Конечно, их ждет неприятная работа. Но предъявление кому-либо обвинения – это всегда трагедия, от которой страдают невиновные: те, кто просто любит обвиняемого – мужа, сына, другого близкого человека… Для них эти события будут тяжкими испытаниями, а когда все уляжется и забудется, пострадавшие останутся один на один со своим горем.
– Что нам дадут эти новые показания? – помолчав, спросил Питт, искоса поглядывая на Юарта, на его лицо с темными глазами и линиями усталости у рта. – Ада уже рассказала свою историю. Мертвая, она лишь подтвердила ее. Если бы дворецкий и убил сейчас кого-то, то, скорее, очередную горничную. И сделал бы это до того, как та успела пожаловаться хозяйке. Судьба уже рассудила его и Маккинли. Проиграла Ада. Вот ей было бы за что убить его, а зачем ему убивать ее, я причин не вижу.
Лицо инспектора стало напряженным, по нему словно пробежала тень – то ли гнев, то ли страх. Он выглядел очень усталым, руки его чуть заметно дрожали. Видимо, этому человеку было непросто смириться с тем, что приходится работать с начальником другого полицейского участка, который вторгся в следствие так, будто Юарт сам не может справиться со случаем, где попахивает политическими осложнениями. Любой на его месте почувствовал бы себя так, даже сам Томас.
В данном случае инспектор, пожалуй, больше подходит, чтобы вести это расследование, чем он, Питт. Юарта устраивает любое решение, кроме опасного. На его месте суперинтендант имел бы зуб не только на того, кого ему прислали сверху, но и на того, кто принял такое решение.
– Я с вами согласен, – сказал он тихо. – Улик против Фитцджеймса пока недостаточно. Опознание здесь бесполезно. Запонка была потеряна много лет назад, а значок, кажется, тоже вызывает сомнения. Да и утратил он свою ценность как улика, после того как была найдена его копия. Все придется начинать сначала. Надо подробнее разузнать о жизни Ады Маккинли, а также Фитцджеймса, а потом уже искать подозреваемых.
Юарт повернулся к нему.
– Подозреваемых? – медленно переспросил он. Казалось, инспектор так устал от ударов и неудач, что не сразу схватывал то, что говорил его напарник.
– Если у Фитцджеймсов есть столь злобные и изобретательные враги, они вполне могли подложить улики на место преступления, чтобы были основания для обвинения, – постарался объяснить Томас. – В этом случае…
Юарт выпрямился, и его на лице появилось понимание:
– Да, да, конечно. Вы хотите, чтобы я это сделал? Я начну завтра же.
– Хорошо, – согласился Питт. – А я продолжу заниматься Адой.
Все вконец запуталось, подумал суперинтендант, и он должен, как сам только что и сказал, начать все сначала.
Томас вернулся домой почти ночью и был встревожен присутствием в столь поздний час такой гостьи, как леди Веспасия Камминг-Гульд. Она была теткой первого мужа Эмили, лорда Эшворда. Старая дама вместе с Шарлоттой сидели за чаем в гостиной и мирно беседовали. Быстро распахнув дверь, Питт по привычке хотел было что-то воскликнуть, но, увидев Веспасию, осекся и застыл на пороге.
– Добрый вечер, Томас, – спокойно поздоровалась с ним гостья, вздернув свои серебристые брови.
Как всегда, она была безукоризненно одета, а ее лицо красивой лепки с глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками, с годами стало еще благородней и выразительней. Это была не просто красота черт, но и отпечаток всей ее жизни, в своем роде уникальной.
Леди Камминг-Гульд разрешила Питту называть себя просто по имени, как близкому родственнику, и он с удовольствием пользовался этим правом.
– Добрый вечер, Веспасия. Как я рад видеть вас здесь, – улыбнулся он гостье.
– И удивлен, не так ли, судя по твоему лицу? – ответила та. – Ты, видимо, голоден и не откажешься от ужина. Кажется, Грейси уже все приготовила.
Хозяин дома наконец вошел в гостиную и закрыл за собой дверь. Он был голоден, устал, но не мог отказаться от удовольствия побыть в обществе дальней родственницы, а главное, от беседы с ней. Разумеется, она не просто так заглянула к ним, якобы проезжая мимо. Эта пожилая леди никогда ничего не делала случайно, да и район Блумсбери никак не мог оказаться у нее на пути. Питт внимательно посмотрел сначала на Шарлотту, потом на Веспасию.
– Вы знакомы с Огастесом Фитцджеймсом? – не задумываясь, спросил он.
Гостья улыбнулась:
– Нет, Томас, я не знаю его. Я была бы оскорблена, если бы ты подумал, будто я, зная, что ты ведешь это страшное дело об убийстве в Уайтчепеле, явилась в ваш дом, чтобы похлопотать за своего друга Огастеса Фитцджеймса, чей сын считается в этом замешанным.
– Все, кто вас знает, Веспасия, никогда не заподозрил бы вас в таком грехе, – искренне возразил суперинтендант.
Глаза его собеседницы расширились.
– Дорогой Томас, ты прав – никто из тех, кто знает меня, не допустит и мысли, что моим другом может оказаться такой грубиян и нувориш, как Огастес Фитцджеймс. Пожалуйста, сядь, милый, мои глаза устали все время смотреть вверх.
Питт невольно улыбнулся и наконец с облегчением сел, забыв об усталости и полной сумятице в голове от мыслей о том, что все его усилия ни к чему не привели.
– Но, признаюсь, я искренне сочувствую его жене, – продолжала Веспасия. – Хотя все это не имеет никакого отношения к моему визиту к вам. Меня больше всего интересуешь ты, Томас, а затем и Джон Корнуоллис. – Она слегка нахмурилась. – Если ты собираешься предъявить Финли Фитцджеймсу обвинение, будь осторожен: у тебя должны быть очень веские доказательства. Его отец – человек огромной власти, и он начисто лишен какого-либо милосердия.
Полицейский уже давно это понял, но, услышав предупреждение тетушки, почувствовал внутри холодок.
Веспасия не была ни глупой, ни самонадеянной, но и человеком робкого десятка ее нельзя было назвать. Если она решала предупредить Томаса, что случалось, как он помнил, крайне редко, это всегда касалось могущества какого-либо тайного общества, но не отдельной личности. И ее теперешние слова лишь усилили чувство неприятной тревоги и осознание мрачной таинственности, которая окружала убийство в Пентекост-элли.
Шарлотта с беспокойством смотрела на мужа.
– Все пока указывает, – осторожно начал Питт, – что Финли Фитцджеймс, возможно, невиновен. Во всяком случае, улики против него в большинстве своем недействительны или получили свое объяснение.
– Все, что ты рассказал, весьма туманно. Лучше скажи то, что хочешь сказать, – велела ему Веспасия.
И суперинтендант рассказал ей все о клубном значке, о том, как была внезапно обнаружена его копия в доме Финли Фитцджеймса, и о своих тщетных попытках раздобыть оригинал эмблемы у кого-нибудь из бывших членов клуба, чтобы сличить его с найденной копией. Говоря все это, Томас не замечал виновато порозовевших щек Шарлотты и ее отведенных глаз. Он был слишком поглощен своим рассказом о собирании улик.
– Гм, – хмыкнула леди Камминг-Гульд, когда ее родственник умолк. – Не очень убедительно, но понятно. Кроме одного.
– Чего же? – не удержалась миссис Питт.
– Почему Огастес сам немедленно не изготовил копию значка, – ответила Веспасия, – а затем не потребовал более тщательного обыска в доме? Его можно было бы провести самое позднее через два дня после первого обыска. Если он собирался сделать копию, зачем было ждать, когда события примут такой оборот? Разве что для того, чтобы преподать сыну горький урок, напугать его как следует и добиться от него наконец полного послушания…
– А почему этого не сделал сам Финли? – не выдержав, спросила Шарлотта, опустив глаза, словно извинялась за свою дерзость.
– Потому что впал в панику, да и мозгов ему на это не хватило, – просто резюмировала пожилая леди.
Питт вспомнил свою первую встречу с Финли.
– Мне не показалось, что он в панике, – искренне признался полицейский. – Он был немного напуган, это верно, был расстроен и даже в некотором шоке от неожиданности, но подлинного страха не было. Я бы сказал, что страх стал появляться потом, когда время шло, а мы не снимали с него подозрений.
– Странно, – заметила Веспасия. – Какие еще улики у тебя были?
Томаса удивило, что она говорит об уликах в прошедшем времени, и он невесело улыбнулся.
– Опознание его одной из свидетельниц, – ответил он и рассказал об опросе Нэн Салливан и Розы Берк и о том, как обе женщины сняли потом свои показания.
Леди Камминг-Гульд немного помолчала, раздумывая.
– Не очень радостные вести, – согласилась она наконец. – Этому может быть несколько объяснений: возможно, вначале Роза Берк сказала тебе правду, а затем ее убедили отказаться от своих показаний то ли угрозой, то ли обещанием награды. Или она сама из чувства самосохранения погасила в себе всякую ненависть и гнев против убийцы. Или же решила, что ее информация стоит большего и лучше хранить ее до тех времен, когда за нее можно что-то получить. – Веспасия нахмурилась. – Либо сначала она говорила искренне, что узнала Финли. Страх и желание увидеть убийцу наказанным за смерть Ады заставили ее так говорить. Но потом, поразмыслив, она поняла, что не может давать показания и опознавать человека, не будучи совершенно уверенной. А история с дворецким трагична, но не имеет отношения к смерти Ады.
