глаза его плясали, словно у пятилетнего ребенка, которому пообещали подарить пони, и вот он дергается, прыгает, носится в порыве восторга.
Лютер как следует вгляделся ему в лицо и подумал: «Ух ты, не может быть».
Но тут Рэнсом Бойнтон встал рядом с ним и объявил:
— Верьте не верьте, да только к нам сюда шлепает сам толстяга Бейб Рут, несется, что твой товарняк.
— Можно мне сыграть?
Им не верилось, что Бейб Рут это сказал. Сначала он подлетел к Лютеру, приподнял его и произнес:
— Ну, парень, видел я перебежки на своем веку, но таких — никогда в жизни. — Потом он стал обнимать Лютера, хлопать его по спине: — Вот это да, ну и зрелище!
Потом он подтвердил, что он и вправду Бейб Рут, и даже удивился, что столько ребят вообще про него слыхали. Но Клещ Джо однажды видел его в Чикаго, а Рэнсому удалось пару раз глянуть на него в Кливленде. А остальные читали о нем в спортивных разделах газет и в «Бейсбол мэгэзин», и тут Рут даже брови задрал, словно не мог поверить, что на Земле проживают черные, умеющие читать.
— Наверно, вы автограф хотите? — спросил Рут.
Похоже, никого особо не заинтересовало такое предложение, и у Рута вытянулось лицо, когда он увидел, что при этих словах каждый нашел веские причины уставиться на свои башмаки или в небеса.
Лютера так и подмывало сказать ему, что тут перед ним стоят тоже довольно серьезные игроки. Взять хотя бы человека-осьминога. Или Энди Хьюза. И потом, только белые любят автографы. Да и какого черта, автограф — это ж просто чьи-то каракули на клочке бумаги, нет?
Лютер уж и рот открыл, чтоб ему это растолковать, но хорошенько всмотрелся в его лицо и понял: он же сущий ребенок. Размером с бегемота, весь колышется, но все равно — дитя, да и только. Лютер никогда не видал таких широко раскрытых глаз. Потом он много лет следил по газетам, как они меняются, но в тот день у Рута были глаза маленького толстого мальчишки на школьном дворе, глаза, полные надежды, и страха, и отчаянной решимости.
— Можно мне сыграть? — Он поднял свои лапищи сенбернара. — С вами, а?
Они так и покатились со смеху, но Лютер и бровью не повел, нет.
— Вот уж не знаю… — Он нарочно тянул время. Окинул взглядом остальных, снова уставился на Рута. — Подумать надо. Вы как, хорошо в игре-то разбираетесь, сэр?
Регги Полк так и рухнул на землю. Прочие зареготали, хлопая друг друга по рукам. Но этот самый Рут удивил Лютера. Глаза у парня сощурились, сделались прозрачными, как небо. Лютер живо смекнул: с битой в руке он не мальчишка, а взрослый, такой же, как они.
Рут сунул в рот незажженную сигару и распустил галстук:
— Да так, кое-чего нахватался в поездках, мистер…
— Лоуренс, сэр. Лютер Лоуренс. — Он сохранял полное бесстрастие.
Рут обнял его своей ручищей размером с Лютерову кровать:
— Ты на какой позиции играешь, Лютер?
— Центровым, сэр.
— Тогда тебе не о чем беспокоиться, просто вовремя пригибай голову.
— Пригибать голову, сэр?
— И смотри, как мой мяч будет над ней пролетать.
Лютер не смог сдержаться и расплылся в улыбке:
— И хватит называть меня сэром, ладно, Лютер? Мы же тут все бейсболисты.
Да уж, это было что-то, когда Клещ Джо в первый раз его обвел! Три роскошных гладких страйка, просто как по ниточке, и толстяк ни разу не коснулся мяча перчаткой.
После третьего он рассмеялся, указал битой на Клеща и от души кивнул ему:
— Тебя учить — только портить, старик.
Его не хотели ставить питчером, так что каждый иннинг он заменял кого-нибудь из полевых игроков. Ничего, можно и посидеть один иннинг, думали они. Все-таки Бейб Рут, не кто-нибудь. Без дурацкого автографа обойдемся, зато потом можно будет долго рассказывать про эту игру, и тебе будут выставлять выпивку.
В одном иннинге он играл слева, Лютер — в центре, а Регги Полк стоял у них питчером, прохлаждаясь между бросками, как обычно. Тут-то Рут и спросил:
— Лютер, а чем ты занимаешься, когда не играешь?
Лютер немного рассказал ему о том, как вкалывает на военном заводе под Колумбусом, о том, что война — жуткая штука, но помогает набить карман, и Рут ответил: «Точно», хотя Лютеру показалось, что он это просто так брякнул, чтоб что-нибудь сказать, а не потому, что действительно понял, и тут Рут спросил Лютера, что у него такое с лицом.
— Кактус, мистер Рут.
Послышался треск биты, и Рут, засеменив на цыпочках, как балерина на своих тупорылых носочках, подхватил и перебросил на вторую базу мяч.
— Что, в Огайо так уж много кактуса? Никогда не слышал.
Лютер улыбнулся:
— Вообще-то, у нас говорят «много кактусов», ежели их больше одного, мистер Рут, сэр. У нас они по всему штату, здоровенные поля этой дряни. Целые бушели кактусов.
— И ты что же, свалился на такое поле?
— Да, сэр. Еще как свалился.
— Похоже, выпал из аэроплана.
Лютер очень медленно помотал головой:
— С дирижабля, сэр.
Оба посмеялись, и Лютер еще улыбался, когда поднял перчатку и прямо-таки взял из воздуха мяч Руба Грея.
В следующем иннинге из-за деревьев появились новые белые люди, и кое-кого они сразу узнали: Стаффи Макиннис собственной персоной; Эверетт Скотт, господи помилуй; и еще парочка «кабсов», боже ты мой, Флэк, Манн и еще третий, которого никто не знал в лицо, но он, видно, играл либо за тех, либо за других. Они прошли вдоль правого края и скоро уже стояли за шаткой деревянной скамейкой у линии первой базы, все в костюмчиках, при галстуках и в шляпах, в такую-то жару, покуривали сигары, время от времени окликали какую-то Милашку, и сначала Лютер, черт дери, не мог взять в толк, кто это, но потом сообразил, что так они зовут Рута. А когда Лютер снова глянул в их сторону, то увидел, что к ним присоединились еще трое: Уайтмен из «Сокс», Холлохер из «Кабс» да еще какой-то никому не известный костлявый краснолицый мальчишка с выступающим подбородком. Лютеру не понравилось, что их восемь. Вместе с Рутом получается целая команда.
Прошел еще иннинг, и все шло отлично, белые общались по большей части между собой, время от времени некоторые вопили что-нибудь вроде: «А ну, не зевай, чернявый!» или «Далеко встал, чернорожий!» — ну и пес с ними, Лютеру доводилось слышать выраженьица и покрепче.
А потом,