Казаки, карабинеры,
Гренадеры и стрелки
Всякий на свои манеры
Вьют Суворову венки.
Песня
Пот катился по впалым щекам Суворова - после лихорадки он всегда прошибал быстро,- голова кружилась от слабости, от волнения, от голода целый день сегодня и поесть толком все некогда; но глаза глядели весело: атака деревни Бохча шла успешно.
Русские пушки били чрезвычайно метко - ядра ложились в самой деревне. Дымилась подожженная брандкугелями мазанка.
Напрасно турки перетаскивали тяжелые, неповоротливые орудия с места на место - их огонь причинял мало вреда. И так же напрасно прибегали они к своему излюбленному средству - бросали на русскую пехоту, наступавшую с трех сторон на деревню, тысячи спагов. Мушкатеры, гренадеры, егеря столько раз за день благополучно отбивали конные атаки, что и эти не могли поколебать их: каре спокойно выдерживали страшный натиск разъярившихся спагов.
Все было хорошо. И только принц Кобургский немного раздражал Суворова. Отделенный от Суворова несколькими верстами, принц начинал терять самообладание. Он каждую минуту нуждался в моральной поддержке Суворова, словно ребенок, то и дело оглядывающийся на свою няню.
Правда, великий визирь не забывал и об австрийцах.
Он беспрерывно слал на них все новые и новые толпы спагов. Австрийской пехоте и венгерским гусарам тоже хватало сегодня работы. Если бы не русские, они не смогли бы столько часов подряд отбиваться от врага, который был вчетверо сильнее.
Но совсем незачем было слать через каждые десять минут ординарца к Суворову с одной и той же просьбой:
– Скорее соединяться, а то нас раздавят!
"Эк его забирает. Да разве я сам не хочу этого?" - думал он и спокойно отвечал одно и то же каждому ординарцу Кобургского:
– Только - вперед! Ни шагу назад. Иначе погибнем. Вперед!
Наконец турецкие пушки снялись и затарахтели по дороге из Бохчи к Крынгумейлорскому лесу.
– Ого-го! Улепетывают! Скатертью дорога! - смеялись солдаты.
Сопротивление турок было сломлено: гренадеры слева, мушкатеры - справа ворвались в деревню.
Суворов стоял у плетня, поджидая к себе начальников линий, чтобы отдать приказания.
– Ванюшка, покличь поскорее полковника Золотухина! - обернулся он к своему казаку.
Суворов еще раз рассматривал турецкую позицию у Крынгумейлорского леса - теперь до нее было рукой подать - и думал. У великого визиря здесь наверняка еще тысяч сорок свежего войска, а солдаты союзников дрались уже целый день. Нужно обязательно поразить чем-то воображение турок. Утром их ошеломило то, что перед ними неожиданно оказались русские, которых они вовсе не ждали, теперь же надо было придумать что-то иное.
Суворов смотрел в зрительную трубу на длинный турецкий окоп, который тянулся вдоль леса. Он еще не совсем был окончен - кое-где турки продолжали рыть. Видно было, что они собирались отчаянно защищаться. Даже и сейчас турок было вдвое больше, чем союзников.
И вдруг в голове Суворова мелькнул план смелой, дерзкой атаки. Он опустил трубу и нетерпеливо оглянулся: генералы, командовавшие тремя линиями каре, уже съезжались к нему.
Первым прискакал аккуратный барон Вестфален. За ним, лихо перемахнув через невысокий плетень, примчался поджарый Бурнашев, командовавший кавалерией. Высохший, пожелтевший от недавнего приступа лихорадки, подъехал Позняков. И, пришпоривая усталого, заморенного коня, спешил расторопный командир фанагорийцев, молодой полковник Золотухин.
– Степан Данилович, твоим молодцам сейчас будет работа,- улыбаясь, встретил Бурнашева Суворов. И он рассказал генералам свой план атаки Крынгумейлорского лагеря.- Ну, Вася, ты с принцем знаешься, лети, брат, к нему и передай! - обратился Суворов к Золотухину, садясь на коня.- Ванюшка, а ну-ка, давай мою саблю - теперь пригодится,- сказал он вестовому и, взяв саблю, поехал вместе с генералами к войскам, которые уже выравнивались за деревней.
Русские снова тронулись вперед. Они на ходу перестраивались для атаки. Всю пехоту Суворов поместил в одну линию, а кавалерии приказал стать не сзади и не на флангах, а между пехотными каре. То же сделал и Карачай, шедший между русскими и австрийцами.
Суворов смотрел: как австрийцы? Что сделает принц? А вдруг оробеет? Австрийская конница еще стояла сзади за пехотой. Но вот ее ряды заколыхались- она двинулась вперед. Австрийцы по приказанию Суворова принимали тот же боевой порядок, что и русские.
– Согласился! Уговорил-таки Золотухин! - улыбаясь сказал Суворов ехавшему рядом с ним Бурнашеву.
С каждым шагом войска союзников сближались. И наконец соединились. Радостное "ура" прокатилось из конца в конец. Оба корпуса, целый день порознь отбивавшие все атаки вчетверо сильнейшего врага, теперь шли на него одним фронтом.
Пестрые, беспорядочные толпы турецких спагов, занимавшие всю обширную равнину перед Крынгумейлорским лесом, стремительно понеслись на фланги, чтобы не загораживать тридцать пушек, которые стояли у леса. В то же время было видно, как сотни всадников и пеших убегали назад к Рымнику.
В длинном окопе уже сидела наготове отборная турецкая пехота: далкылычи - янычары, вооруженные только ятаганами, и дели, давшие обет никого не щадить и самим не просить пощады.
Турецкая артиллерия начала стрелять. Она всегда не отличалась меткостью, а сегодня, в этом переполохе и смятении, которые царили у турок, их пушки стреляли из рук вон плохо: ядра перелетали через ряды союзников.
По лугу к лесу двигалось столько тысяч человек, но стояла тишина: не слышно было ни говора, ни музыки. И эта зловещая тишина действовала на турок: многие из янычар все-таки не выдержали и бросились бежать из окопов в лес.
Оставалось не больше полуверсты.
"Пора!" - решил Суворов.
Он отделился от высоких лошадей стародубовских карабинеров на своей низкорослой лошаденке, выскочил перед фронтом и, обернувшись к войскам, вырвал из ножен саблю:
– Вперед, богатыри! Ура!
Произошло невероятное: вся кавалерия союзников вдруг вынеслась вперед и с дружными "ура" и тяжким топотом помчалась на турецкий окоп. Сзади, за конницей, бежала с ружьями наперевес пехота.
Суворова тотчас же обогнали. Он видел: стародубовские карабинеры живо перемахнули через неглубокий окоп и низенький бруствер и врубились в толпы янычар и спагов.
Турки были подавлены такой совершенно неожиданной, немыслимой атакой кавалерии на окопы; никто никогда не мог думать, что Суворов решится бросить на окопы кавалерию. И без того уже расстроенная армия великого визиря окончательно дрогнула и побежала.
До полудня великий визирь не выезжал из своего лагеря у деревни Одая он очень ослабел от лихорадки и продолжал лежать.
К нему то и дело мчались гонцы - от Гаджи-Соитара-паши, командовавшего передовым двенадцатитысячным корпусом у Тыргокукули, от аги, стоявшего в центре, возле Крынгумейлорского леса, у Мартинешти, с главными силами в семьдесят тысяч янычар и спагов.
Когда неожиданно появившиеся русские напали на Гаджи-Соитара и потеснили его, великий визирь нисколько не беспокоился: у него ведь оставалось в запасе еще столько войска. Кроме того, обнаружилось нечто довольно приятное, - оказалось, что неверные наступают с двух сторон, двумя небольшими отрядами, а в середине идет третий, совсем малочисленный.
Великий визирь усмехнулся. "Аллах омрачил их разум - они сами вырыли себе могилу,- подумал он,- три пальца легче сломать по одному, чем вместе".
И он приказал Гаджи-Соитару возобновить атаки, а храброму Осман-паше с двадцатью тысячами броситься на австрийцев и на средний, малочисленный отряд. Но, видимо, нынешний день был несчастлив для нападения: десятки раз бросались на врага спаги и столько же раз возвращались ни с чем назад.
Яркий румянец покрыл худые, чахоточные щеки великого визиря. Превозмогая слабость, он встал, оделся, приказал подать коляску и поехал к Крынгумейлорскому лесу. Великий визирь ехал не один - за ним ехали бесконечной вереницей двадцать тысяч спагов, которые еще не были в бою и рвались померяться силами с врагом.
Редкий Крынгумейлорский лес дрожал от гула пушек и ружейной пальбы. И вдруг эта пальба замолкла по всей линии.
Великий визирь заторопил кучера - ему хотелось поскорее выехать за этот редкий лес, заполненный обозами, людьми и лошадьми, и увидеть своими глазами, как бегут неверные под натиском храбрых турецких всадников. Он так понимал эту внезапно наступившую тишину.
Но его ждало разочарование: на позеленевшем после обильных дождей большом лугу были там и сям разбросаны яркие четырехугольники пехоты неверных, словно рахат-лукум на тарелке. Союзники все так же стояли против турок. А слева этот русский Топал-паша - так называли турки Суворова - уже выбил Гаджи-Соитара не только из деревни Каята, но даже из лесу. Остатки корпуса Гаджи-Соитара спешно отходили к Бохче.
