Навстречу ей катила крестьянская повозка из Анвайлера, влекомая двумя быками. Эльзбет остановила ее, и сердобольный крестьянин согласился подвезти ее в сторону Вальдрорбаха, где у нее жила племянница. Там ей придется провести несколько недель или даже месяцев. Следовало как можно скорее предостеречь посвященных! Вместе им нужно будет принять несколько важных решений. Потому что одно знахарка знала наверняка: люди, проделавшие до Васгау столь долгий путь, так быстро не сдадутся.
Эльзбет оглянулась на такой спокойный с виду участок леса. Там ее по-прежнему ждала одна лишь смерть.
Казалось, ее дыхание уже коснулось знахарки.
Глава 6
Монастырь Ойссерталь,
апрель 1524 года от Рождества Христова
В последующие дни и недели воплотилась в жизнь заветная мечта Матиса.
Филипп фон Эрфенштайн сдержал обещание и после разговора с Агнес в тот же вечер освободил Матиса. Хоть старый рыцарь и не изменил своего отношения к огнестрельному оружию, он действительно позволил юноше попробовать себя в качестве орудийных дел мастера.
– Даю тебе два месяца, – проворчал при этом Эрфенштайн. – Если за это время ты и впрямь сможешь изготовить мне громадную пушку, я тебя прощу. В противном случае снова отправишься в тюрьму. Ясно тебе?
Матис не знал, действительно ли Эрфенштайн воплотит свою угрозу, но сама возможность изготовить орудие казалась ему благословением небес.
Уже на следующее утро после освобождения он в сопровождении Ульриха осмотрел арсенал. Запасы оказались обширнее, чем изначально предполагал Матис. В ящиках, сундуках или завернутыми в промасленные тряпки, там хранилось более дюжины аркебуз, семь ручных кулеврин, два десятка устаревших пистолей и коротких пищалей с низкой дальностью стрельбы. Кроме того, в их распоряжении имелось три фальконета и несколько орудий покрупнее, годных для штурма вражеской крепости. Было также две бочки пороха и несколько каменных ядер весом в два фунта каждое и четыре бронзовые мортиры. Но три из них до того прохудились, что Матис сразу решил их переплавить.
Отец Тристан между тем сдержал обещание и замолвил словечко перед настоятелем Вейгандом. И теперь Матис мог использовать обе печи, которые с прошлого года стояли у искусственного ручья неподалеку от монастыря. Вместе с Ульрихом, Гюнтером и другими стражниками Матис привел их в порядок, раздобыл новых кирпичей и в сарае у монастырской стены устроил мастерскую для последующей работы. И вот они принялись сооружать из глины, холста и пеньки сердцевину для будущей формы.
Время от времени в Ойссерталь приезжал Эрфенштайн и молча осматривал уже проделанную работу.
– Вижу одну только грязь, – ворчал он, запуская палец в грязную глину. – Ума не приложу, как из этого должно получиться орудие.
– В общем, это то же самое, что колокол отлить, – попытался объяснить Матис. – В тот раз, когда изготавливали колокол для монастыря, мастер расписал мне весь процесс.
Он достал несколько скомканных пергаментных листов и показал набросанные на скорую руку чертежи.
– На форму наносится слой глины, так называемый фальш-колокол, а поверх него – второй слой. Все это обжигают в печи, верхний слой осторожно снимают и разбивают фальш-колокол. – Матис аккуратно свернул пергаменты и вытер грязь со лба. – Если составить вместе форму и верхний слой, образуется пустое пространство, которое мы и заполняем расплавленной бронзой. Я тогда много помогал мастеру, и кое-кто из монахов тоже разбирается в этом деле. С божьей помощью справимся.
– Как колокол, говоришь? – ухмыльнулся Эрфенштайн. – Смотри, чтобы священники не прослышали. Ибо первое сделано в угоду Господу, а второе – промысел дьявола.
Матис отмахнулся:
– До священников и монахов мне никакого дела нет. С папой пусть этот Лютер разбирается.
Учение Мартина Лютера между тем пустило корни по всей Германии. Всюду в трактирах спорили об индульгенциях и громадных издержках Рима, где папа на деньги своей паствы заново отстроил собор Святого Петра. Кроме того, из-за непосильных податей и произвола знати повсеместно росло недовольство. В том числе и в Васгау, где беглый Пастух-Йокель тайно выступал на полянах перед растущими толпами, призывая к восстанию.
Наместник Гесслер, похоже, оставил попытки схватить Матиса. С того памятного мартовского дня ни он, ни его стражники так и не появлялись. А так как Матис постоянно находился на территории монастыря или в пределах крепости, то и городские стражники не могли его тронуть. Но опасность быть схваченным заботила Матиса меньше всего. Его беспокоил отец, который до сих пор лежал в постели и едва мог подняться. Иногда он отхаркивал кровавую слизь и день ото дня выглядел все хуже. О работе и речи идти не могло. Услышав, что сын изготавливает для Эрфенштайна большую пушку в Ойссертале, Ганс Виленбах разразился бранью, пока очередной приступ кашля не свалил его обратно в постель. Его жена Марта терпеливо ему объяснила, что Матис теперь вместо отца обеспечивал семью. Денег, которые сын получал от наместника, по крайней мере, хватало на самое необходимое для матери и маленькой Мари. Правда, лекарства для отца стоили слишком дорого, а знахарка Рехштайнер, к которой Марта обычно ходила, бесследно пропала. Уже поговаривали, что ее утащил в лес дикий зверь, когда она собирала травы.
Поэтому Ганс Виленбах продолжал чахнуть. С Матисом, если не считать несколько недовольных фраз, он по-прежнему не разговаривал.
Спустя три недели форма для пушки была наконец готова, и дело шло к отливке.
Для этого Матис перебрал оружие в арсенале, разделив еще годное к применению от непригодного. Старые и худые аркебузы и мортиры отправились в плавильную печь. За ними последовали бронза и олово, полученное из кубков, кружек и отслужившего свое или сломанного инструмента. Ульрих вместе с остальными стражниками обшарил все углы крепости в поисках пригодного материала. В ход пошло даже несколько старых горшков кухарки Хедвиг и надтреснутый колокол из крепостной часовни. В конце концов металла набралось достаточно, чтобы приступить к переплавке.
– Черт возьми, да Эрфенштайн в жизни не принимал таких мудрых решений, как теперь, – приговаривал Ульрих.
Стоя на лестнице, прислоненной к печи в пару шагов высотой, он отправил в дымившееся отверстие очередную оловянную кружку. Отсюда было рукой подать до выстроенной из красного песчаника и богато украшенной церкви, однако Матис, Ульрих и остальные стражники жили в собственном дымном, пропитанном ядовитыми испарениями мире.
– Мы еще покажем этому ублюдку фон Вертингену, – проворчал Ульрих, завороженный видом бурлящей раскаленной массы.
С тех пор как они взялись за работу, старый орудийщик стал пить гораздо меньше. Казалось, Матис заразил его своим воодушевлением.
– Мы просто вышибем у него крепость из-под задницы! – весело продолжал Ульрих. – Вот увидишь, нам даже ландскнехты этого юного графа не понадобятся!
Он рассмеялся, и Матис сам невольно улыбнулся. Но улыбка сошла с его лица, стоило ему подумать о полном упрека взгляде отца.
«Неужели так трудно понять, что времена меняются? – думал Матис. – Почему я слышу от него одни лишь упреки?»
Бронза плавилась добрых полдня, пока не стала красной и текучей, как лава. Потом Матис открыл выпускное отверстие, и дымящаяся масса полилась по глиняной трубке в готовую форму, установленную в яме под печью. Через два дня, когда сплав охладился, настал напряженный момент: пришло время разбить внешний слой глины. Взорам их предстала громадная пушка длиной в два шага и с жерлом размером с детскую голову. Орудие получилось крепким, монолитным и без единой трещинки.
Матис выдержал свой экзамен.
Он счастливо улыбнулся. Орудие получилось именно таким, каким представлялось ему в мечтах. Громадное и массивное – смертельное оружие в руках того, кто умел с ним обращаться. И Матис расшибется, но докажет всем, что ему это под силу. В том числе своему отцу.
