– А! – махнул рукой Лыков. – Черт разберется в этих бумагах! Поехали, Павел Нилович. Я могу быть уверенным, что вы исполните обещание? Если беглые егеря вернутся.
– Конечно! Я уверен, тем и закончится. Надо только спустить все на тормозах. Пусть происшествие забудется. Недельку-другую лучше обождать. Ребятам надоест скитаться, и они сами придут ко мне.
Сыщик и управляющий сели на станции в один вагон. Алексей спросил:
– Скажите, а откуда Колобихин знает французский язык?
– Почему вы так решили? – оживился Тистров.
– Там, в сторожке, он пояснил объездчикам значение слова «пейзан». А ваша супруга… я вчера приходил к вам домой и вынужденно с ней познакомился… она тоже вспомнила об этом.
При упоминании жены на лбу лесопромышленника появилась суровая складка. Он внимательно посмотрел на Лыкова и спросил:
– Сильно Анька вчера чудила?
– Ну…
– Понятно. Взял на свою голову! Теперь все насмехаются.
– Ну почему! Она молодая, бойкая. Интересная женщина. Только вот мечтает о Петербурге…
– То-то и оно, что бойкая! Вы уж, Алексей Николаевич, простите ее. Скучно бабе в Вязниках.
– Меня это, Павел Нилович, совершенно не касается. Так что насчет Колобихина?
– Не знаю. Сергей вообще личность калиброванная. Смелый! Ловкий. Он же и организатор, заглавный человек. В народе про таких говорят: смотрит вперед за пять дворов! Еще Колобихин отличный наездник. Вы бы видели, какие у них кони!
– Я видел, – коротко сообщил надворный советник.
– Ах да. Кони лучшие в округе, Сергей их по всей губернии собирал. А объездчику хороший конь что музыканту скрипка! В нем вся надежда.
– Но знание французского языка… Колобихин, случайно, не учился в гимназии?
Тистров задумался.
– Эх, память… Старею, Алексей Николаевич; уж начал забывать. И тут не помогу. Никогда при мне главный егерь не говорил ни на каком языке, кроме природного!
Затем разговор перешел на лес. Алексей рассказал про свою дачу в Варнавинском уезде. Павел Нилович заинтересовался, как там пополняют лесной фонд, как сплавляют бревна. За такими разговорами они доехали до Вязников. Здесь управляющий вышел, а Лыков покатил дальше. Но в Коврове он пересел в обратный поезд и двинулся назад.
С утра сыщику не давала покоя одна мысль. Дальним своим концом Давыдовская дача выходит на Московское шоссе. Причем в глухом месте, за Гороховцом. Двадцать верст, конечно, расстояние немалое. Но для сильных коней вполне доступное. Что, если егеря хищничали там? Привычные к верховой езде, знающие каждую тропинку… Правда, в полицейских сводках ничего такого не зафиксировано. Но это говорило лишь о том, что не находили трупов. А сколько людей у нас исчезает бесследно? Кто их считал? И где сказано, что они не пропали именно здесь, напротив лесной дачи? Выехал человек из Нижнего в Москву, и как сквозь землю провалился. В каком месте он потерялся? Где ушел из мира живых? Четыреста пятьдесят верст пути. Да где угодно мог!
И еще не шел из головы рассказ Благово. Давно уже Павел Афанасьевич изложил своему ученику историю о пропавших, ехавших на ярмарку путниках. Случилось это в 1868 году. Тогда сам Благово еще был помещиком, пытался поднять свои Чиргуши и не помышлял о полицейской службе.
На Московском тракте стали исчезать купцы. В то время движение по шоссе было весьма бойким, особенно с июля по сентябрь. Ярмарка притягивала к себе огромные массы товаров и людей. И многие негоцианты предпочитали ехать не поездом, а на своих. Составляли небольшие караваны или даже шли одиночной повозкой. А в повозке товар, а в кошельках деньги… Большой соблазн для разбойников. Поэтому все шоссе охранялось пикетами оренбургских казаков. Но люди все-таки исчезали, и полиция не могла понять, как и где. Так продолжалось до тех пор, пока однажды не пропал казачий офицер. Молодой подхорунжий проверял по дистанции пикеты и не вернулся. Тогда казаки взяли дело в свои руки. И быстро выявили постоялый двор на окраине деревни Золино. Видать, они знали об этом притоне всегда, но не спешили извещать полицию. А тут их ухватило за живое! Станичники нагрянули верхами, ночью, без судебного следователя и полиции. И тем более без понятых. Выбили ворота и ворвались внутрь. А там как раз убивали очередного постояльца. Ну, казаки и устроили самосуд… Главных исполнителей подняли на пики, кого помельче избили до полусмерти. И лишь после этого позвали исправника.
Дело было громкое. Молодая вдова, хозяйка постоялого двора, взяла себе в любовники головореза. Такого, что поискать! Кровь парень лил, словно квас в жаркую погоду. И набрал себе таких же безжалостных сообщников. Постоялый двор под началом вдовы процветал. Женщина она была горячая, охотно продавала себя за деньги, да еще и окрестных баб привлекала. Молодых и справных. От постояльцев не было отбоя. Слух о веселом доме разнесся по всему тракту. Купцы, собираясь на ярмарку, уже заранее вспоминали бойкую хозяйку. И продолжалось это пять лет…
Следствие вскрыло целый притон, в котором вершились кровавые дела. Главный убивец сумел ускользнуть от наказания. Знали лишь, что по паспорту он был Воскобойников. А своим жертвам палач представлялся так: Черт Иванович Веревкин. И мерзко ухмылялся при этом… В ту ночь, когда ворвались казаки, атаман отсутствовал. Продавал похищенных лошадей и этим спасся. Его так и не нашли. Вдова и оставшиеся в живых головорезы сгинули на каторге. А на Московском шоссе много лет после того было спокойно. Вдруг лесные люди решили возродить жуткий промысел?
Еще одно обстоятельство, которое толкало Алексея вернуться, было связано с Тистровым. Вроде бы солидный, почтенный человек. Лесом занимается. Имеет молодую взбалмошную жену, тяжело с ней старичку. Все как у людей. Но сыщик усмотрел в Павле Ниловиче и другое. Тот имел нечто общее с Колобихиным! Что-то такое, чего не опишешь словами. Что можно лишь почувствовать, если имеешь опыт. Одной крови люди… А Серый – Лыков был в этом убежден – являлся опасным преступником.
Алексей сошел с поезда, и первый, кого он увидел на дебаркадере, был Чернов. Урядник стоял во фрунт и отдавал честь.
– Что-то изволили забыть, ваше высокоблагородие?
– Здорово, Чернов!
– Здравия желаю!
– Вот хочу печь на заимке разломать.
Служивый изумился:
– Для чего?
– Посмотреть надо. Нет ли там чего интересного?
– Так это… Их благородие надо бы спросить…
– О чем? Можно ли чиновнику Департамента полиции горелую печь крушить? Может, сразу губернатору телеграфируешь?
– Извиняйте, ваше высокоблагородие! – смутился урядник. – У меня инструкции. Должен сообщить обо всем господину становому приставу.
– Сначала распорядись, чтобы мне дали двух каменщиков с кувалдами.
– Не могу нарушить распоряжение начальства. Виноват! Первым делом должен известить. И получить разрешение на оказание вам содействия. А каменщиков в Чулкове отродясь не было!
Лыков плюнул и отправился в ближайший кабак. Там нанял пару мужиков с инструментами и телегой. Втроем на медлительной коняшке отправились по лесной дороге. Алексей ехал и вспоминал, как выслеживал на ней Колобихина. И что потом из этого вышло… И может еще выйти, если он не отыщет свой билет! Фактически сейчас все и решится. Если догадка сыщика верна, он что-то отыщет на заимке. Пепелище никто всерьез не осматривал. А вдруг повезет?
Мужики попались работящие, и дело у них спорилось. Алексей сидел в тени и ждал. Вскоре подъехал на своей гнедой урядник и примостился неподалеку. Напряжение нарастало.
Вот обрушился печной свод. Работники залезли внутрь и стали выбрасывать оттуда кирпичи. Вдруг дело у них застопорилось. Они нагнулись, что-то разглядывали… Потом выскочили наружу как ошпаренные. Лица у мужиков сделались белее мела. Лыков подбежал и тоже обомлел.
На черном поду печи, среди кирпичей и шлака, лежали обгорелые человеческие черепа. Много черепов.
Надворный советник подумал про себя: плакал мой билет… Зато теперь никто не упрекнет его, что в ночь-полночь шлялся по лесным дорогам. И зря напугал скромных фальсификаторов свеч.
Он повернулся к уряднику и сказал:
– Вот и открылось, Чернов. Скачи на телеграф, вызывай исправника!
Обнаруженное Лыковым дело оказалось огромным по масштабу совершенных преступлений. В развалинах печи отыскали двадцать один череп, если считать с фрагментами. Из них два были детские… Еще десять могил щупами обнаружили в дальнем углу двора. Целое кладбище…
Размах банды поразил полицейских. Никогда прежде в Европейской России не встречалось столь массовитое убийство. Тридцать один труп! А сколько их еще закопано в лесу?
Через сутки в кабинете владимирского губернатора Теренина состоялся разнос. Лыков вольготно сидел в кресле, а трое вязниковцев стояли, понурив головы. Рутковский и Лямкин еще хорохорились, а Чернов был как в воду опущенный… Губернатор бегал и кричал на подчиненных:
