– Всё это вы уже много раз говорили, – мягко прервала энтузиаста баронесса. – Объясните мне про медицинское использование электричества.
– О, это самое интересное, – ещё больше возбудился профессор. – Именно этой сфере электрической науки я намерен посвятить свою жизнь. Макроэлектричество – турбины, моторы, мощные динамо-машины – изменят окружающий мир, а микроэлектричество изменит самого человека, исправит несовершенства природной конструкции homo sapiens. Электрофизиология и электротерапия – вот что спасёт человечество, а вовсе не ваши умники, которые играют в великих политиков или, смешно сказать, малюют картинки.
– Вы неправы, мой мальчик. Они тоже делают очень важное и нужное дело. Но продолжайте.
– Я дам вам возможность сделать человека, любого человека, идеальным, избавить его от пороков. Все дефекты, определяющие поведение человека, гнездятся вот здесь, в подкорке головного мозга. – Жёсткий палец пребольно постучал Эраста Петровича по темени. – Если объяснять упрощённо, в мозге есть участки, ведающие логикой, наслаждениями, страхом, жестокостью, половым чувством и так далее, и так далее. Человек мог бы быть гармонической личностью, если б все участки функционировали равномерно, но этого не бывает почти никогда. У одного чрезмерно развит участок, отвечающий за инстинкт самосохранения, и этот человек – патологический трус. У другого недостаточно задействована зона логики, и этот человек – непроходимый дурак. Моя теория состоит в том, что при помощи электрофореза, то есть направленного и строго дозированного разряда электрического тока, возможно стимулировать одни участки мозга и подавлять другие, нежелательные.
– Это очень, очень интересно, – сказала баронесса. – Вы знаете, милый Гебхардт, что я до сих пор не ограничивала вас в финансировании, но почему вы так уверены, что подобная корректировка психики в принципе возможна?
– Возможна! В этом нет ни малейших сомнений! Известно ли вам, миледи, что в захоронениях инков обнаружены черепа с одинаковым отверстием вот здесь? – Палец снова дважды ткнул Эраста Петровича в голову. – Тут расположен участок, ведающий страхом. Инки знали это и при помощи своих примитивных инструментов выдалбливали у мальчиков касты воинов трусость, делали своих солдат неустрашимыми. А мышь? Вы помните?
– Да, ваша «бесстрашная мышь», кидавшаяся на кошку, произвела на меня впечатление.
– О, это только начало. Представьте себе общество, в котором нет преступников! Жестокого убийцу, маньяка, вора после ареста не казнят и не посылают на каторгу – ему всего лишь делают небольшую операцию, и этот несчастный человек, навсегда избавившись от болезненной жестокости, чрезмерной похоти или непомерной алчности, становится полезным членом общества! А вообразите, что какого-нибудь из ваших мальчиков, и без того очень способного, подвергли моему электрофорезу, ещё более усилившему его дар?
– Ну уж своих мальчиков я вам не отдам, – отрезала баронесса. – От чрезмерного таланта сходят с ума. Лучше уж экспериментируйте с преступниками. А что такое «чистый человек»?
– Это сравнительно простая операция. Думаю, я к ней уже почти готов. Можно нанести удар по участку накопления памяти, и тогда мозг человека станет чистым листом, вы словно пройдётесь по нему ластиком. Сохранятся все интеллектуальные способности, но приобретённые навыки и знания исчезнут. Вы получаете человека чистеньким, будто новорождённым. Помните эксперимент с лягушкой? После операции она разучилась прыгать, но двигательных рефлексов не утратила. Разучилась ловить мошек, но глотательный рефлекс остался. Теоретически можно было бы обучить её всему этому заново. Теперь возьмём нашего пациента… А вы двое, что вылупились? Берите его, кладите на стол. Macht schnell![46]
Вот оно, сейчас! Фандорин изготовился. Однако подлый Эндрю так крепко взял его за плечи, что нечего было и пытаться лезть за револьвером. «Тимофей» чем-то щёлкнул, и стальные обручи, давившие узнику на грудь, убрались.
– Раз-два, взяли! – скомандовал «Тимофей», беря Эраста Петровича за ноги, а Эндрю, всё так же цепко сжимавший пленнику плечи, легко поднял его из кресла.
Подопытного перенесли на стол и уложили навзничь, причём Эндрю по-прежнему придерживал его за локти, а швейцар за щиколотки. Кобура немилосердно врезалась Фандорину в поясницу. Снова раздались звуки колокола – перемена закончилась.
– После того, как я синхронно обработаю электрическим разрядом два участка мозга, пациент совершенно очистится от предшествующего жизненного опыта и, так сказать, превратится в младенца. Его нужно будет снова учить всему – ходить, жевать, пользоваться туалетом, а позднее читать, писать и так далее. Полагаю, что ваших педагогов это заинтересует, тем более вы ведь уже имеете некоторое представление о склонностях этого индивида.
– Да. Он отличается прекрасной реакцией, смел, обладает хорошо развитым логическим мышлением и уникальной интуицией. Надеюсь, всё это поддаётся восстановлению.
В другой обстановке Эраст Петрович почувствовал бы себя польщённым столь лестной характеристикой, но сейчас его закончило от ужаса – он представил, как лежит в розовой колыбельке, с соской во рту и бессмысленно гугукает, а над ним склоняется леди Эстер и укоризненно говорит: «У, какие мы нехолосые, снова мокленькие лежим». Нет уж, лучше смерть!
– У него конвульсии, сэр, – впервые разомкнул уста Эндрю. – Не очнулся бы.
– Невозможно, – отрезал профессор. – Наркоза хватит минимум на два часа. Лёгкие конвульсивные движения – это нормально. Опасность, миледи, в одном. У меня не было достаточно времени, чтобы точно рассчитать потребную силу разряда. Если дать больше, чем нужно, это убьёт пациента или навсегда сделает его идиотом. Если недобрать, в подкорке сохранятся смутные, остаточные образы, которые под воздействием внешнего раздражителя могут однажды сложится в определённое воспоминание.
Помолчав, баронесса произнесла с явным сожалением:
– Мы не можем рисковать. Пускайте разряд посильней.
Раздалось странное жужжание, а потом потрескивание, от которого у Фандорина мороз пробежал по коже.
– Эндрю, выстригите два кружочка – вот здесь и вот здесь, – сказал Бланк, коснувшись волос лежащего. – Мне нужно будет подсоединить электроды.
– Нет, этим пусть займётся Тимофей, – решительно объявила леди Эстер. – А я ухожу. Не хочу это видеть – потом ночью не усну. Эндрю, ты пойдёшь со мной. Я напишу кое-какие срочные депеши, а ты отвезёшь их на телеграф. Нужно принять меры предосторожности – ведь нашего друга скоро хватятся.
– Да-да, миледи, вы мне только будете мешать, – рассеянно ответил профессор, занятый приготовлениями. – Я немедленно извещу вас о результате.
Железные клещи, которыми были стиснуты локти Эраста Петровича, наконец-то разжались.
Едва за дверью стихли удаляющиеся шаги, Фандорин открыл глаза, рывком высвободил ноги и, стремительно разогнув колени, пнул «Тимофэя» в грудь – да так, что тот отлетел в угол. В следующее мгновение Эраст Петрович уже спрыгнул со стола на пол и, щурясь от света, рванул из-под фалды заветный «герсталь».
– Ни с места! Убью! – мстительно прошипел воскресший, и в этот миг ему, в самом деле, хотелось застрелить их обоих – и тупо хлопающего глазами «Тимофэя», и сумасшедшего профессора, недоумённо застывшего с двумя стальными спицами в руке. От спиц тонкие провода тянулись к какой-то хитрой, помигивающей огоньками машине. В лаборатории вообще имелось множество всяких любопытных штук, но рассматривать их было не ко времени.
Швейцар не пытался подняться с пола и только мелко крестился, но с Бланком, кажется, было неблагополучно. Эрасту Петровичу показалось, что учёный совсем не испугался, а только взбешён неожиданным препятствием, которое могло сорвать эксперимент. В голове пронеслось: сейчас бросится! И желание убить съёжилось, растаяло без остатка.
– Без глупостей! Стоять на месте! – чуть дрогнув голосом, выкрикнул Фандорин.
В ту же секунду Бланк взревел:
– Scweinhund! Du hast alles verdorben![47] – и ринулся вперёд, ударившись боком о край стола.
Эраст Петрович нажал на спуск. Ничего. Предохранитель! Щёлкнул кнопкой. Нажал два раза подряд. Да-дах! – жахнуло двуединым раскатом, и профессор упал ничком, головой прямо под ноги стрелявшему.
Испугавшись нападения сзади, Фандорин резко развернулся, готовый стрелять ещё, но «Тимофей» вжался спиной в стену и плачущим голосом зачастил:
– Ваше благородие, не убивайте! Не по своей воле! Христом-богом! Ваше благородие!
– Вставай, мерзавец! – взвыл полуоглохший, озверевший Эраст Петрович. – Марш вперёд!
Толкая швейцара дулом в спину, погнал по коридору, потом вниз по лестнице. «Тимофей» мелко семенил, ойкая всякий раз, когда ствол тыкался ему в позвоночник.
