Кровь застыла у Инесс в жилах, когда она увидела, как отец выходит из тени, в которой скрывался.
Он был похож на вселяющих страх персонажей с картин Гойи. Все годами подавляемые страсти и желания запечатлелись в морщинах его аскетического лица.
– Отец… Зачем ты пришел? – пробормотала она.
Он застыл рядом с реликвией. И пожирал дочь глазами. Его дорогое дитя… Источник жизни… Вместе с всепоглощающей любовью к дочери в его душе просыпались воспоминания. Вот она лежит в колыбели… Вот прыгает через скакалку… Вот молится рядом с ним, и лицо ее озарено Божественным светом… А теперь впервые причащается – в белом платье вкушает плоть Господа, – маленькая принцесса, воспитанная в лучших традициях испанских аристократических семей эпохи Возрождения. Его язык горел огнем. Он сгорал от желания сказать ей: «О дитя мое, дочь моя, о моя плоть и кровь! Это Господь наказывает меня за то, что я оставил тебя одну на этом пути. Моя Александра, если бы ты только знала, как сильно я тебя люблю! Я и сам узнал это, только потеряв тебя. Я не сумел быть с тобой рядом. Но сегодня я обрел тебя после разлуки и я докажу тебе мою любовь…»
Инесс смотрела на него без всякого снисхождения, как на соперника, с которым предстоит схватиться в битве. Время шло. Двенадцать минут… Нет, прошло по меньшей мере пятнадцать, а Мишель так и не появился. Инесс задрожала.
Разум Хуана тем временем осаждали запретные мысли. Ему вдруг захотелось поцеловать чувственные губы сильно, до боли, уложить ее на пол прямо тут, в доме Божьем… Кроваво-красная пелена встала перед глазами. Гнев вышел из берегов, затопив прекрасные воспоминания.
Эти желанные губы осквернены. Он знал все о связи дочери с Михаэлем, этим проклятым иезуитом-расстригой, которого Ватикан изгнал из Церкви. Красная завеса исчезла, но теперь он видел ее не такой, как в своих мечтах.
Инесс была порождением Дьявола. Глухим голосом Хуан сказал:
– Ты не получишь Судариум. Он у нас.
– Что ж, храните его и опасайтесь Божьего гнева!
Она разорвала цепи отцовского влияния и быстрым шагом направилась к выходу. Хуан догнал ее и преградил ей путь.
– Постой!
– Чего ты от меня хочешь?
Их голоса эхом отдавались в нефе, отвлекая прихожан от благочестивых помыслов. Несколько лиц повернулись в их сторону. На них смотрели крайне неодобрительно. Хуан понизил голос:
– Возвращайся в орден. «Opus» открывает тебе свои объятия. Ты не утратила своего места во главе организации.
Инесс открыла рот от удивления.
– Ты шутишь? – выговорили она наконец.
– Нет. Я могу сделать так, чтобы ты заняла место рядом со мной. Статуты, которые внесут изменения в законы ордена, уже готовы. Они предусматривают равные права для всех нумерариев-мужчин и нумерариев-женщин.
Но Инесс его не слушала. Она направилась к выходу из собора. Он больно сжал ее запястье, стараясь удержать.
– Тебе придется к нам присоединиться!
– Оставь меня в покое!
Взглядом она искала Михаэля. Он должен находиться где-то здесь. Но в кафе его точно не было.
– Если ты ищешь своего иезуита, можешь не стараться! Он не придет к тебе на помощь.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Его везут в крепость Ангелов, где он какое-то время будет нашим гостем. Мы нуждаемся в его услугах. Знай, только ты можешь сократить срок его пребывания там, – добавил он, отпуская руку дочери. – Я буду ждать тебя сколько понадобится. И советую тебе, возвращаясь, прихватить с собой страницу из блокнота с серебряной чашей.
Природа вблизи крепости спала. Звезды светлыми точками отражались в черном зеркале искусственного озера. Вдали оранжевые огни фонарей освещали главную улицу деревушки, затерявшейся между скалами, утыкавшими холм, к которому она притулилась. Но тишина спокойного сна никогда не опускалась на средневековую крепость, возвышавшуюся над деревней. Здесь не умолкали громкие голоса, произносившие слова молитвы вместе с просьбами, способными ужаснуть обычного человека.
На вмонтированных в стену четырех плазменных экранах непрерывно сменяли друг друга картинки.
Михаэль не имел представления, где находится. Он проснулся в полукруглой комнате, окна которой походили на бойницы. Стекла в окнах были бронированными. Здешний пейзаж наводил на мысль о юге Испании. Возможно, это северная часть Эстремадуры с ее иссушенной солнцем землей, поросшей ладанником и земляничником. Вот уже семь дней он торчал в месте, принадлежащем «Opus Dei» и, опасаясь худшего, думал об Инесс.
Где она?
Ее тоже выкрали?
За эти дни он не услышал ни слова об Инесс. Интуиция подсказывала, что ее здесь нет. Сам Михаэль жил ожиданием, прикладывая усилия, чтобы не поддаться страху, поскольку понимал: он во власти врагов. И все же тюрьма его была комфортабельной: с ним хорошо обращались, регулярно кормили. Единственное «но» – ему не позволяли отдыхать. На экранах то и дело появлялись люди, которые задавали вопросы о специфике его деятельности в ордене Божественного спасения, о все том же блокноте с чашей и о секретных документах, о научно-исследовательских программах иезуитов. На все вопросы он отвечал в том духе, что многие годы провел вне цивилизации, связи с орденом не поддерживал, членом его не является и ничего о его деятельности не знает. Четверо мужчин, которые его допрашивали, игнорировали эти пояснения, словно бы их и не слышали.
С момента окончания предыдущего допроса прошло два часа. Михаэль ждал, не сводя глаз с проклятых экранов. На них вертелась зеленая спираль. Вот она рассыпалась на мириады кружащихся вихрем голубых кубов, вскоре сгинувших в черной дыре. Так в космосе черные дыры поглощают звезды… Все четыре экрана демонстрировали одну и ту же картинку. Время от времени появлялись идиллические пейзажи – острова с кокосовыми пальмами, деревеньки с домами под соломенными крышами, озеро с лебедями, но чаще он видел распятого Христа в окружении двух распятых же разбойников.
Михаэль содрогался при виде этой картины – обычно она предваряла ужасный видеоряд: люди в концентрационных лагерях, фрагменты трупов, отрывки из фильмов ужасов, репортажи с мест военных действий. Потом наступал момент, и на экране появлялись его тюремщики. Четверо, чьи лица не выражали эмоций. По одному на каждом экране. Трое светских и один монах. Все четверо его допрашивали, но не вместе, а по очереди.
Но его так просто не возьмешь. Он умел становиться неподвижным, словно камешек на дне мутной тропической реки, и инертным, как крокодил, на протяжении многих дней переваривающий свою пищу. Ничто не достигало его разума, словно укрывшегося в непроходимых джунглях. Когда он сам того захочет, и при условии, что Господь вернет ему Инесс, он возродится столь же чудесным образом, как возрождаются травы на лугах, и найдет способ бежать из логова «Opus».
Обитатели крепости Ангелов рассудили по-иному.
– Он часами сидит не шевелясь, – сказал один из нумерариев.
– Не забывай, что он годами один жил в джунглях, – пояснил другой.
Пятнадцать сотрудников ордена наблюдали за Михаэлем посредством скрытых камер: одиннадцать нумерариев, три монаха и священник по имени Ортега Солер, которому было поручено руководить этой операцией. Отец Солер, некогда работавший в Вальядолиде психиатром, был влиятельным духовным наставником в центре «Дела» в Торресьюдаде. Его руководитель Хуан Кальдерон приказал ему проникнуть в тайну этого иезуита. Солер со рвением принялся выполнять поставленную задачу и перед каждым допросом просил помощи у Господа, нещадно стегая себя плетью.
– В два тридцать моя очередь говорить с ним в течение часа, – сказал он. – Без четверти пять брат Гомес покажет ему фотографии реликвий. В конце концов он расколется.
– Почему мы не используем лекарственные препараты? – спросил брат Гомес. – Препараты или добрые проверенные средства нашей святой инквизиции?
– Наш руководитель, – ответил Ортега, – настоятельно просил меня щадить его. Значит, мы будем придерживаться выбранной тактики. Наша цель – сломать его психику, добиться физического и морального истощения.
Больше он не сказал ни слова. Образ руководителя, Хуана Кальдерона, возник перед глазами у каждого, кто находился в комнате, и это видение сопровождалось хохотом госпожи Смерти и треском адских костров. Они боялись его как огня.
Нет, не просьба, обращенная к Господу, донеслась до него из-за толстой стены. Это был покаянный псалом на испанском, который на торжественных богослужениях следовал за актом покаяния:
«Враг преследует душу мою, втоптал в землю жизнь мою,
принудил меня жить во тьме, как давно умерших.
И уныл во мне дух мой, онемело во мне сердце мое.
Вспоминаю дни древние, размышляю о всех делах Твоих,
рассуждаю о делах рук Твоих.
Простираю к Тебе руки мои; душа моя —
к Тебе, как жаждущая земля.
Скоро услышь меня, Господи:
дух мой изнемогает; не скрывай лица Твоего от меня,
чтобы я не уподобился нисходящим в могилу».
Голоса внезапно смолкли. Вместо них раздался приглушенный шепот, словно включились невидимые громкоговорители. Михаэль очень устал, но не мог решиться заснуть. Сидя на своей постели, он прислушивался к доносившимся из крепости шумам. Глаза его неотрывно следили за быстро сменявшими друг друга картинками. Теперь он хорошо знал обычаи и методы «Opus». Кто-то направлялся к его камере. Он узнал шаги – мужчина прихрамывал.
