Ознакомительная версия.
— Вы, и не пьете? — воззрился хорунжий на багровый нос журналиста, говоривший совсем о другом. — Никогда в это не поверю. Ну, за успех русского оружия, думаю, отказаться вы никак не сможете. А потом мы вам расскажем несколько занимательнейших историй о русских героях.
— Хорошо, за это выпью. Но только вместе с вами. Хотя я не понимаю, как можно пить из таких рюмок…
— О чем разговор — почту за честь. До дна, до дна! — взревел хорунжий, глядя, как корреспондент пытается уклониться от полного опустошения налитой до краев очень вместительной рюмки. — Отлично, господин Селиверстов. Теперь закусите.
Пьянка тут же продолжилась. Последовал следующий тост — за единение военных и журналистов, затем — еще.
Четвертая выпитая рюмка оказала на непривычного к такому темпу корреспондента мощнейшее воздействие. Буквально через минуту его тонкие ноги подогнулись, полностью отказавшись служить своему хозяину. Но этим дело не закончилось. Работника пера заставили опустошить «еще одну рюмочку», после чего он окончательно сошел с дистанции. Ни о каком репортаже, понятно, речи быть не могло. Теперь обеспокоенность у офицеров вызвало лишь то, как бы талантливый писатель, превратившийся в бесчувственное бревно, не забыл и не растерял весь свой инвентарь: толстую сумку, доверху набитую всякой всячиной, два фотографических аппарата и прочие вещи. Совершенно счастливого господина Селиверстова загрузили в питерский поезд, аккуратно уложив на полку.
Ольга и Голицын, остававшиеся в это время одни, уже прощались. Впрочем, слово «одни» было весьма относительным. Повсюду ходили, бегали, сидели десятки людей, отправлявшиеся кто на фронт, кто в тыл. Однако теперь влюбленные не замечали никого.
— Тебе пора! — поручик поцеловал у вагона Ольгу. — Даст бог, скоро свидимся!
— Я тоже в это верю! — всхлипнула Ольга. — Я люблю тебя… Обещай мне, что будешь носить ладанку! Она уже дважды спасла тебе жизнь и спасет еще раз!
Поезд уходил на восток. Ольга с подножки глядела на поручика, махавшего ей рукой. Вскоре вокзал скрылся в тумане.
* * *
Финал истории, как это часто и бывает, был различным для всех ее участников, но каждый получил по заслугам. В отличие от тех, кто действовал на стороне русских, судьбы двух захваченных в плен немцев сложились не так удачно.
Диркер, оказавшись в руках своих врагов, проявил присущую ему практичность и трезвость. Рассудив, что его карта бита, он счел за лучшее облегчить свою участь. Близкое знакомство с Карлом Диркером стало очень полезным для «принимающей стороны». Особенно это касалось российской разведки. Там искренне обрадовались тому, что такой высокий гость удостоил своим вниманием работников этой организации. Полковник оказался практически неисчерпаемым кладезем полезной информации, касающейся планов немецкого командования, и, что было особенно важным, прекрасно знал германских шпионов.
Барон Корф пошел по другому пути. Хотя, конечно, на путь предательства он ступил уже очень давно. Но сколько веревочке ни виться… Его карьера, как, собственно, и жизнь, закончилась там, на башне. Находясь в связанном состоянии на каланче, барон стал невольным свидетелем появления танка в качестве орудия русских, увидел своими глазами окончательное крушение всего и вся. Голицын поступил с ним весьма благородно. Освободив его от пут, он заявил следующее:
— Барон, хоть вы шулер, подлец и предатель, но я даю вам шанс умереть достойно. Все же вы офицер!
— Что вы хотите этим сказать? — заскулил предатель.
— Я думаю, вы прекрасно сами все понимаете, — сурово произнес поручик, и Корф дрожащей рукой взял пистолет с одним патроном.
Глядя на суровые лица солдат, совсем не склонных к излишнему гуманизму, барон совершил последний в своей жизни поступок. Выстрел, раздавшийся на пятидесятиметровой высоте, спугнул птицу, усевшуюся на флюгере с изображением средневекового рыцаря. Негодяй застрелился — перспектива предстать перед военно-полевым судом показалась ему еще худшей.
— Поручику Голицыну — ура! — раздался хор из десятков офицерских голосов.
— Ура! Ура! Ура! — прогремело в стенах полкового собрания. Вечер был в самом разгаре.
Столовая сверкала огнями. Несмотря на то что шла война и мероприятия такого рода не были, как в мирное время, пышными и торжественными, вечер, несомненно, удался на славу. Для банкета представился великолепный повод. Еще бы — геройское поведение поручика Голицына снова доказало, что лейб-гвардии гусарский Его Величества полк находится в числе первых на этой войне, которая, к удивлению многих, только разгоралась. Несмотря на успехи доблестного русского оружия, успевшего за такой короткий срок покрыть себя славой, впереди, похоже, предстояло еще немало славных дел. Впрочем, сегодня совсем не хотелось думать о том, что будет потом. Сегодня хотелось отметить одно из славных дел, занесенных в список полка.
Большой стол, стоявший в центре зала, выглядел великолепно. На белоснежной скатерти сверкали хрусталь и серебро. За столом, как это было принято издавна, сидели по чинам. Во главе стола — командир полка, потом — штаб-офицеры, командиры эскадронов и так далее. Все засиделись за столом, но расходиться не хотелось.
«Левый фланг» — корнеты и поручики, стоя, молодыми звонкими голосами запевали, обращаясь к старшим однополчанам:
Где гусары прежних лет?
Где гусары удалые,
Председатели бесед,
Собутыльники лихие?
Хрипловатыми голосами им отвечал «правый фланг»:
Здесь гусары прежних лет.
Здесь гусары удалые,
Председатели бесед,
Собутыльники лихие!
Вестовые внесли полковую серебряную чару, которую встретил уже общий хор голосов. Чара пошла вкруг стола. Из нее пили и седоусые старшие офицеры, и юные корнеты.
В довоенное время такие мероприятия, бывало, длились до рассвета. И случалось так, что с первыми лучами солнца раздавались звуки тревоги — командир полка сзывал свой полк на учение. Все разбегались по своим квартирам, денщики лили холодную воду на головы господ. Через короткое время полк уже был построен и дружно и весело отвечал на приветствие командира. Полковое учение могло длиться и весьма долго: командир полка знал, что делает, муштруя офицеров и больше гоняя тех, кто вчера перебрал. Так воспитывался молодой офицер в собрании, и воспитание было не в том, чтобы приучить молодежь к вину и к тому, чтобы научить пить не пьянея. Нет, учили тому, чтобы офицер оставался самим собой и не забывал, для чего он носит полковой мундир. Теперь война заменила учения, став главным контролером.
Через некоторое время командование полка удалилось, решив, что пора отдыхать, а уж «молодежь пускай веселится».
Голицын сидел в окружении друзей. Шампанское, жженка, водка лились рекой. За спиной висело то самое импровизированное знамя с каланчи, ставшее теперь талисманом эскадрона.
Поручик, перебирая гитарные струны, вдохновенно пел:
Ради бога, трубку дай!
Ставь бутылки перед нами,
Всех наездников сзывай
С закрученными усами!
Чтобы хором здесь гремел
Эскадрон гусар летучих,
Чтоб до неба возлетел
Я на их руках могучих! —
звучала песня героя войны 1812 года Дениса Давыдова.
В столовой, самой большой комнате собрания, на стене висело полотно, изображавшее Бородинскую битву. Картина имела необычную историю. В год столетнего юбилея командованием было решено создать полотно с историческим сражением, в котором полк тогда принимал самое непосредственное участие. Картину заказали известному баталисту. Для исторической верности все формы, как русские, так и французские, были списаны с образцов, хранившихся в музеях. А чтобы не выдумывать лица, фигуры на переднем плане были списаны с офицеров и солдат полка, ездивших в мастерскую художника. Там они облачались в старые формы и позировали в группах и поодиночке. Поручик тогда опоздал к первым сеансам, и все стоячие фигуры были уже написаны. Поэтому его положили на пол и изобразили в качестве убитого француза под копытами серого коня.
— Господа! Предлагаю тост! — поднялся из-за стола ротмистр с льняными волосами. Свежий, еще не заживший шрам на щеке свидетельствовал о том, что он не так давно побывал в переделке. Глаза его блестели. — За то, чтобы мы все, повторяю, все собрались в полковом собрании через год! За то, чтобы каждый из нас помнил о том, кто мы. А мы — лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк!
— Ура! Ура! Ура! — словно залпом, грянули все присутствующие.
Поручик был весел, хотя и немногословен. Он больше слушал своих красноречивых боевых товарищей. Каждому хотелось чокнуться с героем. Каждый понимал, что после сегодняшнего веселья завтра может быть кровавый бой, в котором многие сложат головы.
Ознакомительная версия.
