совершенных в новогоднюю ночь на обкомовской даче Снегиревых…
Медленно спускаясь по ступенькам, Стас оглядел сверху гостиную. Лёвик по-прежнему дремал, уронив голову на руки. Супруги Снегиревы о чем-то шумно разговаривали на кухне.
Разбуженный появлением сыщика, фотограф сладко зевнул, потер глаза:
– А, наш Эркюль Пуаро пожаловал! Приятно!
– Да, пожаловал, – констатировал Стас, как бы подчеркивая, что никакие актерские ухищрения фотографу не помогут. – А ты думал, я уже на том свете? Только не надо прикидываться овечкой, которая подвернула копытце.
– Начало мне нравится. – Лёвик неспешно принялся протирать очки одним из множества своих платочков. – Интересно, как дальше будет разворачиваться сюжет. Овечкой меня еще в этой жизни никто не называл.
– Для начала мне бы хотелось получить объяснение по этому вопросу. – Стас вынул из кармана и положил перед фотографом найденный в сумочке Жанны пакетик с пустыми стекляшками. Записки Валентины в пакетике, естественно, не было. – Что это, как ты думаешь?
Лёвик не спеша водрузил на нос очки, взял пакетик и принялся его рассматривать, не доставая содержимого.
– Глюкоза с инсулином. По-моему, в медицине данное сочетание именуется поляризующей смесью. Если капается из одной бутылки. Насколько я понимаю, ты нашел это в сумочке моей мертвой супруги. Какое ты имел право лазить в ней?
Уловив, как у фотографа дернулась щека, Стас понял, что должен сыграть на опережение. Перед ним сидел матерый противник, информацию из которого можно лишь выдавливать силой.
Схватив Лёвика за воротник, он едва не вытащил его из-за стола:
– Такое право, что вы с женой – убийцы! Вы на пару убили Лену, а потом и Валентину! Правда, жену мою ты зарезал лично. Зачем вы это сделали?
– Это должен установить суд, – пролепетал ошеломленный фотограф. – Как минимум. И ты никакого права…
Стас опрокинул противника на стол и от души врезал по ушам. В том числе – и по изуродованному уху. От резкой боли Лёвик вскрикнул. Сыщик невозмутимо продолжал:
– Ты что, не слышал, что говорил бородатый? Здесь и суд, и прокурор, и адвокат – я. Поэтому всё решаю я. Отвечай, гнида!
Хозяева смотрели на разборку с разных сторон: Мила со стороны кухни, прижав руки к груди и округлив глаза, Антон – из прихожей, застегивая овчинный тулуп.
Увидев хозяина дачи, Лёвик заверещал:
– Антон, ты так спокойно смотришь, как этот супостат издевается над твоими гостями, и уходишь? Тебе не стыдно? Сделай хоть что-нибудь!
Снегирев, видимо, припомнил, как с ним поступил сыщик в минуту гнева, и развел руками. Распахнув тулуп до размеров небольшого шатра, он пробубнил извиняющимся тоном:
– Я слегка опьянел, кажется, поэтому д-должен по морозцу прогуляться. Это немного, бук-квально минут десять. Уж извиняйте.
– За десять минут этот прокурор хренов меня придушить может, – взмолился фотограф, пытаясь выскользнуть из цепких рук Стаса. – У меня жену убили, да еще и меня… Этот… Антон, выручай! Мы к тебе зачем приехали? Чтобы нас убивали?
Хозяин потоптался у порога, собираясь уже выходить, потом всё же взглянул на фотографа и невозмутимо, словно судья в конце заседания, вынес приговор:
– Лёвик, тот факт, что мы с т-тобой иногда играем в шахматы, еще не дает тебе права просить помощи по любому случаю. Т-тебе, кажется, был задан вопрос, так отвечай! Стас, похоже, распутал это дело. Судя по его настойчивости. Т-тут я ему мешать не намерен. Я заинтересован, чтобы дело побыстрее раскрылось.
Услышав это, Лёвик неожиданно размяк и даже повис на руках сыщика, выдохнув со злостью при этом:
– Ну и хрен с тобой. Сам виноват! Получай, ублюдок! Так тебе и надо! Скатертью дорога!
Услышав это, Стас мысленно поблагодарил Милу и Макса, что экипировали его должным образом на святое дело, снабдив записывающей аппаратурой.
Дальше всё развивалось, словно в замедленном кино.
Антон взялся за ручку двери и уже собрался открыть ее. В этот момент неожиданно открылась дверь комнаты Макса, из-за которой появился взлохмаченный журналист с совершенно дикими глазами. Как и пару часов назад, его видел только Стас. Впрочем, и хозяин дачи тоже, но ему это уже не помогло.
В немом порыве журналист вытянул руку в сторону Антона, едва не кувыркнувшись через перила вниз. Хозяин дачи радостно помахал в ответ рукой и раскрыл дверь настежь. Через секунду раздались странные щелчки, словно кто-то перезаряжал винтовку. Стас едва успел повернуть голову в ту сторону, откуда они слышались, и увидел, как столешница барной стойки сама собой приподнялась, и оттуда вылетела стрела, угодившая аккурат в шею улыбающемуся Антону. Пронзенный ею хозяин дачи так и застыл в проеме дверей. Из его шеи хлынул фонтан крови.
Вскоре раздался вопль Милы, она кинулась к мужу, который еще успел сделать несколько шагов, после чего упал ничком на пол. Под ним стала быстро растекаться черная лужа крови.
«Сонную артерию, похоже, продырявила, – промелькнуло в голове сыщика. – А ведь могло и тебе прилететь, если бы не Макс! Выходит, обязан ты ему жизнью! Эта сволочь тебя хотела убить!»
Лёвику удалось вырваться из рук Стаса, потрясенного увиденным, он метнулся в прихожую, где оттолкнул плачущую навзрыд Милу, перепрыгнул через агонизирующего хозяина дачи и, схватив свою куртку с вешалки, исчез в проеме дверей.
Стас быстро пришел в себя и кинулся в погоню, стараясь не выронить диктофон. Надевая на бегу пальто, он не упускал из виду неуклюжую фигуру фотографа впереди. Расстояние между ними быстро сокращалось.
В голове сыщика стучало: «Стрела предназначалась мне! Ты меня хотел убить!»
Настигая жертву, подумал, что переполнявшая его ярость может сыграть злую шутку: один хороший удар, и нет Лёвика. Одной жертвой больше, одной меньше. Отдельно взятая жизнь в эту новогоднюю ночь совсем обесценилась. Фотограф заслуживал расправы, но сначала требовалось много чего выяснить, качественно записав это на пленку. Поэтому безоглядная злость – не самый лучший союзник в таких случаях.
Когда до убегавшего осталось всего ничего, неуклюжий Лёвик умудрился поскользнуться. Растянувшись во весь рост, он хотел перевернуться, но Стас рухнул на него и по всем законам боевого самбо без труда заломил за спину его правую руку. От боли Лёвик взвыл, казалось, на весь лес.
– Ты меня хотел убить, тварина! Я знаю! Ты зарезал мою жену, – хрипел озверевший Стас, то и дело тыкая поверженного противника лицом в снег. – Ты на что рассчитывал, дурик? От меня убежать? Сейчас ты мне скажешь всё как миленький. Я тебя расколю! За что вы убили Ленку Седых? Чем она вам помешала?
– С чего ты взял, что я тебе что-то скажу? Перебьешься на изжоге, – ревел,
