Петр некоторое время стоял в отрешенности.
Прикрыв плотно дверь своей комнаты, он снял трубку телефонного аппарата, попросил:
— Барышня, соедините, — назвал номер, дождался ответа, на всякий случай оглянулся на закрытую дверь. — Господин следователь, это граф Петр Кудеяров. Мне необходимо с вами встретиться.
Гришин назначил место встречи Петру в сквере недалеко от Стрелки Васильевского острова, и теперь они сидели на скамье вдали от гуляющих парочек и нянек с детьми, вели неторопливую беседу.
— Значит, вы предполагаете, что записка написана именно госпожой Бессмертной? — спросил Егор Никитич.
— Уверен! — воскликнул граф. — Судите сами, — он напрягся, припоминая. — Вот!.. Записка была подписана инициалами «Т. Б.». А Т. Б. — кто это?! Разумеется, Табба Бессмертная! Иные варианты исключены!
— Девицу, которая принесла письмо, вы раньше когда-либо замечали?
— Кажется, это прислуга госпожи Бессмертной.
— Даже так?
— Да, я вспомнил. Однажды в стародавние времена я навещал приму, и сия девица открывала мне дверь.
— Вам не удалось разговорить ее?
— Сударь!.. Она никак не желала передавать через меня письмо! Колебалась, как француз перед казнью!.. Едва уговорил!
Егор Никитич достал пачку папирос.
— Не возражаете?
— Как пожелаете, — кивнул брат и тоже достал из пачки папиросу. — Позволите?
— Разумеется. Вдвоем даже курить веселее, — следователь передал собеседнику спичку, выпустил облачко дыма. — И вы, значит, граф, предполагаете, что бывшую приму и вашего брата могут связывать некие любопытные намерения?
— Любопытные?.. Кто вам сказал — любопытные?!
Гришин коротко рассмеялся.
— Я имел в виду, любопытные с точки зрения следствия.
Петр нервно отбросил недокуренную папиросу, пожал плечами.
— Ну… Возможны всякие противоправные действия.
— Террор, покушение, грабеж, вооруженные налеты?!
— Все возможно. Все!.. Я могу только догадываться, на что может сподвигнуть брата эта странная дама!
— Странная?
— Да, странная!
Гришин с усмешкой взглянул на графа.
— А вы не желаете проведать странную мадемуазель по новому адресу?
— Полагаю, вы шутите.
— Никакой шутки. Проведаете, посмотрите, приценитесь, возможно, что-либо поймете. И таким образом поможете не только брату, но и следствию.
— Так возьмите и сходите сами!.. Это как раз по вашей обязанности!
— Вы правы, это по моей обязанности. Но я при должности, и у меня пока нет оснований для прямого ведения следствия. Вы же, повторяю, вполне способны нам помочь.
— Нет, нет и нет!.. Исключено! — Граф поднялся, руки его мелко дрожали. — Позвольте откланяться.
— Пока не позволяю. — Егор Никитич тоже встал. — Всего лишь одно замечание, но отнеситесь к нему серьезно.
— Попытаюсь.
— Если следствие начнет вести дознавательные действия при вашем молчаливом неучастии, то больше всего от этого пострадаете вы. Как лицо, укрывающее особ, решившихся на противоправные действия.
— Это шантаж.
— Совет. Подумайте и позвоните мне, — следователь приподнял котелок. — Но на всякий случай напоминаю вам адрес мадемуазель Бессмертной: Крюков канал, тридцать шесть, квартира семнадцать. — И зашагал в направлении к Стрелке, за которой сверкала холодным серебром Нева.
Была плотная экваториальная ночь.
Капитан находился в своей каюте, проверял судовой журнал, когда в дверь постучали. Он оглянулся, недовольно нахмурился, но стук повторился.
— Кто там?
Через порог переступил мичман Гребнов, с очевидной неловкостью сообщил:
— Прошу прощения, Валерий Петрович, я исключительно по служебному вопросу.
— Позже! Работаю!
— Но это крайне важно, господин капитан. Через час мы причаливаем к Бомбею, и у нас могут возникнуть проблемы.
— У кого это — у нас?
— Прежде всего у вас, Валерий Петрович.
Капитан развернулся к нему, удивленно уставился на молодого человека.
— Интересно. Ну, докладывайте, мичман.
Тот сделал шаг поближе, с прежней неловкостью произнес:
— У нас на судне находятся пассажиры совершенно разного сословия и чинов. От господ, получивших позволение на отдых, до каторжан, помилованных государем.
— Вы, мичман, пришли морочить мне голову?
— Я, господин капитан, пришел сообщить вам, что на борту у нас также пребывают люди, не оформленные ни как члены команды, ни как пассажиры.
— Кто такие?
— Они вначале находились в трюмовой каюте номер пятьдесят пять, и я даже имел возможность беседовать с ними.
— Как они оказались на судне?
— Не имею представления. И, боюсь, никто не имеет. В том числе и вы, Валерий Петрович.
— Вы документы их видели?
— Не имел права спросить.
— Значит, спустись в трюм и приведи их ко мне.
— Их там больше нет.
Капитан смотрел на мичмана расширенными глазами.
— Как это?
— Я неоднократно побывал там. Каюта пустая, и пассажиров — двух женщин и одного господина — в ней не оказалось. Будто испарились.
— Вы часто выпиваете по ночам, мичман?
— Я непьющий, господин капитан. А указанных господ я истинно видел. Это может подтвердить ваш старпом.
— Что предлагаете?
— Искать. Я готов обследовать весь пароход, чтобы найти данных людей.
Валерий Петрович помолчал, размышляя, затем приказал Гребнову:
— Пригласите ко мне старпома, мичман!
— Слушаюсь, господин капитан, — тот ловко развернулся и покинул каюту.
С уходом Гребнова Валерий Петрович закурил трубку, посидел в раздумье и оторвался от мыслей, когда в дверь коротко постучали.
Ильичев вошел в каюту без приглашения, как давний приятель, снял фуражку, уселся в кресло напротив капитана, спросил:
— Он их засек?
— Пока нет.
— А зачем приходил?
— Волнуется, что потерял из виду.
— В Бомбее он может заявить в полицию.
— Не может, а заявит.
— А учитывая, что по всем портам разослана шифрограмма, обыск будут вести по полной.
— Я это понимаю.
— И что в итоге?
— Что в итоге? — усмехнулся капитан. — В итоге каторжан найдут, а нас с тобой в лучшем случае разжалуют, в худшем — отдадут под суд. Как сообщников.
Оба помолчали, затем старший помощник встал.
— Ты куда, Сергеевич? — поднял на него глаза капитан.
— Выйду на палубу, подышу. Душно тут у тебя.
— Только не глупи.
— Что ты имеешь в виду, Валерий Петрович?
— Имею в виду мичмана. Я слишком хорошо тебя знаю. Пятнадцать лет на одном судне.
— Знаешь, но плохо. — Сергей Сергеевич протянул руку попросил: — Дай ключи от носовой каюты. Предупрежу людей о проблеме.
— Может, не стоит? Пусть ни о чем не догадываются. Так проще.
— Проще для кого?
— Для них.
— Нет, — крутнул головой старпом. — Люди должны быть готовы ко всему.
Валерий Петрович дотянулся до ящика стола, покопался в нем, вынул ключ.
— Гляди, как бы наш шустрец тебя не выследил.
— Да уж буду оглядываться. — Сергей Сергеевич надел фуражку, приложил руку к козырьку и покинул каюту.
Ильичев прошелся по верхней палубе, на которой парами и в одиночку стояли пассажиры, любующиеся огнями приближающегося Бомбея, кого-то кивком поприветствовал, затем спустился по трапу вниз, миновал ряд кают, из которых доносились смех и голоса, ближе к носовой части откинул едва заметный люк — под ним также находился трап — и нырнул в черную дыру.
По узкому коридору добрался до тупика, нащупал в темноте запертую на замок дверь, тронул ее — она не поддавалась.
Сергей Сергеевич прислушался — ничто не настораживало. Лишь доносился жаркий гул машин да изредка прорывались людские голоса.
Старпом постучал в дверь, ему не ответили.
Он постучал сильнее. Снова не ответили.
Тогда он запустил в замочную скважину ключ, провернул пару раз и открыл дверь.
Тут же из темноты голос Соньки настороженно спросил:
— Сергей Сергеевич?
— Да. — Ильичев нащупал выключатель, носовая каюта медленно наполнилась желтым слабым светом. Поднял глаза — перед ним стояли трое беглецов, испуганных, напряженных, даже агрессивных, готовых к чему угодно.
— Что-то стряслось? — спросила Сонька.
— Пока ничего. Но может, — старпом закрыл дверь, шагнул в каюту. Подошел к дверце, ведущей на носовую площадку, заглянул в темноту. — Подходим к Бомбею. Полиция там серьезная. Англичане. Поэтому досмотр будет тщательный.
— Мы будем сидеть тихо, — как-то по-детски произнесла Михелина.
Старший помощник усмехнулся, прикрыл дверцу на площадку.
— Во-первых, о вас кое-кому уже известно. А во-вторых, шифрограмма. Ее получили не только мы, но также, полагаю, на других судах и в портах. Вас уже ищут.
