззрился на меня недовольным серым глазом.
– Чего?
– Позови-ка господина Теллера, любезнейший, – попросил я.
Охранник поморщился – похоже, я оторвал его от важного и любимого занятия – в густых усах этого одноглавого Цербера застряла шелуха от тыквенного семечка.
– Проходи мимо, нету его, – пробурчал охранник. – Нету. Понял?
И тут же попытался закрыть дверь, но я крепко схватился за нее и потянул на себя. Вот еще! Раз уж я решил войти, то остановить меня будет трудновато! Охранник, не ожидавший такой прыти, чуть не разжал пальцы, но раскусил мой маневр – лицо его перекосилось, потом побагровело, и он крепко вцепился в дверь со своей стороны.
– Ты что! Пусти! – прохрипел он. – Не положено!
– Положено-положено, – ответил я с усилием. – Вот ужо узнает Федор Иванович, он тебе подробно пропишет, кому положено, а кому нет!
– Паскуда, – выругался охранник. – Ну, погоди!
Он неожиданно разжал пальцы. Распахнувшись, дверь чуть не ударила меня по лбу, однако я и сам отшатнулся назад, чуть не опрокинувшись на спину. Если бы не постоянные занятия в Гимнастическом клубе и не моя верная трость – сувенир со времен дела об украденных голосах, – валяться бы мне сейчас на пыльных булыжниках Козицкого переулка.
Пока я пытался устоять на ногах, охранник метнулся влево и снова явился в дверном проеме, но уже перехватывая обеими руками толстую палку.
– Ага, – весело закричал я, – решил фехтовать?! Вот славно! Ну, давай! Туше!
Выставив вперед трость, я встал в фехтовальную позицию. Пара мастеровых, проходивших мимо, с деревянными рундуками, из которых торчал столярный инструмент, остановились и начали глазеть. Один даже достал из кармана пиджака короткую черную трубку и спокойно сунул себе в рот. Охранник нервно взглянул на них. Я тут же воспользовался моментом и ткнул ему в солнечное сплетение концом трости, окованным стальной полоской – чтобы не сбивался о камни.
Мой противник гулко хекнул и согнулся. Коротким ударом сверху по загривку я уложил его на землю, предварительно отскочив в сторону, чтобы он, падая, не сбил меня с ног.
– Вот так! – крякнул один из мастеровых. – Видать, ты, барин, из военных? А?
– Наддай ишшо! – предложил тот, который держал в зубах трубку. – Гляди, какой лось! Гляди, как встанет…
Охранник закряхтел, поднимаясь.
– Да что вы, ребята, – сказал я, доставая платок, чтобы вытереть вспотевшее лицо. – Сам я с Волги, бурлаком расшивы с ватагой тянул. А это так, баловство.
– Ага, – согласился мастеровой с трубкой. – Оно и видно. Баловаться ты мастак!
– Ага, – поддакнул с уважением его более молодой приятель.
Я хотел было помочь охраннику подняться, но тот с матерной руганью оттолкнул мою руку, встал, поднял с земли оброненную палку и, вероятно, решил дать мне сдачи – если, конечно, удастся. Но в этот момент раздалось негромкое: «А-а–тставить!»
Теллер вышел из-за спины своего архаровца, как будто все время там и стоял. Одет он был ровно так же, как и вчера – в английский клетчатый пиджак, вот только на голове у него теперь прямо сидела серая кепка с клапанами – ни дать ни взять – британский сержант в отставке. Хотя он старался держать себя в руках, но нервно бьющаяся жилка на виске выдавала, что Теллер взбешен моим нападением на его человека.
– Так-так-так, – сухо сказал он, знаком показывая мастеровым, чтобы те шли по своим делам. – Если не ошибаюсь, господин Гиляровский?
Охранник, моментально притихший, попытался оправдаться.
– Федор Иванович! Я это… согласно вашей инструкции… а они палкой…
Теллер сухо кашлянул, не глядя на охранника, и тот сконфуженно замолчал. После паузы глава московской охраны Елисеева снова обратился ко мне:
– Как это понимать, господин Гиляровский? Вы силой пытались ворваться на территорию, за охрану которой я отвечаю?
– Но позвольте, – возмущенно сказал я, – вчера в вашем присутствии Григорий Григорьевич сам пригласил меня осмотреть стройку. Вы не можете чинить мне препятствия!
Теллер повернулся к охраннику.
– Иди-ка, Потапенко, в свою сторожку, мы с тобой потом еще обстоятельно побеседуем. Понял?
Дождавшись, когда его подчиненный покинет нас, Теллер твердо посмотрел мне в глаза и тихо произнес:
– Вы же прекрасно понимаете, что я не могу брать в расчет вчерашние распоряжения Григория Григорьевича. Вы видели, что он был нетрезв. Уверяю вас, что уже сегодня он бы вас и на мизинец не подпустил к этой двери.
– А вот уж это – только ваше предположение, господин главный сторож, – раздраженно ответил я. – Вам вчера хозяин русским языком приказал меня впустить. Так что давайте, выполняйте приказ, пропускайте, а то я ведь и сам могу войти – как вчера, помните? И револьвер вам не поможет – не собираетесь же вы, в самом деле, стрелять в меня, Гиляровского, в самом центре Москвы? А?
Жилка на виске Теллера начала пульсировать вдвойне против прежнего. Он судорожно сжал кулаки, вероятно, собираясь меня ударить. Но я угрожающе приподнял свою трость, показывая, что без сдачи он не останется. Не знаю, чем бы кончилось дело, но тут в переулке застучали лошадиные копыта – с Тверской поворачивала карета с опущенными из-за жары занавесками. Теллер быстро разжал кулаки и отвернулся от меня, приняв спокойный и даже немного скучающий вид. Нетрудно было догадаться, что в карете явился тот, кто сейчас решит наш спор, – сам Елисеев.
Как только лошадь остановилась, Теллер подскочил к карете и распахнул дверцу, одновременно закрывая своим телом от меня пассажира, а ногой откидывая лесенку. Он явно хотел, чтобы Григорий Григорьевич, выходя, не обратил на меня внимания, но сам я не был предрасположен отступать в последний момент, а потому, как только из кареты появился черный блестящий цилиндр миллионера, громко поздоровался:
– Добрый день, Григорий Григорьевич! А меня тут ваши башибузуки внутрь не пускают. Говорят, вы вчера выпивши были, сами не ведали, что творили.
Теллер моментально побледнел и бросил на меня взгляд поистине нитроглицериновой мощи.
Сегодня Елисеев ничем не напоминал того, вчерашнего, хвастливого пьяницу из «Тестова». Нет, это был уже привычный публике владелец торговой империи – прямой, как Александрийская колонна, с зализанными назад светлыми волосами, строгим проницательным взглядом холодно-серых петербургских глаз, смотревших сверху вниз и чуть искоса. Если бы не тени под глазами и набрякшие веки, ни за что нельзя было бы догадаться, что миллионер еще вчера полдня пьянствовал, а ночь провел в объятиях своей очередной московской пассии.
Вероятно, все же такая собранность после бурного времяпровождения требовала от Елисеева недюжинного напряжения сил, потому что мой окрик заставил его вздрогнуть. Когда миллионер обернулся ко мне, я заметил капельки пота на лбу – у самых корней волос.
– Простите, – сказал он тем не менее ровным голосом. – Вчера я действительно позволил себе немного лишнего. Впрочем, мои, как вы говорите, башибузуки отлично знают, что я никогда и ни при каких обстоятельствах не забываю о данных обещаниях. Да-да, я прекрасно помню, что обещал вам показать постройку. Прошу только в ответ об одном – подождите с публикацией ваших впечатлений до открытия. Я нисколько не давлю на вас! Мне докладывали, что давить на вас, равно как подкупать, – бесполезно.
Я кивнул.
– Поэтому, – продолжил Елисеев, – я предлагаю принцип: услуга за услугу. Вы можете смотреть сколько вам угодно и где вам будет угодно, не передавая ничего в газеты… Нет-нет, только до дня открытия магазина. А я за это вышлю вам персональное приглашение на торжество. Уверяю вас, таких приглашений будет напечатано совсем немного – только для ограниченного… очень ограниченного круга лиц.
– Все-таки подкупаете, – усмехнулся я. – Не деньгами, так приглашением.
– Не приглашением, а кругом лиц, – возразил Елисеев. – Ну, я же вижу, что вы деловой человек! Все, кто недоступен для вас как либерального журналиста, все будут собраны в одном месте в одно время. Безусловно, я буду делать вид, что совершенно тут ни при чем.
– С чего вы взяли, Григорий Григорьевич, что я – деловой человек?
– Рыбак рыбака видит издалека, – усмехнулся Елисеев. – Ну как? Согласны на нашу маленькую сделку?
И хотя вчера не шло речи ни о каких сделках, поразмыслив, я кивнул. Елисеев жестом отстранил с дороги Теллера и кивнул мне:
– Прошу!
Сотни раз я проезжал и проходил мимо этого старого здания с колоннами работы великого Казакова. Дом этот, выходивший фасадом на Тверскую, был достопримечательным. В двадцатые годы минувшего века его владелица Зинаида Волконская собирала тут литературно-музыкальный кружок, на котором была представлена вся творческая Москва той эпохи. Сам Александр Сергеевич читал стихи в этих стенах. И с этой стороны дом номер четырнадцать был, без сомнения, памятником русской культуры. Если бы не дальнейшая его печальная судьба – в 70–е этот храм искусства, с великолепной мраморной лестницей, с фресками различных эпох, с копиями знаменитых картин, стоивших не меньше оригиналов, купил подрядчик Самуил Малкиель, сделавший свое состояние на поставках сапог для армии. На первый этаж въехал портной Корпус со своим магазином, а верхние этажи Малкиель отдал под квартиры. Впрочем, и Малкиель недолго владел этим домом – как и многие дворы того времени, дом Волконской «пошел по рукам». Купцы Носовы, Ланины, Морозовы – кто только не покупал это здание. Одно время оно стояло заброшенным, а москвичи старались обходить его стороной – ходил слух, что в старом дворце видели привидение. Оно мелькало в окнах в красном плаще и страшно покрикивало. Впрочем, объяснение этому быстро нашли в охранном отделении, полиция произвела аресты, и вскоре привидение больше не беспокоило проходивших мимо ночных гуляк, отправившись, вероятно, по Владимирскому тракту звенеть самыми что ни на есть материальными кандалами.
Ознакомительная версия.
