Ознакомительная версия.
– Вот гад! – возмутился Сенька. – Если православный человек и жидовской молельни терпеть не желаешь, возьми и спали задаром, а серебреников ихних не бери. Правда ведь?
Эраст Петрович на вопрос не ответил, только вздохнул. А Скорик подумал и спросил:
– Чего они, жиды эти, в полицию не нажалуются?
– За защиту от бандитов полиция ещё больше денег требует, – объяснил господин Неймлес. – Поэтому гвиры, члены попечительского совета, предпочли договориться с Упырём, для чего назначили специальных представителей. Мы с тобой, Сеня, то есть Мотя, и есть эти самые п-представители.
– Чего мне делать-то? – свросил Сенька, когда спускались вниз по Спасо-Глинищевскому.
Этот маскарад нравился ему куда меньше, чем прежний, нищенский. Пока ехали на извозчике, ещё ничего, а как вылезли и зашагали по Маросейке, их уже дважды «жидюками» обозвали и один оголец дохлой мышой швырнул. Надавать бы ему по ушам, чтоб почём зря не вязался к людям, но из-за важного дела пришлось стерпеть.
– Что тебе делать? – переспросил господин Неймлес, раскланиваясь с синагогским сторожем. – Помалкивай да рот разевай. Слюни пускать умеешь?
Сенька показал.
– Ну вот и м-молодец.
Вошли в дом по соседству с жидовской молельней. В чистой комнате с приличной мебелью поджидали два нервных господина в сюртуках и ермолках, но без пейсов – один седой, другой чернявый.
Не похоже было, чтобы Эраста Петровича и Сеньку тут ждали. Седой замахал на них рукой, сердито сказал что-то не по-русски, но, в каком смысле, и так было ясно: валите, мол, отседова, не до вас.
– Это я, Эраст Петрович Неймлес, – сказал инженер, и хозяева (надо полагать, те самые «гвиры»), ужасно удивились.
Чернявый удовлетворённо поднял палец:
– Я вам говорил, что он еврей. И фамилия еврейская – искажённое «Нахимлес».
Седой сглотнул, дёрнув острым кадыком. С тревогой посмотрел на инженера и спросил:
– Вы уверены, что у вас получится, господин Неймлес? Может быть, лучше заплатить этому бандиту? Не вышло бы беды. Нам не нужны неприятности.
– Неприятностей не будет, – уверил его Эраст Петрович и сунул мешок под стол. – Однако д-два часа. Сейчас появится Упырь.
И точно – из-за двери запричитали – не поймёшь кто:
– Ой, идёт, идёт!
Скорик выглянул в окно. Снизу, со стороны Хитровки, неспешно приближался Упырь, дымя папироской и с нехорошей улыбкой поглядывая по сторонам.
– Один пришёл, без колоды, – спокойно заметил господин Неймлес. – Уверен. Да и делиться со своими не хочет, больно к-куш хорош.
– Прошу вас, господин Розенфельд, – показал чернявый на занавеску, отделявшую угол с диванами (называется «альков»). – Нет-нет, только после вас.
И попечители спрятались за штору. Седой ещё успел шепнуть:
– Ах, господин Неймлес, господин Неймлес! Мы вам поверили, не погубите! – и на лестнице загремели шаги.
Упырь без стука толкнул дверь, вошёл. Прищурился после ярко освещённой улицы. Сказал Эрасту Петровичу:
– Ну чё, жидяры, хрусты заготовили? Ты, что ль, дед, отслюнивать будешь?
– Во-перьвых, здравствуйте, молодой человек, – молвил господин Неймлес дребезжащим старческим голосом. – Во-вторих, не шарьте глазами по комнате – никаких денег здесь нет. В-третьих, садитесь уже за стол и дайте с вами поговорить, как с разумным человеком.
Упырь двинул сапогом по предложенному стулу – тот с грохотом отлетел в угол.
– Болталу гонять? – процедил он, сузив свои водянистые глаза. – Будет, погоняли. Слово Упыря железное. Завтра будете печь свою мацу на головешках. От синагоги. А чтоб до братьев твоих лучше дошло, я щас тебя, козлину старого, немножко постругаю.
Выхватил из голенища финский ножик и двинулся на Эраста Петровича.
Тот не двинулся с места.
– Ай, господин вимогатель, напрасно ви тратите моё время на всякие глупости. У меня и без вас жизни осталось с хвост поросёнка, тьфу на это нечистое животное. – И брезгливо сплюнул на сторону.
– Это ты, дед, в самую точку угадал. – Упырь схватил инженера за фальшивую бороду, а кончик ножа поднёс к самому лицу. – Для начала я тебе глаз выколю. Потом нос поправлю, зачем тебе такой крючище? А после загашу и тебя, и твоего паскудёнка.
Господин Неймлес смотрел на страшного человека совершенно спокойно, зато у Скорика от ужаса отвисла челюсть. Здрасьте вам, домаскарадились!
– Перэстаньте пугать Мотю, он и так мишигер, – сказал Эраст Петрович. – И уберите эту вашу железяку. Сразу видно, господин бандит, что ви плохо знаете еврэев. Это такие хитрые люди! Ви себе обратили внимание, кого они к вам випустили? Ви видите здесь председателя попечительского совета Розенфельда, или ребе Беляковича, или, может, купца первой гильдии Шендыбу? Нет, ви видите старого больного Наума Рубинчика и шлемазла Мотю, которых никому на свете не жалко. Мне самому себя не жалко, у меня эта ваша жизнь вот здесь. – Он провёл ребром ладони по шее. – А «загасите» Мотю – сделаете большое облегчение его бедным родителям, они скажут вам: «Большое спасибо, мосье Упырь». Так что давайте уже не будем друг друга пугать, а побесэдуем, как солидные люди. Знаете, как говорят в русской дерэвне? В русской дерэвне говорят: ви имеете товар, у нас имеется купец, давайте меняться. Ви, мосье Упырь – молодой человек, вам нужны деньги, а еврэям нужно, чтоб ви оставили их в покое. Так?
– Ну так. – Упырь опустил руку с ножом, облизнул лоснящиеся губы. – Так ты ж залепил, что хрустов нет.
– Денег нет… – Старый Рубинчик, хитро сверкнув глазами, немножко помолчал. – Но зато есть серебро, очень много серебра. Вас устроит очень много серебра?
Упырь вовсе спрятал нож в сапог, захрустел пальцами.
– Ты не крути. Дело говори! Какое серебро?
– Ви себе слыхали про подземный клад? Вижу по блеску в ваших маленьких глазах, что слыхали. Этот клад закопали еврэи, когда приехали в Москву из Польши ещё при царице Екатерине, да простит ей Бог все её прегрешения за то, что не обижала наших. Теперь такое чистое, хорошее серебро уже не делают. Вот, послушайте, как звенит. – Он достал из кармана горстку серебряных чешуек, тех самых древних копеек (а может, не тех, а похожих – кто их разберёт) и позвенел ими перед носом у доилыцика. – Больше ста лет серебро лежало себе, и всё было тихо. Иногда еврэи брали оттуда понемножку, если очень нужно. А теперь нам туда доступа нет. Один хитровский поц нашёл наше сокровище.
– Слыхал я эту байку, – кивнул Упырь. – Выходит, правда. Ваши, что ль, каляку с семьёй порезали? Лихо. А ещё говорят, жид мухи не пришлёпнет.
– Ай, я вас умоляю! – рассердился Рубинчик. – Зачем ви говорите такие гадости, типун вам на язык! Ещё не хватало, чтобы и это свалили на еврэев. Может, это ви зарэзали бедного поца, почём мне знать? Или Князь. Ви знаете, кто такой Князь? О, это ужасный бандит. Не в обиду вам будь сказано, ещё ужасней вас.
– Но-но! – замахнулся на него Упырь. – Ты от меня настоящих ужастей ещё не видал!
– И не надо. Я и так вам верю. – Старик выставил вперёд ладони. – Дело не в этом. Дело в том, что господин Князь узнал про клад и ищет его днём и ночью. Теперь нам туда и сунуться боязно.
– Ох, Князь, Князь, – пробормотал Упырь и оскалил жёлтые зубы. – Ну, дед, сказывай дальше.
– А дальше – что дальше. Вот вам наше деловое прэдложение. Ми показываем вам то место, ви и ваши хлопцы выносят серебро, а после делим по-честному: половина нам, половина-таки вам. И это, поверьте мне, молодой человек, выйдет не двадцать тысяч, а много-много больше.
Упырь думал недолго.
– Годится. Сам всё вытащу, никого мне не надо. Только место укажите.
– У вас есть часы? – спросил Наум Рубинчик и скептически уставился на золотую цепочку, свисавшую из Упырева кармана. – Это хорошие часы? Они правильно идут? Ви должны быть в ерошенковском подвале, в самом дальнем, где такие кирпичные тумбы, нынче ночью. Ровно в три часа. Вот этот самый Мотя, бедный немой мальчик, встретит вас там и проводит куда надо. – Сенька поёжился под цепким змеиным взглядом, которым одарил его Упырь, и пустил с отвисшей губы нитку слюны. – И ещё хочу сказать вам одну вещь, напоследок, чтоб ви запомнили, – задушевным голосом продолжил старый еврей, осторожно взяв доильщика за рукав. – Когда ви увидите клад и перенесёте его в хорошее место, ви себе скажете: «Зачем я буду отдавать половину этим глупым еврэям? Что они мне сделают? Я лучше оставлю всё себе, а над ними буду смеяться». Можете ви так себе подумать?
Упырь завертел головой по углам комнаты – нет ли иконы. Не нашёл и забожился так, всухую:
– Да чтоб меня громом пожгло! Чтоб мне век на киче торчать! Чтоб меня сухотка взяла! Когда со мной по-хорошему, то и я по-хорошему. Христом-Богом!
Дед послушал-послушал, головой покивал и вдруг спросил:
– Ви знали Александра Благословенного?
Ознакомительная версия.
