— Тогда ты, скорее всего, не сможешь предоставить достаточно веских доказательств соучастия в этих преступлениях ни одного из участников заговора. Кстати, если не ошибаюсь, третьей жертвой стал один очень богатый вольноотпущенник?
— Да, ты совершенно прав.
— Итак, в качестве жертв мы с тобой имеем двух вольных граждан Рима и одного чужестранца. Один из них сам являлся убийцей. Римские судьи подымут тебя на смех, если ты попытаешься выдвинуть такие обвинения против высокопоставленных официальных лиц. В чем заключается твое главное доказательство? Есть ли у тебя письменные свидетельства?
— Лично у меня нет, но неопровержимые доказательства тайного заговора находятся в документах, которые хранятся в храме Весты.
— Хмм. Я не спрашиваю, как тебе удалось их увидеть. Но допустим, что тебе удалось их прочесть прежде, чем они были туда помещены. Документы, доверенные на хранение в храм Весты, могут быть привлечены к делу в качестве доказательства только решением Сената в случае существенной угрозы государству и при согласии великого понтифика. Поскольку для того, чтобы убедить сенаторов в грозящей государству опасности, тебе нужно заполучить эти документы, то, мне думается, вряд ли тебе удастся предоставить данные доказательства.
— Если я тебя правильно понял, ты утверждаешь, что у меня нет никаких существенных улик против этих людей?
— Разумеется, каждый свободный гражданин Рима имеет право подать иск против другого такого же гражданина. Однако никакой действующий римский магистрат не может быть обвинен, пока он находится при исполнении своих обязанностей. После того как он освободит занимаемый пост, ему можно предъявить обвинение в должностном преступлении. Из того, что было тобой сказано, полагаю, что по крайней мере один из участников заговора является действующим магистратом.
— Даже два.
— И в какой должности?
— Они оба являются консулами.
— Да. — Он на миг запнулся. — Пожалуй, пора нам отложить в сторону наши догадки. Тирон, мне кажется, ты хочешь что-то сказать?
Единственное, что выдавало раба в поведении Тирона, — он ожидал разрешения своего хозяина, чтобы вступить в разговор.
— Господин, — обратился он ко мне, — консулы этого года всего лишь чуть дольше месяца задержались на занимаемых должностях. Если ты соберешь более веские доказательства против них, то сможешь вынести им обвинения, когда они освободят свои посты. Ни у одного из них не будет за спиной армии, а приказы проконсулов, не касающиеся их полномочий, еще никогда не исполнялись. Это будет самое подходящее время. Если тебе удастся добыть доказательства.
Цицерон кивнул в знак согласия.
— И тогда твое имя непременно войдет в историю Рима. Ты будешь значиться в ней консулом прежде, чем заступишь на службу квестора.
— В данное время меня не слишком интересует подобная перспектива. Прошлый опыт заставляет меня усомниться, стоит ли делать политическую карьеру.
— Жаль. У тебя есть то, что я ставлю выше всех прочих достоинств. А именно чувство гражданского долга. Весьма редкое в наши дни. Тирон?
— Из того, что ты сказал, — продолжал комментировать мои слова Тирон, — следует, что другой заговорщик избран консулом на будущий год. Это еще больше осложняет дело. Консульство не является судебным органом, однако оно может вмешиваться в судебные процессы, когда дело касается политики. Поскольку он разделяет свои обязанности со своим коллегой, ты можешь попытаться назначить слушание дела на тот день, который будет закреплен за другим консулом. Хотя сделать это будет весьма непросто.
— Прими мои поздравления, молодой человек, — вновь вступил в разговор Цицерон. — В такие молодые годы ты приобрел не одного, а сразу трех самых могущественных врагов в мире. Но ты пришел ко мне за советом, и я тебе его дам. Если ты желаешь разоблачить всех участников заговора в судебном порядке, тебе надлежит выждать, пока вновь избранный консул, имя которого мы не называем, покинет занимаемую должность. А это вопрос каких-то тринадцати месяцев и нескольких дней. К этому времени бывшие консулы непременно будут находиться на чужой территории и командовать очень большими и могущественными армиями. Таким людям можно предъявить обвинение в государственной измене, подобно тому, как они предполагают поступить с Лукуллом. Однако я должен тебя предупредить в тщетности этой затеи. Ибо предпринять законные действия против римского полководца, находящегося в зените своей воинской славы, мало кому под силу даже из тех, кто является ему ровней.
— Значит, нет смысла даже пытаться что-то сделать? — с разочарованием в голосе спросил я, когда рухнули даже те крупицы надежды, которыми я себя тешил.
— Я дал тебе официальный совет как консультант в области права, — ответил Цицерон. — А теперь позволь мне сказать тебе то, что я думаю по этому поводу как человек. — Следуя распространенной среди служителей закона манере, он приготовился загибать пальцы: — Первое. Люди, против которых ты собираешься выдвинуть обвинение, во всех отношениях находятся выше закона и конституции. Один из них является величайшим полководцем, а второй — богатейшим человеком в мире. А третий, если не считать меня, в знании законов не имеет себе равных. За каждым из двух консулов стоит партия сторонников, столь могущественных, что они выйдут сухими из воды, даже если ворвутся в храм Весты и изнасилуют в нем всех служительниц. И самое главное, у них есть многотысячная поддержка самых развращенных, самых ожесточенных и самых боеспособных войск в мире. В свое время казалось немыслимым, чтобы римские полководцы направили свои легионы против Рима. Однако Марий и Сулла изменили этой традиции.
Цицерон откинулся на спинку стула и заговорил более откровенно:
— Деций Цецилий, уверяю тебя: никто в мире не дерзнет обвинить этих людей в какой-либо, пусть даже самой ничтожной причастности к тайному заговору против некоего тщеславного военачальника или к убийству двух граждан и иностранца. Просто чудо, что ты вообще еще жив. Это я могу объяснить лишь тем, что эти люди в своих будущих планах делают ставку на поддержку семьи Метеллов.
— Это верно лишь в отношении наиболее высокопоставленных участников заговора, — заметил я. — Но уже было одно неудачное покушение на мою жизнь. Видишь ли, один из менее значимых его участников не боится ни гнева Метеллов, ни законов Рима, ни даже, насколько мне известно, бессмертных богов.
Цицерон криво усмехнулся.
— Кажется, я догадываюсь, кого ты имеешь в виду. Несколько дней назад мы с тобой имели честь встречаться за его обеденным столом. Что ж, от него, пожалуй, тебе будет нетрудно защититься. Найми нескольких гладиаторов из школы Статилия. Подобно тому, как это делают другие политики. Она производит отличных охранников.
— Боюсь, это пойдет в разрез с традициями нашей семьи, — сказал я, поднимаясь с места. — Марк Туллий, весьма благодарен тебе за совет. Хотя ты не слишком меня обнадежил, зато прояснил некоторые обстоятельства, за что я тебе весьма признателен.
— И ты не собираешься отказываться от этого дела? — спросил меня он.
— Нет, — покачал головой я. — Они убили трех людей в моем районе. Я должен найти и наказать преступников.
Он встал и горячо пожал мне руку.
— Тогда желаю тебе удачи. Полагаю, в будущем тебя ждут великие дела. Если, конечно, тебе удастся выжить.
Тирон проводил меня до двери.
Как служителям закона, так и врачевателям запрещалось брать плату за свои услуги. Интересно, каким подарком к сатурналиям я мог бы отблагодарить Цицерона? Кстати говоря, мои долги к этому празднику неустанно возрастали. По пути на Форум я вспомнил, что у меня имелся неплохой манускрипт поэта Архия, которого Цицерон очень любил. Пожалуй, для него это будет как раз то, что надо. Во всяком случае, утренняя консультация не требовала слишком большого вознаграждения, к которому, скажем, обязывал бы меня выигранный им в мою пользу важный судебный процесс.
Разумеется, в голове у меня роились и другие мысли. Цицерон кратко и ясно описал мне положение вещей, равно как мое собственное. Я был последним человеком, которого хотели видеть следователем, ищущим истинных преступников, и кандидатом номер один на роль следующей жертвы разбойного нападения в собственном доме. Все мои планы вывести на чистую воду тайных заговорщиков с треском провалились. В конце концов, какая разница, который из кучки обезумевших от власти и сколотивших свое состояние на награбленном добре полководцев будет править в Риме, как петух в курятнике? И кого заботит, какой из медоточивых льстецов займет место на одном из восточных тронов? И уж конечно, никому нет никакого дела до трупов, найденных на улице, где таковых подчас бывает в избытке.
