Поскольку я от удивления встал как вкопанный, Леонардо схватил меня за локоть и потащил к полосатому шатру, разбитому неподалеку от поля. Именно там находился портной, который должен был чинить порванные во время матча костюмы.
— Те, кому ничего не известно о судьбе графа, просто удивятся, почему ты занял его место, — проговорил учитель. — Если же рядом с тобой окажется убийца, то он, увидав тебя, пожелает узнать, выжила его жертва или нет. Стремясь выяснить, в самом ли деле ты двоюродный брат герцога, он постарается поближе подобраться к тебе. Этот человек и будет тот, кого мы ищем. Остерегайся того, кто будет проявлять повышенный интерес. Я тоже буду наблюдать затем, что будет происходить на поле.
— Но что, если…
Он жестом оборвал меня.
— Если тобой захотят походить, распорядитель игры объяснит тебе, что следует сделать. И помни: если тебя спросят о причине замены, отвечай, что граф не может продолжать игру и распорядитель увеселений герцога велел тебе занять его место. Понятно?
— Да, как скажете, — покорно ответил я.
Мы подошли к украшенному праздничными лентами шатру, откуда с любознательным видом на пухлом лице выглядывал Луиджи. Его внимание, однако, было целиком поглощено Леонардо; будучи главным придворным портным и камердинером, он считал себя выше большинства дворцовой челяди, в том числе и учеников распорядителя увеселений. Подозреваю, что и самого учителя.
— А, синьор Леонардо, я к вашим услугам, — елейным тоном начал он. — Что-нибудь случилось с костюмом? Или еще один из ваших многочисленных жакетов нуждается в починке?
— Да как сказать.
Прежде чем портной успел опомниться, учитель велел удалиться двум его помощникам, которые штопали у шатра столовое белье. Затем, чуть ли не впихнув меня в дряблые руки портного, он отрывисто сказал Луиджи:
— Мой ученик передаст тебе несколько моих распоряжений, касающихся матча. Следуй им неукоснительно.
Затем он развернулся на каблуках и направился к ложе распорядителя игры. Луиджи поклонился вслед удаляющемуся учителю, а потом затащил меня в свой душный шатер. Внутри с него мигом слетела показная вежливость.
Окинув меня пренебрежительным взглядом, он разжал свою потную руку и спросил:
— Ну, малыш, признавайся, что от меня теперь-то надобно великому Леонардо?
— Я буду новым белым епископом, — ответил я, радуясь тому, что прибавил хлопот этому неприятному человеку. — Граф Феррара не может продолжить игру, и учитель приказал, чтобы я занял его место. Он велит не мешкать, так как без меня матч не смогут возобновить.
— Я привык одевать царственных особ, не слуг, — воскликнул портной, вздымая руки к небесам и тряся вторым подбородком. — И я, что, должен создать костюм из воздуха? Почему никому не пришло в голову попросить графа вернуть наряд? Клянусь святым Михаилом, меня окружают болваны.
Продолжая бормотать, он вырвал у меня крест и митру, а потом принялся шарить в грудах с одеждой, сложенных на столе в задней части шатра. Я с интересом наблюдал за ним, пораженный обилием тканей в таком небольшом помещении.
На натянутых между стойками шатра прочных веревках висели отороченные мехом бархатные накидки, шелковые жакеты с разрезами, разноцветные рейтузы и просторные шерстяные халаты. Да, нарядов здесь было столько, что можно было одеть всех обитателей замка! Однако все они были черного или белого цвета либо того и другого. От повторяющегося перехода от темного к светлому стены, казалось, пульсировали, и мне пришлось, чтобы не закружилась голова, на мгновение зажмурить глаза.
— Вот.
Услышав раздраженный голос портного, я открыл глаза и увидел, что он сует мне целый ворох белоснежных нарядов. Мне удалось схватить их прежде, чем они упали на зеленые шерстяные коврики, постеленные на полу в шатре.
Пухлое лицо Луиджи искривилось в презрительной улыбке, когда он увидел, как я пошатнулся под непривычной тяжестью.
— Твоему хозяину повезло, что у меня осталась кое-какая одежда, в которую можно нарядить еще одного белого епископа. Быстро снимай жакет и надевай костюм; мне еще надо кое-что подправить.
— Нет!
От моего неистового крика его густые черные брови на мгновение скрылись под сальной, закрывшей лоб челкой. Покраснев, я тут же поправился:
— Я хочу сказать, синьор Луиджи, что предпочту надеть наряд епископа поверх жакета.
— Дело твое, — хмуро ответил он, — только не жалуйся потом на меня, если тебе после часового пребывания на солнце станет плохо. Быстро одевайся, пока твой синьор Леонардо не стал гадать, что же тебя тут задержало.
С помощью главного придворного портного я быстро натянул на себя несколько жилетов и набросил несколько накидок, составлявших наряд белого епископа. К тому времени, когда он водрузил на мою голову высокую митру и вручил обратно крест, я начал испытывать чувство уважения к священникам и царственным особам, которым приходится носить столь тяжелое одеяние.
Отступив назад, Луиджи окинул меня оценивающим взглядом и неодобрительно поджал мясистые губы.
— Твой хозяин должен быть благодарен за то, что я так талантлив и могу даже простому подмастерью придать приличный вид. Взгляни на себя.
Он указал на полированное медное зеркало, висевшее рядом с входом в шатер. Я посмотрел на свое отражение, и у меня перехватило дух при виде глядящего на меня незнакомца. Портной был прав. В таком изящном наряде меня можно было принять за аристократа. Да, в этом одеянии я мог бы легко сойти за священнослужителя. Кроме того, сейчас еще очевидней стало некоторое сходство между графом Феррара и мной. На расстоянии вряд ли кто заменит Подмену одного епископа другим.
— Огромное спасибо, синьор Луиджи, — сказал я. — Уверен, что учитель признателен за оказанную ему услугу.
Портной в ответ фыркнул и повернулся ко мне спиной, занявшись для вида приведением в порядок аккуратно висящих нарядов. Оставив его среди многочисленных черных и белых нарядов, я поспешно вышел из шатра и направился в сторону поля.
Когда я занял свое место на ферзевом фланге среди белых фигур, послышались одобрительные хлопки. Трое жонглеров, подбрасывавших пылающие факелы, вдруг собрали их и, оставляя за собой шлейф дыма и огня, торопливо покинули поле. Я посмотрел туда, где сидел распорядитель игры. Подле него стоял Леонардо, который, едва заметно кивнув мне, указал на придворных музыкантов. Прозвучали фанфары, и, когда встал распорядитель, вновь раздались рукоплескания, на сей раз сильней.
Призывая всех к тишине, он поднял руки и произнес:
— Ходят черные.
Игра продолжилась в том же неторопливом темпе, что и прежде, причем каждый ход превращался в небольшой спектакль, особенно когда одна фигура брала другую. Охватившее меня сначала волнение пошло на убыль, когда я понял, что никто на поле не обращает на меня внимания. Мы находились довольно далеко друг от друга, и, если бы кому-то захотелось поговорить со мной, ему бы из-за криков зрителей и время от времени раздающегося рева труб было бы затруднительно сделать это. Некоторые игроки, казалось, устали и чувствовали себя неуютно, стоя под пристальными взглядами на отведенных им клетках в чужой одежде.
Я удовлетворенно улыбнулся про себя, когда мне открылась простая истина. Привилегии знати уравновешиваются их обязанностями… в данном случае исполнением прихоти герцога, пожелавшего, чтобы они сыграли роль живых шахматных фигур. Полагаю, что никто из придворных не посмел оскорбить Моро отказом, когда тот предложил им принять участие в партии. Пожалуй, быть учеником не так уж и плохо.
Вскоре, однако, я, как и остальные, тоже начал испытывать утомление. Изображаемой мною фигурой еще ни разу не пошли, и мне, стоя на предназначенной для меня клетке, не оставалось ничего другого, как незаметно переминаться с ноги на ногу. И, как бы мне ни хотелось этого признавать, зловредный Луиджи был прав, советуя мне не надевать жакет под епископское облачение. На открытом игровом поле солнце палило гораздо сильней, чем в саду, и поэтому я все больше и больше изнемогал под тяжелым одеянием.
Особое неудобство доставляла громоздкая митра, которая сползла мне на уши. В отличие от простого шерстяного берета этот высокий головной убор все время норовил соскользнуть, и я боялся, что он, стоит мне сделать резкое движение или отвлечься на несколько секунд, свалится. Поэтому я старался не шевелиться. Крест мог послужить мне опорой, но я, по примеру другого епископа, держа его за крестовину, поставил перед собой на землю вертикально.
Впрочем, в моем положении был один положительный момент: передо мной открывался прекрасный вид на величественное здание, ставшее мне на время домом.
Я, выходец из небольшого городка, преисполнился благоговейного ужаса, впервые увидев как на ладони великолепный укрепленный замок, граничивший с городскими стенами Милана. По углам крепости из красного кирпича, образовывавшей широкий четырехугольник, возвышались две огромные цилиндрические башни из серого камня спереди и две квадратные каменные башни сзади. Из парка, занимавшего большую часть огороженного пространства, я видел двойной ряд остроконечных окон, вырубленных во внутренних стенах. Во время осады здесь сражались воины; в мирное время помещения и коридоры служили хранилищами и приютом для приехавших купцов и новых слуг.
