— Интересующий нас день он провел в Бате — навещал престарелую тетушку, которая живет себе в Королевском полумесяце[31] и собирается завещать племянничку небольшое состояние.
— Вы не попадались ему на глаза?
— Нет.
— Вот и отлично. Как добыли информацию?
— Как всегда, отовсюду понемногу: кондукторы в поездах, продавцы, слуги.
— Должен признать, я впечатлен: схватываете на лету.
— Так я ведь прочел немало детективных романов. — Даллингтон ткнул в номер «Панч». — Этот журнал — моя слабость.
— Одна из многих ваших слабостей, надо полагать?
Молодой лорд ухмыльнулся:
— Совершенно верно!
— Что еще удалось узнать о Лайсандере?
— Интересного — ничего, к сожалению. Он живет по раз и навсегда заведенному распорядку: из клуба в клуб, из ресторана «Мэрилинз» — это недалеко от церкви Святого Мартина на полях — в гости к майору Батлеру.
— Батлер вернулся?
— Он и не уезжал.
— Ах да, конечно. А как насчет подруги? Дамы, с которой он гуляет по Гайд-парку?
— По моим сведениям, таковой не имеется. Он вообще живет как монах: запрется у себя и читает тягомотные истории всеми забытых войн.
— Какие же, например?
— Ну, скажем, о наших военных кампаниях на Востоке или о стычках с Испанией, когда та сильно задирала нос. В таком роде. По мне, крестовые походы куда интереснее.
— Или «Панч».
— Вот именно — или «Панч»!
— Благодарю вас, Даллингтон, ваша помощь неоценима. Итак, не возражаете, если я дам вам еще одно задание?
Юный лорд покачал головой.
— Есть один господин по имени Маран…
Почему «Сентябрь»?
Ленокс собрался поужинать дома, в компании «Феликса Холта», но то и дело откладывал книгу, задаваясь одним и тем же вопросом. Общество названо «Сентябрь», официальное собрание ежегодно проводят в сентябре, однако неясно, какая связь между целями клуба и этим месяцем. Ленокс отодвинул тарелку и пошел к самому дальнему книжному шкафу в кабинете. Он достал том энциклопедии на букву «С».
Из статьи он почерпнул самые разнообразные сведения о сентябре: это месяц осеннего равноденствия; из камней ему соответствует сапфир; из цветов — вьюнок «Утреннее сияние»; в 1752 году из-за перехода от юлианского календаря к григорианскому за вторым сентября последовало четырнадцатое; седьмого числа этого месяца в 1533 году родилась королева Елизавета, а девятнадцатого числа, но на двести шестьдесят лет позже — Сэмюэл Джонсон; само собой, Великий пожар, годовщину которого они с Каффенбрасом недавно обсуждали; в конце сентября 1066 года войска Вильгельма Завоевателя высадились на территории Англии; тысячелетие за тысячелетием в этом месяце справляли десятки праздников урожая; в этот месяц принято подавать на обед гуся; если желуди падают в сентябре — жди раннего снега; по старинному обычаю на праздник Крестовоздвижения — четырнадцатого сентября — детей отпускали из школы собирать орехи.
Ленокс читал без особого интереса. Но раз уж он стоял у шкафа с энциклопедией, то почему бы не заглянуть заодно и в том на «К» — он уже давно хотел посмотреть, какие смыслы таит в себе красный цвет. Статья его увлекла. Оказывается, красный был первым оттенком наскальной живописи; для картографов служил символом Британской империи; римские легионеры носили красные плащи — это Ленокс и сам знал, — дабы скрыть кровь: хитрый прием помогал сохранить высокий боевой дух и одновременно деморализовать противника; новшество, введенное при королеве Виктории — почтовые ящики — красного цвета; в России красным называли то, что считали красивым. Факты интересные, но бесполезные. Ясно одно: красные предметы из комнаты Джорджа указывали на Красногривого Реда Келли, как ясно и другое: о портье нужно узнать больше.
Он еще не захлопнул книгу, когда в дверь постучали, и секунду спустя Мэри ввела инспектора Дженкинса.
— Здравствуйте, Ленокс, — бодро приветствовал его молодой коллега. — Надеюсь, я не помешал?
— Нет, нет, что вы! Входите, пожалуйста.
Они вдвоем подсели к письменному столу.
— Закончили дело Эммерсона, да?
— Точно.
— И ниточки, конечно, привели к Йохансену?
— Откуда вы знаете?
— Из газет. Я заехал бы, если б возникла заминка.
— А как ваше дело?
— Вот как раз сижу размышляю. Пока похвастаться нечем, к сожалению.
— Я, собственно, потому и приехал. Хотел предложить вам небольшую прогулку, если вы не против.
— С удовольствием, но куда?
— В Фулем.
Так назывался район Лондона к юго-западу от Чаринг-Кросс, неподалеку от моста Хаммерсмит. Его доброе имя постепенно восстанавливалось, но еще век назад район игорных домов, борделей и питейных заведений находился в зените дурной славы: хорошо известные гуляки эпохи Регентства однажды подняли здесь бунт, до смерти напугав своих почтенных отцов. И сейчас жизнь там начиналась с наступлением темноты, и чем ближе к реке тем веселее. Ленокс бывал в Фулеме дважды: один раз расследовал дело о нападении на проститутку, другой — ограбление салуна, совершенное разбойником в маске — тот оказался старшим сыном и наследником графа Доуни.
— Фулем? Даже так?
— Это по делу, — поспешил оправдаться Дженкинс. — Вопрос, непосредственно связанный с вашим расследованием.
— Придется поверить, — улыбнулся Ленокс.
— Не возражаете, если остальное я расскажу по пути? Снаружи нас ждет одноколка.
И пока лошадь резво бежала в сторону Темзы, Дженкинс посвятил Ленокса в суть поездки.
— Мы едем к прелюбопытнейшему типу по имени Лоренс Матт. Корни у него немецкие, хотя и сам он, и его отец родились в Хартфордшире. Отец держал конюшни с упряжными лошадьми, но едва сводил концы с концами, поэтому вырос Лоренс в бедности, однако восемнадцати лет от роду он изобрел новый способ заряжать винтовку с казенной части, запатентовал его и продал патент за бешеные деньги.
— В восемнадцать лет!
— Дело в том, что его отец держал у себя не только лошадей, но и ружья соседских безземельных джентльменов, поэтому детство Лоренса прошло за чисткой стволов. Он утверждает, что изобрел механизм еще в тринадцать лет, но ждал совершеннолетия, чтобы официально запатентовать свое открытие. Не исключено, конечно, что привирает. Он хвастун, каких мало.
— Надо признать, основания для этого у него есть.
— Это точно. Так вот, на половину вырученных денег он приобрел громадный особняк по соседству с лачугой, в которой вырос, набил его мебелью, картинами, кухонной утварью, перевез туда родителей, поручил дом их заботам — и был таков. Половину оставшегося он вложил как умел, а затем приехал в Фулем и поклялся, что останется там до тех пор, пока не пропьет и не прокутит последнюю часть принесенных патентом денег. Тогда, говорит, вернусь к себе в деревню, женюсь и, чем черт не шутит, стану мировым судьей.
— Бог мой, до чего потрясающий малый! Как же вы с ним познакомились?
— Здесь-то и начинается самое интересное.
— Смею вас уверить, интересно мне уже давно.
— В участок пришла жалоба, что из подвала его дома доносится бесконечная пальба. Бобби[32] поехал разобраться — и что вы думаете? — обнаружил под домом настоящий полигон! Служанка, дрожа от ужаса, рассказывала, что хозяин стреляет всю ночь напролет — зачастую пьяный в стельку. Поскольку случай не рядовой, пришел мой черед знакомиться с нарушителем порядка: мы разговорились, и я открыл для себя чертовски интересного собеседника.
— Ни минуты в этом не сомневаюсь.
— Представляете, Ленокс, он верит в нечто под названием «баллистика».
— Что это такое?
— Вы охотник?
— Разумеется.
— Тогда вы знаете, что у всех ружей вдоль ствола идут спиральные нарезы, которые и передают пуле особое вращательное движение при вылете из дула. Так вот, Матт считает, что оружие, из которого сделан выстрел, можно определить по стреляной пуле. Я взял несколько пуль из недавнего дела и неофициально проверил его теорию: он с убийственной точностью определил каждую.
Ленокс озадаченно молчал, переваривая услышанное.
— Но ведь похоже… похоже на правду, — медленно произнес он. — Вполне.
— Вот! И тем не менее в Скотланд-Ярде меня никто даже слушать не хочет!
— Вас это удивляет?
— Почему-то нет, — вздохнул Дженкинс. — Ленокс, вы же знаете, я люблю свою работу, но, когда я вижу, что мои коллеги продолжают жить в прошлом, мне становится страшно. Помяните мои слова, наше время — время революционных технологий — изменит работу полиции до неузнаваемости. Я убеждал их просто выслушать Матта, который, может статься, совершил величайшее открытие в криминалистике, — и даже это мне не удалось! С ума сойти можно, честное слово. Временами я всерьез подумываю об отставке.
