Отец Жан покачал головой.
– Раньше я ухватился бы за эту возможность обеими руками, – с легкой улыбкой ответил он. – Но после долгих размышлений я пришел к заключению, что не гожусь на роль лидера. Я слишком стар и консервативен. Если мы изберем на пост правильного человека, это станет поворотным моментом в развитии нашего ордена. Мы придем к великим свершениям.
– Мы? – спросил отец Ксавье. – Мы? У меня такое ощущение, что ты не имеешь в виду совет ордена, когда говоришь «мы».
– Я говорю о нас с тобой. Если мы вдвоем придем к согласию и выдвинем общую кандидатуру на совете, братья проголосуют за нее единогласно. Ты понимаешь это не хуже меня.
– Если мы придем к согласию. Кого ты предлагаешь?
Отец Жан покачал головой и придвинул свой стул ближе к кровати.
– Как насчет отца Бертрана? – спросил он. – Он хороший администратор и не имеет политических пристрастий.
– Он так прикипел к своей больнице в Болгарии, что его оттуда не вытащить никакими силами. Он, конечно, хороший человек, но для нас не подходит. Я думаю, может, отец Люк?
Отец Жан рассмеялся:
– О нет! Святой человек, с этим не поспоришь, но, на мой взгляд, слишком уж радикальный. Он заставит нас истязать себя розгами по ночам. Нет, избави нас Боже от отца Люка.
– Марк?
– Слишком стар.
– Он моложе меня.
– Все равно слишком старый.
– Франсуа?
– Он никудышный администратор. С ним мы разоримся уже через год. А учитывая наше теперешнее положение…
Повисла пауза.
– Не так-то это легко, верно? – сказал отец Ксавье.
– Нам нужен кто-то совершенно новый, человек, не связанный ни с какими фракциями и способный привнести свежие идеи. Все, кого мы обсуждали, не годятся. Мы знаем, чего от них ожидать. Нужен кто-то со стороны, кто-то вроде отца Поля.
Это имя вырвалось у него непроизвольно, но, прозвучав, оно крепко засело у него в голове и уже не отпускало.
– Ему всего тридцать лет, – возразил отец Ксавье. – У него нет административного опыта, он не успел нажить сторонников в ордене, не стремится к высоким постам и к тому же африканец.
– Все так, – подтвердил отец Жан, но идея выбрать отца Поля уже завладела им, и он был не в силах от нее отказаться. – Он не реформатор и в то же время не традиционалист. Приверженцы реформ проголосуют за него, потому что он поддерживает идею миссионерства. А традиционалистам должна импонировать его искренняя и глубокая вера; я бы даже сказал, что отец Поль – единственный истинно верующий в нашем ордене в самом высоком смысле этого слова. Во всяком случае, когда он находится здесь, а не у себя в Африке. Бог его знает, каков он там. И я считаю его хорошим человеком, Ксавье. А это немало.
– Я знаю. Ведь это отец Чарлз разыскал его и привел к нам? Я тогда сомневался, что из него может выйти что-нибудь путное, но постепенно привязался к нему и даже полюбил.
– Меня смущает только одно: что скажут люди? – задумался отец Жан. – Африканец? Самый молодой за всю историю ордена?
– Может быть, настало время забыть о предрассудках? И кроме того, Жан, друг мой, мне не хочется показаться тебе слишком прагматичным, но подумай, как о нас повсюду заговорят! Сколько молодежи захочет вступить в наш орден!
– Но в принципе как ты считаешь: он годится для этой должности? Лично я в него верю. По-моему, он подходит как никто другой. У него есть важнейшие качества: цельность и верность. И здравый смысл.
Ксавье удовлетворенно сложил руки на животе.
– Он прекрасно подходит на эту должность, – с окончательной убежденностью заключил он. – Тем более если мы выразим ему свою поддержку.
– Так ты поддержишь его кандидатуру? – спросил отец Жан, понимая, что в эту минуту его безумная идея начинает обретать реальные черты. – Ты дашь ему рекомендацию?
Отец Ксавье задержался с ответом лишь на долю секунды.
– От всего сердца, – сказал он.
– Ну тогда и я тоже.
Отец Ксавье радостно засмеялся, впервые за много дней.
– Итак, у нас появился новый лидер. Нам нужно составить меморандум для совета ордена. Я бы предпочел сделать это как можно быстрее. Прямо сегодня. Мое собственное заявление об уходе с поста и наше общее пожелание избрать отца Поля. После твоего ухода я сделаю еще несколько телефонных звонков, но вести собрание придется тебе. Главное, чтобы отец Поль не отказался от предложенной ему чести.
Жан покачал головой:
– Я считаю, лучше не говорить ему заранее. Иначе он точно откажется. А если предложение прозвучит неожиданно на собрании и все быстро проголосуют, тогда… тогда у него просто не останется выбора.
Ксавье откинулся на подушки.
– Бог мой, Жан, Бог мой. Это будет такой щелчок по носу иезуитам!
Отец Жан встал с таким ощущением, словно гора свалилась с плеч. Слегка прослезившись, он похлопал отца Ксавье по руке, потом с чувством потряс ее.
– Я так рад, – сказал он. – И знаешь, мне кажется, нами руководил кто-то свыше.
Менцис сидел на диване, любуясь делом своих рук. Он был эгоистом во всем, кроме того, что касалось его работы; тут он был чрезвычайно самокритичен – но, разумеется, лишь наедине с собой.
Менцис встал, взял икону в руки, повертел ее и так и этак, провел по ней пальцем, еще раз критически всмотрелся и вновь остался доволен. Можно ли назвать ее совершенством? – думал он, аккуратно заворачивая ее в чистую тряпочку. Нет. Есть ли у нее недостатки? – снова спросил он себя, обернув ее газетой и стянув резинкой. Конечно, хотя он и сам заметил их не сразу. Заметят ли их другие? Он задумался. Нет, не заметят, решительно постановил он. Работа очень приличная, а учитывая обстоятельства, можно сказать – блестящая.
Он все еще поздравлял себя с удачей, когда в дверь позвонила Мэри Верней. Она сказала, что работает в полиции и пришла забрать икону, принадлежащую монастырю Сан-Джованни. «Интересно, заметит она подмену?» – волнуясь, подумал он.
– Я думаю, вам лучше взглянуть на нее, – озабоченно сказал он, вручая ей старательно упакованную икону. – Я не хочу, чтобы вы повредили ее и потом сказали, что так и было.
– Я уверена, ничего подобного не случится.
– Я настаиваю, – заявил Менцис. – И хочу получить расписку.
– Хорошо.
Мэри тяжело вздохнула и начала разворачивать газеты.
– Отлично, – сказала она, бросив на картину беглый взгляд.
– Нет, вы рассмотрите ее как следует, – потребовал Менцис.
Она еще раз оглядела картину.
– По-моему, все нормально. Вы уже работали над ней?
– Да, немного. Я только начал.
– У вас еще будет возможность закончить работу.
– Вы подтверждаете, что я отдал вам икону целой и невредимой?
– О да, конечно. А теперь мне нужно идти. Я опаздываю.
– А моя расписка?..
С трудом скрывая раздражение, Мэри отложила икону в сторону и торопливо написала расписку. «Получила от синьора Д. Менциса одну икону с изображением Мадонны – собственность монастыря Сан-Джованни». Менцис забрал расписку и, улыбаясь, прочитал. Сертификат качества, подумал он. Будет забавно продемонстрировать ее друзьям.
– Ну все, я ухожу.
– Чудесно. Берегите ее. От нее и так уже столько хлопот.
– Можно подумать, я не знаю.
С иконой под мышкой Мэри вышла из здания и, пройдя несколько шагов до угла, повернула налево.
Мужчина, сидевший в кафе на той же улице, заметил, как она выходила, и схватился за телефон.
– Можешь добавить к списку ее преступлений, что она выдавала себя за сотрудника полиции, – тихо сказал он. – Она вышла и направляется к Кампо-дей-Фьори. Я иду за ней.
Мэри Верней взяла такси на стоянке возле церкви Святого Андрея. На рынке было еще полно народу, но пик наплыва уже прошел, и ей не пришлось стоять на виду у всех с краденой вещью под мышкой слишком долго. Когда подошла ее очередь, она села в машину и первым делом дала водителю сто тысяч лир.
– Слушай меня внимательно, – сказала она. – Поездка будет необычной. Я хочу, чтобы ты в точности выполнил мои указания. Если ничего не перепутаешь, получишь еще столько же. Ну что, едем?
Шофер – молодой парень с недобрым прищуром и сатанинской улыбкой – жутко осклабился.
– В том случае, если вы не собираетесь никого пристрелить.
– А ты что – против?
– Это будет стоить вдвое дороже.
– Кажется, я села туда, куда надо. Значит, так: я хочу, чтобы ровно в три часа ты двигался на юг по Лунготевере Марцио к перекрестку на площади Умберто. В пятидесяти метрах от нее находится автобусная остановка. Там должен стоять мужчина. Запоминаешь?
Водитель кивнул.
– Там ты перестроишься в крайний правый ряд и притормозишь. Как только я скажу остановиться, ты остановишься; как только я скажу ехать, ты должен моментально тронуться с места. Дальше разберемся по ситуации. Ну как, все ясно?